Александр Генис: В эфире - Нью-Йоркский альманах, в котором мы с культурологом и музыковедом Соломоном Волковым рассказываем о новостях культуры, какими они видятся из Нью-Йорка.

Конец января был чрезвычайно бурными в Америке: страна отмечала первый год правления Трампа. Годовщина оказалась связанной с большими демонстрациями. И не только в Америке, по всему миру в ста городах прошли демонстрации. В одной из них участвовал и я.

Это был необычайно интересный опыт для меня, потому что я впервые попал на по-настоящему большой марш протеста. Там было 120 тысяч человек, я никогда не видел столько нью-йоркцев в одном месте сразу. Больше всего мне понравилась атмосфера карнавала, праздника демократии. К тому же, была прекрасная погода, выдался теплый великолепный день.

Чего же хотели демонстранты, которые шли вдоль Централ-Парка? Как сказал Трамп, в основном эти люди пришли для того, чтобы сказать, какой он хороший. Это не совсем правда, как теперь принято говорить в президентском лагере, это - “альтернативный факт”. Судя по тому, что я видел там, люди пришли, чтобы выразить свое возмущение Трампом. Не только Трампом, но и в том числе и им.

Я пытался на глазок определить состав марша, но не смог. Там были все: женщины, мужчины, старые, молодые, дети и множество собак, которых было жалко - им было страшно в толпе. Еще на меня произвели большое впечатление полицейские. Поразительно, как грамотно они дирижировали толпой в 120 тысяч человек. Я заметил, что у них было профессионально нейтральное выражения лица, нельзя было определить, за кого они.

Соломон Волков: Их этому специально учат.

Александр Генис: Я думаю, что да. В марше участвовали четыре поколения. Я видал столетних старух и младенцев в колясках. украшенных плакатом «Готовится стать активистом». Но главное - все были веселыми, валяли дурака, выкрикивали забавные лозунги. Впрочем, самый распространенный звучал серьезно: «Голосуй». Сегодня американская революция начинается и кончается в избирательном участке. Поскольку в 2018 году будут очень важные выборы в Конгресс, марш громогласно объявлял: если вы недовольны властью, голосуйте за другую.

Но было и множество других лозунгов, большинство непереводимы из-за игры слов. Нью-йоркцы - народ умудренный, тертый и остроумный, поэтому и перевести практически невозможно. То, что я сумел, выглядит, попроще. Например, так: «Терпимость делает Америку великой». Другой плакат: «Бог вернулась, и она возмущена». Это голос феминисток, как вы понимаете. Были плакаты, связанные с историей. Один пожилой мужчина сурового вида держал такой плакат: «Гитлер, Муссолини, Сталин, Франко, Саддам” Все имена перечеркнуты, осталось одно имя: Трамп.

Было и много плакатов, связанных с Россией, некоторые, в том числе и пор-русски, неприличные. Вот лишь один: «Россия, покажи нам запись с мочой». Как мы помним, ходит слух о том, что в Кремле существует такое компрометирующее видео.

Соломон Волков: Видеозапись, связанная с Трампом.

Александр Генис: Примечательно — отсутствие агрессии. Я прошел с этим маршем 30 улиц, и не увидел ни одного злого лица.

Сейчас в России очень остро стоит вопрос о демонстрациях. Собственно говоря, для того я и пришел, чтобы посмотреть, как с этим обстоит в Америке. Ведь этот марш, как и демонстрации сторонников Навального, тоже направлен против президента страны.

Есть еще один аспект, о котором я хочу поговорить. Большая часть участников марша несли всевозможные лозунги, связанные с движением «женщины против харассмента», как теперь это называется. Спорить с этим не приходится. Но, как всегда у всего есть и обратная сторона. На этот раз дело дошло до художников.

