В европейских странах продолжается дискуссия, вызванная поддержкой парламентом Бельгии законопроекта о запрете ношения в общественных местах одежды, закрывающей лицо. Речь идет, прежде всего, о принятых в мусульманской культуре накидках и платках. Один из лидеров германских Свободных демократов Сильвана Кох-Мерин предложила распространить этот запрет на всю территорию Евросоюза.
С другой стороны, некоторые правозащитные организации отнеслись к решению бельгийского парламента критически. "Международная амнистия", например, назвала законопроект опасным прецедентом. О том, возможно ли в сегодняшней Европе добиться гармоничного сочетания разных культурных навыков и обычаев, рассуждает обозреватель Радио Свобода, историк Кирилл Кобрин:
– Есть два уровня этой проблемы. Одна прагматическая. Понятно, что в общественных местах люди, наверное, должны показываться так, чтобы было видно их лицо. Это и соображения безопасности, и идентификация личности – на почте, чтобы понять, с кем ты разговариваешь, в школе, чтобы понять, кого ты обучаешь. Все это – соображения здравого смысла.
– А я на это вам отвечаю, что моя религия не одобряет такого рода поведение.
– Эта религия может вам посоветовать не ходить в общественные места – вспомните самые крайние направления старообрядчества. Если вы придерживаетесь таких жестких рамок, тогда вы должны просто избегать таких мест. Я повторяю – это прагматический уровень. Он решаем. А вот на теоретическом уровне – тут, действительно, возникает очень большая проблема, которая вряд ли в ближайшее время будет разрешена.
Господствующая сейчас на Западе концепция мультикультурализма предполагает, что все так называемые культуры, вне зависимости от того, насколько они развиты, одинаковы. Что история, скажем, английской революции XVII века и история борьбы племен в Западной Африке – это примерно один предмет. И если все равны, то все имеют и равные возможности для своего развития и представления своего образа жизни в рамках западного мира.
Но что тогда делать, если одна из этих культур (а на самом деле не одна) исключает возможность существования других? И, более того, исключает возможность существования самого порядка вещей, предполагающего существование мультикультурализма? Либо мы провозглашаем, что та культура или то общество, которое основано на принципах мультикультурализма, несколько выше, так как оно дает возможность для подобного сосуществования, либо мы признаем, что на самом деле мы можем включить в себя и те сообщества, которые исключают возможность нашего существования. И что с этим делать?
– На каком основании они могут быть включены? Мы так или иначе сталкиваемся с проблемой если не инакомыслия, то инакоповедения. Возможности этого противоречат или нет принципу уважения прав национальных меньшинств или каких-то других меньшинств?
– Все-таки, когда речь идет о таких вещах, как запрет на ношение паранджи в общественных местах, перед нами концентрированная воля государства. Есть различные концепции современного западного государства. Есть, условно говоря, республиканская модель, хотя в Бельгии монархия, но она придерживается именно республиканской модели правления, которую именуют французским республиканизмом. Исходя из этой модели, любой человек, будь он мусульманин, христианин, атеист или Бог знает кто – прежде всего, гражданин республики. И, соответственно, он должен следовать правилам, которые устанавливаются государством.
– Хорошо, это универсальная концепция светского государства, назовем это так.
– Необязательно, потому что есть и другая – англосаксонская модель, которая не исходит из приоритетов государства. Здесь государство видится как некое объединение, в идеале - как некое объединение самоуправляющихся общин, которые посылают своих представителей в парламент и т. д. На этом основаны США, Великобритания и некоторые другие страны. И вот там как раз подобные меры (хотя это обсуждается в Великобритании) принимать будет сложнее, потому что это другой тип государства. Поэтому, когда мы говорим о Западе как таковом, мы должны говорить о разных типах западных государств и разных подходах. Но как теоретическая, я бы сказал, как логическая проблема – это пока неразрешимая вещь.
