Фильм "Нашла коса на камень" – дипломная работа, и режиссер Аня Крайс, живущая в Кельне, не рассчитывала на то, что ее картина попадет на российские кинофестивали. Но фильм заметили: в Омске на фестивале "Движение" он получил главный приз, а затем с успехом был показан в Москве на фестивале "Открытие" в программе, составленной кинокритиком Стасом Тыркиным.
"Нашла коса на камень" – фильм о России конца XX века, прощании с девяностыми и начале путинской эпохи. 1999 год, город Иваново. Вика собирается в Германию, а ее жених приехал с фронта на поминки по погибшему на фронте брату. Война, кажется, идет не в далекой Чечне, а прямо тут, на улицах "города ткачих", так что Вика сильно рискует, рассказывая компании молодых кавказцев о том, что ее приятель воюет в Чечне… В "Грузе 200" Алексей Балабанов показал жуткое разложение брежневского СССР, и именно этот фильм сразу вспоминают критики, обсуждающие дебют Ани Крайс. Правда, герои Балабанова, оставив позади мертвых советских монстров, оставались в новой России, а Вика может избавиться от мира мертвецов и убийц, только оказавшись в Германии.
Первый вопрос Ане Крайс – о школе, в которой она училась в Кельне, Kunsthochschule Für Medien.
– Это школа массмедиальных искусств. Фокус на экспериментальном и документальном кино. Есть и предметы по игровому кинематографу, но очень мало. За все время обучения у нас было два-три семинара по режиссуре игрового кино, а имя Станиславского мы услышали только в самом конце 8-го или 9-го семестра.
– Тем не менее, у вас ружье стреляет как в театре Станиславского.
– Да, это, наверное, гены русские. По сценарному мастерству у меня была преподавательница из ВГИКа, у нее был очень специфический подход к семинарам по драматургии, она нам никаких правил не давала, просила писать детские воспоминания о родителях, о себе, о каких-то запахах, о городе. В итоге к пятому курсу у меня собралась пачка этих воспоминаний. Я не знала, какой мне диплом делать, она сказала: делай фильм об Иваново, ты так интересно о нем писала всегда. Я подумала: может быть, что-то хорошее и получится. Так этот фильм и родился.
– Когда вы переехали в Германию?
– Я не из Иваново, я из Кинешмы, настоящая провинция. Училась я в Иваново, первое образование получала – это был немецкий язык и зарубежная литература. После обучения нам предложили пройти социальный год в Германии. Я попала в школу для детей с ограниченными возможностями. Во время этого года решила, а почему бы мне не попробовать что-то снять и пойти поучиться? Подавала я во все пять государственных киношкол Германии, и экспериментальная школа меня взяла, потому что в кинематографические школы нужно более серьезную подготовку, а я взяла, что-то черно-белое сняла трясущейся камерой...
– То есть вы подарили своей героине Вике, которая собирается в Германию, детали своей истории?
Все отказывались играть в этом фильме
– Да, все герои списаны с моей семьи, даже имена сохранились, кроме Вики. Я уже подумала, как-то неловко себя там Аней называть. Остальные – мама Вера, тетя Аля, Алексей, Антон – это имена моей семьи. Я, честно говоря, не думала, что будет фестивальная судьба у фильма, поэтому я и не задумывалась, чтобы поменять эти имена. Вообще с актерами у нас было очень сложно, потому что все отказывались играть в этом фильме. Когда все это было только на бумаге, юмор очень сложно прочитать, он такой, чуть-чуть на грани – это вроде и юмор, а вроде и нет, его можно и так, и так развернуть при постановке. Поэтому актеры отказывались. Многие актеры заходили за три дня до начала съемок, врывались случайно.
– Аня, расскажите про Иваново, про эти годы, когда пришел Путин, – что вам запомнилось?
Люди уже не ощущали убийство как нечто ужасное
– В 2000 году мне было 12 лет, поэтому я особо не осознавала, что вокруг меня происходило. Как-то внутренне эти воспоминания засели. Для меня это все-таки счастливое детство. Поэтому мой фильм отчасти дедраматизированный. Если вы заметили, несмотря на то что происходят очень неприятные вещи, они не подаются с позиции трагизма, то есть это как будто бы ребенок смотрит, не воспринимает это время трагичным или переломным.