В «Нью-Йорк Таймс» была опубликована на днях чрезвычайно важная статья, она была на первой полосе. В ней речь шла о том, что художников теперь обвиняют в проступках, за которые их надо либо вынести за пределы музеев, либо объяснить их поведение зрителям, либо каким-то образом изолировать их от публики. Поводом к этой дискуссии послужила предстоящая выставка в Вашингтоне крупнейшего американского художника-портретиста Чака Клоуза, которого обвинили в сексуальных преследованиях. Обвинения эти анонимны и не доказаны, сам Клоуз все категорически отрицает. Тем не менее, выставку отменили.

Соломон Волков: Сначала несколько замечаний личного порядка. Я впервые увидел вашу фотографию на этой демонстрации и подумал, что вы в душе революционер, чего я в вас раньше не подозревал. У вас там счастливое лицо, вам действительно нравится принимать участие в такого рода квази-революционных демонстрациях.

Александр Генис: Я не считаю это революцией, я нахожу этот марш карнавалом, а карнавалы я люблю.

Соломон Волков: Вы воспринимаете революцию как карнавал, что совершенно справедливо, революция всегда бывает отчасти карнавалом.

Александр Генис: Пока она не становится бойней.

Соломон Волков: Это первое соображение. Второе: я тоже в это воскресенье был на улице, поскольку я живу неподалеку от Централ-парка, то саму демонстрацию я не наблюдал, так далеко я не зашел, но видел, как люди оттуда расходились. Меня поразило огромное количество тинейджеров, чаще девочек-тинейджеров с самодельными, что очень важно, плакатами.

Александр Генис: Правильно, никто их не научил.

Соломон Волков: Главное, что никто их не наставлял: никто не вручал каждой в руку плакат — и неси. Как это часто бывает на специализированных профсоюзных демонстрациях, где собирают людей, вручают плакаты, сажают в автобусы, и они с этими готовыми плакатами выходят на улицы. А здесь сразу видно, что эти девочки у себя клеили, рисовали вот эти феминистские лозунги. Действительно все это было очень мило, может вызвать только абсолютнейшую симпатию, тут с вами совершенно согласен.

Теперь об этой истории с замечательным художником портретистом Чаком Клоуз, (он, кстати, инвалид, прикован к креслу). Клоуз - современный классик, его огромные портреты, которые состоят из микро-кубиков, произвели революцию в искусстве портретирования второй половины ХХ века. Работы Клоуза находятся во всех ведущих американских музеях. Никогда к нему не было никаких претензий о сексуальных посягательствах, попытках склонить к сексу натурщиц, никогда таких обвинений не возникало. Он, конечно, как вы правильно отметили, в данном случае он их категорически отрицает. Обвинения, к сожалению, анонимные, как в последнее время все чаще и чаще это случается. Но самое тут, на мой взгляд, прискорбное и показательное то, что - отменена выставка Чака Клоуза.

Александр Генис: Интересный вопрос: почему отменена выставка именно там? Потому что бюджет этой вашингтонская галерея идет от федерального правительства: 72% бюджета покрывают налоги. Ну а там, где правительство вмешивается, уже правды не жди. Поэтому так хорошо, что в Америке нет Министерства культуры, между прочим.

Соломон Волков: Это как раз меня и огорчило во всей этой истории. Потому что, как мы знаем, в отличие от Европы, подавляющее число крупных культурных учреждений в Америке спонсируются частным образом. Хотя и там очень прислушиваются к общественному мнению и реагируют, все чаще и чаще в последнее время стараются упредить даже возможные какие-то обвинения в том, что эти учреждения каким-то образом покрывают абсолютно неприемлемые сексуальные притязания людей. Но случай с Чаком Клоузом - явный пример того, к чему приводит вмешательство власти. Как вы сказали, как только появляется на сцене правительство, сразу возникают проблемы, связанные с цензурой.

Александр Генис: Это проблема намного важнее, чем частный случай Чака Клоуза. Ну отменили выставку, другие будут - не в этом проблема. Но сейчас в связи с этой кампанией женских протестов me-too”, которая вылилась уже в мировую истерику, все музеи дрожат в ужасе.