– Сильвана Кох-Мерин предложила распространить запрет на ношение паранджи на весь Европейский союз. Понятно, что некоторые мусульманские национальные группы могут рассматривать весь начавшийся несколько лет назад процесс как наступление на культурные ценности ислама. Это и запрет на строительство минаретов в Швейцарии, и дискуссии во Франции, в Бельгии, и начинающиеся проблемы в Германии. Каково логическое продолжение этого процесса?
– Мы с вами обсудили эту проблему в практическом смысле, с логической и теоретической точки зрения. Но есть еще конкретная политическая точка зрения. Заключается она в том, что во Франции, например, не просто запрещено ношение в государственных школах мусульманской одежды, но и запрещена любая репрезентация своих религиозных верований и своего отношения к религии или к чему-то другому в публичном общественном месте, которое содержится на деньги налогоплательщиков.
– Ну, хорошо. Если мы говорим о Распятии или об изображении Мохаммеда, речь идет о религиозных символах. Но если мы говорим о той же парандже, ее можно воспринимать как часть религиозной культуры, а можно просто как часть бытовой повседневной культуры. Как вы докажете, что это имеет отношение к религии?
– Ну, для мусульман – это часть их религии.
– Но религия есть жизнь, если она трактуется как основа жизни. Вот в чем дело.
– Но для ислама это так и есть. Там нет такого разделения: я – верующий человек – могу носить, а могу и не носить. Если вы принадлежите к определенному типу общины, который вам диктует, как одеваться и как себя вести, то вы придерживаетесь этих норм. Это не вопрос моды и даже не вопрос социального поведения – сегодня надел джинсы, а завтра брюки и пошел. Нет. Речь идет не о социальных или культурных ритуалах, а именно о религиозных. Отсюда такой накал страстей. Мусульмане же видят, что удары-то наносятся в основном по ним. Хотя есть дискуссия о Распятии и т.д. Но они приезжали или их предки приезжали в эти западные страны, и им говорили: "Вы приехали в свободный мир, где каждый может вести себя так, как он хочет". Они начинают вести себя так, как они хотят, а в результате получается, что этого делать нельзя. Это не значит, что это хорошо или плохо, просто ситуация складывается таким образом. И они понимают, что удары, в основном, наносятся по ним, и чем сильнее эти удары, тем сильнее будет реакция.
С другой стороны, некоторые правозащитные организации отнеслись к решению бельгийского парламента критически. "Международная амнистия", например, назвала законопроект опасным прецедентом. О том, возможно ли в сегодняшней Европе добиться гармоничного сочетания разных культурных навыков и обычаев, рассуждает обозреватель Радио Свобода, историк Кирилл Кобрин:
– Есть два уровня этой проблемы. Одна прагматическая. Понятно, что в общественных местах люди, наверное, должны показываться так, чтобы было видно их лицо. Это и соображения безопасности, и идентификация личности – на почте, чтобы понять, с кем ты разговариваешь, в школе, чтобы понять, кого ты обучаешь. Все это – соображения здравого смысла.
– А я на это вам отвечаю, что моя религия не одобряет такого рода поведение.
– Эта религия может вам посоветовать не ходить в общественные места – вспомните самые крайние направления старообрядчества. Если вы придерживаетесь таких жестких рамок, тогда вы должны просто избегать таких мест. Я повторяю – это прагматический уровень. Он решаем. А вот на теоретическом уровне – тут, действительно, возникает очень большая проблема, которая вряд ли в ближайшее время будет разрешена.
Господствующая сейчас на Западе концепция мультикультурализма предполагает, что все так называемые культуры, вне зависимости от того, насколько они развиты, одинаковы. Что история, скажем, английской революции XVII века и история борьбы племен в Западной Африке – это примерно один предмет. И если все равны, то все имеют и равные возможности для своего развития и представления своего образа жизни в рамках западного мира.
Но что тогда делать, если одна из этих культур (а на самом деле не одна) исключает возможность существования других? И, более того, исключает возможность существования самого порядка вещей, предполагающего существование мультикультурализма? Либо мы провозглашаем, что та культура или то общество, которое основано на принципах мультикультурализма, несколько выше, так как оно дает возможность для подобного сосуществования, либо мы признаем, что на самом деле мы можем включить в себя и те сообщества, которые исключают возможность нашего существования. И что с этим делать?