– Безусловно, когда ваша героиня встречается с чеченцами и они ее насилуют матрешкой, другой режиссер мог бы это подать как кошмарную драму, а тут Вика живая и здоровая – легко отделалась, можно сказать.
– Сознание в то время настолько привыкло к ужасам, что люди не могли воспринимать эти события трагично. Поэтому в конце фильма все сидят абсолютно спокойно с трупом за столом. Люди уже не ощущали убийство как нечто ужасное или из ряда вон выходящее. Просто способ, с помощью которого решают свои проблемы.
– Можно сказать, что это фильм о войне. Чеченская война далеко, но влияет на судьбы людей, живущих в Иваново. Вы и тогда воспринимали эту войну как происходящую рядом?
– Нет, не воспринимала. Не помню, чтобы кто-то из моих двоюродных братьев действительно служил в горячих точках. До нас это все доносилось только через телевизионные репортажи и, конечно, с одной точки зрения. Но когда уже позже я училась в Иванове, у нас очень развиты были национальные конфликты. Иваново даже называют Ереваново из-за выходцев с Кавказа. Существует этот страх перед ними. Я жила в общежитии для иностранцев, и у нас свои законы были, что нельзя говорить, что можно, когда их пропускают, когда других не пропускают и прочее. В принципе эта история с изнасилованием случилась в Иванове, когда я училась: это, наверное, 2010 год. Она меня поразила. Это история не о насилии, а о каком-то сломе в их сознании.
– В самом деле изнасиловали матрешкой?!
– Да, было такое. Эту историю я слышала в общежитии. Я подвела в фильме, что они какой-то магазин открыли, но тогда подумала: значит, этот человек еще нашел матрешку, еще и подумал, как сделать, выследил... Воспоминания такие остались, и я решила это включить в сценарий.
– Один из главных персонажей вашего фильма – телевизор, он сообщает о том, что наступает новая эпоха, уходит Ельцин, приходит Путин, идет война. Как вы выбирали эти кадры? И помните ли свои отношения с телевизором в то время?
Кадры я выбирала, чтобы обозначить приход Путина
– Мои отношения с телевизором, конечно, были попроще. В 12 лет я не особо интересовалась новостями, больше сериалами. А время на улице проводила, а не перед телевизором. Телевизор в фильме был важен для того, чтобы показать, что война далеко находится, в двух тысячах километров от Иваново, но отголоски каким-то образом доходят. А кадры я выбирала, чтобы обозначить приход Путина. Выбирала, конечно, исходя из жанра фильма, на грани комичности и серьезности. Все документальные вставки с ироничным подтекстом – по крайней мере, мне смешно было, когда я их выбирала.
– Ваш персонаж говорит о Путине, что у него очарование сушеной акулы.
– Эту фразу мне подбросила моя преподавательница, которая сказала, что у нее есть газета "Комсомольская правда" с этой цитатой: "Теперь у нас появился президент с очарованием сушеной акулы". Эту газету она мне принесла, показала, я ее пыталась найти в России, но нет в библиотеках этого номера. Но она существует. Это была абсолютно нормальная цитата того времени, она не с какой-то точки оппозиции подается. В России фильм на фестивалях идет без этой сцены, ее попросили вырезать, чтобы прокатное удостоверение мне выдали. Хотя в 2000 году просто не было культа Путина, поэтому это даже не воспринимается как какая-то критика в его сторону в то время.
– Это единственная сцена, которую у вас вырезали?
Заворачивают колбасу в газету с портретом Путина, просили тоже вырезать. Я говорю: нет
– Да. Ее не запретил Минкульт, просто мне сказали: если ты будешь подавать в Минкульт, от греха подальше, чтобы тебя заранее не свернули, лучше вырезать. А уже фестивали и дни российского кино, куда начали приглашать, они сами решают: кто-то хочет эту сцену оставлять, кто-то не хочет, кто-то боится, кто-то не боится. У всех разные правила. Есть фестивали государственные, они, конечно же, не хотят, чтобы у них были такие сцены. У меня в конце заворачивают колбасу в газету с портретом Путина, просили тоже вырезать. Я говорю: нет, тут уже я, извините, не буду вырезать. Могу пиксели вставить, но это еще больше привлечет внимание. А телеканал "Дождь" абсолютно спокойно использовал эти кадры. Фестивали, которые спонсируются государством, просят эту сцену убрать. Я понимаю, конечно, какая ситуация, поэтому иду навстречу, но дальше ничего пока не вырезала, слава богу.