У меня есть приятельница, куратор музея Метрополитен, замечательная дама, эксперт по Ренессансу, которая очень трепетно относится к своему музею, как, собственно, все кураторы. Она мне рассказала про панику в Мет. В музее висит полотно известного европейского художника Бальтюса, которое изображает девочку в провокативной позе. Это знаменитая. давно уже классическая картина, она есть на всех репродукциях. И вот одна женщина написала возмущенное письмо, требуя убрать эту картину из коллекции Метрополитен. В музее подробно осуждали, ситуацию, понимая что это только начало охоты. Насколько я понимаю, они решили отмалчиваться, пережидая, пока это все затихнет.

То, что происходит сегодня напоминает лесной пожар. Единственное, что можно сделать — подождать, когда все выгорит. А через год или два нам будет казаться диким то, что происходит сегодня в сфере культуры, где один за другим стираются крупнейшие имена. Более того, вектор кампании теперь направлен и в прошлое. В связи с казусом Клоуза НЙТ пишет о том, что, например, делать с Пикассо, известным своим неприглядным отношением к женщинам.

Соломон Волков: Эта кампания приобретает глобальные размеры. Самое тут интересное, помните, был такой историк знаменитый марксистский Покровский? У него был такой слоган очень известный, он говорил, что история — это политика, опрокинутая в прошлое.

Александр Генис: Он же пытался писать историю без имен, после чего Сталин сказал: «Ваши ученики будут думать, что Наполеон — пирожное».

Соломон Волков: Но в данном случае формула Покровского очень справедливая, потому что именно эту марксистскую ситуацию мы сейчас наблюдаем. Все больше и больше текущие политические соображения, текущие соображения о том, что дозволено, что не дозволено, что нравственно, что не нравственно, что преступно, опрокидываются в прошлое, когда этих представлений не существовало, когда были совершенно другие понятия о том, что можно, чего нельзя и как себя следует вести приличному человеку и джентльмену.

Александр Генис: Мне кажется, неправильная постановка вопроса: почему мы ждем, что художник обязательно должен быть джентльменом? Да нет, были самые разные художники. Тот же самый Пикассо, который однажды сказал “женщина — это машина для страданий”, обращался со своими любовницами чудовищным образом. И вот сейчас говорят — как с ним быть? Да никак. Пикассо был человеком очень сложным и, наверное, очень неприятным в его отношениях с женщинами. То же самое говорили про Гогена, которого сейчас пытаются всячески низвести, потому что он спал с малолетними девочками на Таити. Ужасно все, конечно, но каким образом это связано с их искусством?

Соломон Волков: Позиция, которая преобладает в данный момент в общественном мнении, сводится к тому, что всю культуру прошлого нужно поместить в современный контекст и комментировать эту культуру, исходя из наших сиюминутных представлений о том, что нравственно и что безнравственно.

Александр Генис: При этом надо сказать, что наши нынешние представления могут измениться завтра. Вчера же таких не было, они стали такими сегодня. Я живу в Америке 40 лет и уже видел такие кампании. Вы помните, какие безумные споры и свары бушевали вокруг теории эволюции, когда она стала политической проблемой. Это было во времена Буша-младшего. Тогда казалось, что нет более важной проблемы в Америке, чем происхождение человека. Но потом потихонечку все затихло и сегодня хотя бы политики перестали об этом говорить Короче, истерические кампании приходят и уходят, а искусство остается.

Соломон Волков: Пока остается, но в данный момент у него есть тенденция остаться с примечаниями.

Александр Генис: Именно так сейчас и делают: в музеях пишут, что такой-то художник был обвинен в плохом отношении к женщине.

Соломон Волков: Или в каком-то преступлении, что тоже, кстати, случалось. Поскольку мы заканчиваем всегда наш разговор музыкальным фрагментом, иллюстрирующим тему, то я хочу напомнить об истории великого итальянского композитора Джезуальдо ди Веноза. Он родился в 1566 и умер в 1613 году, то есть ему было всего 47 лет, по нашим теперешним понятиям совсем не старый человек. Его обвинили в убийстве жены и любовника, оба были убиты в постели. То ли сам Джезуальдо ди Веноза осуществил, то ли он нанял убийц — это темная вещь, она не доказана, но во всяком случае его никто даже не обвинил в убийстве, поскольку в Италии того времени считалось, что он вправе был реагировать таким, прямо скажем, нестандартным по сегодняшним меркам способом.