– На каком основании они могут быть включены? Мы так или иначе сталкиваемся с проблемой если не инакомыслия, то инакоповедения. Возможности этого противоречат или нет принципу уважения прав национальных меньшинств или каких-то других меньшинств?
– Все-таки, когда речь идет о таких вещах, как запрет на ношение паранджи в общественных местах, перед нами концентрированная воля государства. Есть различные концепции современного западного государства. Есть, условно говоря, республиканская модель, хотя в Бельгии монархия, но она придерживается именно республиканской модели правления, которую именуют французским республиканизмом. Исходя из этой модели, любой человек, будь он мусульманин, христианин, атеист или Бог знает кто – прежде всего, гражданин республики. И, соответственно, он должен следовать правилам, которые устанавливаются государством.
– Хорошо, это универсальная концепция светского государства, назовем это так.
– Необязательно, потому что есть и другая – англосаксонская модель, которая не исходит из приоритетов государства. Здесь государство видится как некое объединение, в идеале - как некое объединение самоуправляющихся общин, которые посылают своих представителей в парламент и т. д. На этом основаны США, Великобритания и некоторые другие страны. И вот там как раз подобные меры (хотя это обсуждается в Великобритании) принимать будет сложнее, потому что это другой тип государства. Поэтому, когда мы говорим о Западе как таковом, мы должны говорить о разных типах западных государств и разных подходах. Но как теоретическая, я бы сказал, как логическая проблема – это пока неразрешимая вещь.
– Сильвана Кох-Мерин предложила распространить запрет на ношение паранджи на весь Европейский союз. Понятно, что некоторые мусульманские национальные группы могут рассматривать весь начавшийся несколько лет назад процесс как наступление на культурные ценности ислама. Это и запрет на строительство минаретов в Швейцарии, и дискуссии во Франции, в Бельгии, и начинающиеся проблемы в Германии. Каково логическое продолжение этого процесса?
– Мы с вами обсудили эту проблему в практическом смысле, с логической и теоретической точки зрения. Но есть еще конкретная политическая точка зрения. Заключается она в том, что во Франции, например, не просто запрещено ношение в государственных школах мусульманской одежды, но и запрещена любая репрезентация своих религиозных верований и своего отношения к религии или к чему-то другому в публичном общественном месте, которое содержится на деньги налогоплательщиков.
– Ну, хорошо. Если мы говорим о Распятии или об изображении Мохаммеда, речь идет о религиозных символах. Но если мы говорим о той же парандже, ее можно воспринимать как часть религиозной культуры, а можно просто как часть бытовой повседневной культуры. Как вы докажете, что это имеет отношение к религии?
– Ну, для мусульман – это часть их религии.
– Но религия есть жизнь, если она трактуется как основа жизни. Вот в чем дело.
– Но для ислама это так и есть. Там нет такого разделения: я – верующий человек – могу носить, а могу и не носить. Если вы принадлежите к определенному типу общины, который вам диктует, как одеваться и как себя вести, то вы придерживаетесь этих норм. Это не вопрос моды и даже не вопрос социального поведения – сегодня надел джинсы, а завтра брюки и пошел. Нет. Речь идет не о социальных или культурных ритуалах, а именно о религиозных. Отсюда такой накал страстей. Мусульмане же видят, что удары-то наносятся в основном по ним. Хотя есть дискуссия о Распятии и т.д. Но они приезжали или их предки приезжали в эти западные страны, и им говорили: "Вы приехали в свободный мир, где каждый может вести себя так, как он хочет". Они начинают вести себя так, как они хотят, а в результате получается, что этого делать нельзя. Это не значит, что это хорошо или плохо, просто ситуация складывается таким образом. И они понимают, что удары, в основном, наносятся по ним, и чем сильнее эти удары, тем сильнее будет реакция.