– Самый мерзкий персонаж у вас – пьяница, который ругает Ельцина и распад СССР. Собственно, такие и станут опорой Путина. Вы намеренно эти реплики отдали этому персонажу?
– Мне кажется, персонаж этот из русской литературы взят. Один из критиков правильно сказал: карамазовские мотивы. Я себе представляла отвратного Федора Карамазова, который ругается, весь такой пошлый. Как-то мне подсознательно хотелось сделать этого персонажа таким. Я не связывала его вообще никак с политикой Путина. Типичный персонаж, который разговаривает с телевизором, сегодня он ругает Ельцина, потом будет ругать Путина, потому что такой человек. Недовольство – отличительная черта у нас.
– Можно сказать, что это фильм о поминках…
– Образ смерти и вокруг него всё. Поминки одной семьи переходят в поминки у другой семьи.
– Не буду оригинален: первое, что приходит в голову, – это Балабанов, "Груз 200". Вас, наверное, уже достали этим сравнением?
– Не достали. Для меня это, конечно, комплимент. Потому что в принципе любой режиссер в своем первом фильме копирует кого-то: Ларс фон Триер копировал Тарковского… В основном, все начинают с подражания. Я взяла историю брата Антона: эту историю рассказывал Сергей Бодров в документальном фильме о том, как снимался "Брат-2". Он говорил, что получил письмо от одной женщины, что у ее сына украли мотоцикл, сын возвращается, она не знает, что делать. "Данила, приезжай, ты с ними так хорошо расправлялся, и помоги мне". Он сказал, что тогда мы поняли, что нужно делать "Брат-2", что этот фильм чем-то очень важен людям. Эту историю я заимствовала, немножко ее выстругала, как мне было удобно. В линии двух Свидетельниц Иеговы можно увидеть "Жмурки". А на "Груз 200", наверное, финальная сцена похожа, потому что там жертва лежит среди трупов, а у меня труп среди живых. Да, я своему оператору говорила: я хочу, чтобы как "Груз 200" выглядело, чтобы все очень простенько было, однокадрово. У нас и возможностей не было финансовых, только полтора миллиона рублей. Я говорю: простенько и чтобы ужасно было от того, что это именно так нарочито просто снято.
– Кто ваши любимые режиссеры? Видел в вашем фейсбуке, что вы мечтаете учиться у Филиппа Гранрийе.
– У него бы я хотела поучиться. В России сейчас, честно говоря, учиться бы не хотела… У меня нет, например, желания учиться у Сокурова, это абсолютно не мой режиссер. Я его уважаю, Звягинцева уважаю, всех наших больших мэтров, но, мне кажется, учиться мне у них было бы либо сложно, либо невозможно в том плане, что они слишком классические. А Гранрийе большой экспериментатор. Он мог бы помочь свой голос найти. Я видела три его фильма, как раз одного из актеров – Антона – я выбрала по фильму Филиппа Гранрийе, у него в "Озере" снимался Алексей Солончев. Мне нравится его минималистичность, то, что он сам оператором может выступать, у него мало диалогов. Он учит снимать за маленькие бюджеты, что очень привлекает в суровой российской действительности. Если эти курсы в России у него удадутся, то он сможет открыть нестандартно мыслящих режиссеров, которых никогда не откроет ни Сокуров, ни ВГИК, потому что они очень классически мыслят, а он мыслит по-европейски, экспериментально. Немцы говорят "откуда идет кровь", то есть копают из личного, берут личные истории. А в России начинают чаще всего во ВГИКе, насколько я знаю, с экранизаций, то есть берут литературную основу и пытаются ее экранизировать. В этом главное различие.
– Вижу, что у вас уже готовы планы, вы получили грант на одну картину, написали сценарий короткометражки...
– У меня два полных метра, один практически закончен, второй я только что начала и получила грант. Что из этого получится, не знаю, потому что пока это сценарный грант, нужно еще написать, найти продюсерскую фирму, все обустроить. В принципе, это может получиться. А короткометражку, хотелось бы в ближайшее время снять. Надеюсь, что получится в ноябре-декабре: подкоплю немножко денег, поэкономлю, и будет еще один веселый черный фильм о России сегодняшнего, правда, времени.
– Опять о России, не о Германии?
– Пока что у меня истории приходят о России. Наверное, какое-то время должно пройти, чтобы человек смог события своей жизни преобразовать в киноисторию.