Александр Генис: Ну это была старая Европа, где творились чудовищные вещи, иногда и с самыми знаменитыми великими художниками. Мы знаем, Караваджо был обвинен в убийстве. Но особенно характерна фигура Бенвенуто Челлини, который угрожая своему сопернику, сказал, что изрубит его на такие маленькие кусочки, что самым большим из них будет ухо.

Соломон Волков: Ди Веноза умер помешенным, он сошел с ума, что может быть и отразилось на его отношении к измене жены. Но при всем этом он был очень значительным композитором, вызывавшим восхищение, особенно в ХХ веке. Стравинский считал его одним из вдохновителей своего позднего творчества и обрабатывал его мадригалы. Ди Веноза писал мадригалы очень хроматически, с большим количеством диссонансов, совершенно необычные по тем временам. Теперь встает вопрос: изымать ли ди Венозу вообще из истории музыки?

Александр Генис: Это старый вопрос: совместимы ли гений и злодейство?

Соломон Волков: На это всякая эпоха, как мы знаем, дает свой ответ. Мы сейчас в этом смысле, я считаю, переживаем исторический момент. Было бы очень любопытно на это взглянуть с какого-то исторического расстояния. А сейчас послушаем фрагмент из мадригала Джезуальдо ди Виноза.

(Музыка)

Соломон Волков: 10 февраля 1948 года вся советская страна узнала о постановлении ЦК ВКП(б), которое называлось «Об опере «Великая дружба» Мурадели». Сейчас мы отмечаем 70-ю годовщину этого постановления. Я думаю, что нам стоило бы поговорить об этом, потому память об очень важных, как мне представляется, событиях в области культуры, исчезает безвозвратно. Но помнить об этом надо, потому что это были судьбоносные явления, причем не только в истории русской культуры, но и для всей мировой культуры.

Александр Генис: Их не так просто понять даже мне, человеку, который хоть и не жил при Сталина, но все-таки хорошо знает советскую эпоху. Я, например, никогда не мог понять, почему партия вмешивалась в музыку. Это же искусство беспартийное по своему определению. Я читал однажды высказывания Лютославского, польского композитора, который сказал, что композитору можно было жить при коммунистической власти в Польше, потому что власти в музыку не вмешивались, считая эту сферу безобидной и безопасной. Почему для Сталина музыка была столь важна, чтобы громить ее таким образом, я понять не могу до сих пор.

Соломон Волков: Для начала я хочу напомнить, что такое было постановление о «Великой дружбе». оно звучало таким образом:

«ЦК ВКП(б) считает, что опера "Великая дружба" (музыка В.Мурадели, либретто Г.Мдивани), поставленная Большим театром Союза ССР в дни 30-й годовщины Октябрьской революции, является порочным как в музыкальном, так и в сюжетном отношении, антихудожественным произведением».

Опера Мурадели довольно быстро оставляется в стороне, а постановление переходит к делу.

«Особенно плохо обстоит дело в области симфонического и оперного творчества. Речь идет о композитоpax, придерживающихся формалистического, антинародного направления. Это направление нашло свое наиболее полное выражение в произведениях таких композиторов, как тт. Д.Шостакович, С.Прокофьев, А.Хачатурян, В.Шебалин, Г.Попов, Н.Мясковский и др., в творчестве которых особенно наглядно представлены формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам. Характерными признаками такой музыки является отрицание основных принципов классической музыки, проповедь атональности, диссонанса и дисгармонии, являющихся якобы выражением "прогресса" и "новаторства" в развитии музыкальной формы, отказ от таких важнейших основ музыкального произведения, какой является мелодия, увлечение сумбурными, невропатическими сочетаниями, превращающими музыку в какофонию, в хаотическое нагромождение звуков. Эта музыка сильно отдает духом современной модернистской буржуазной музыки Европы и Америки, отображающей маразм буржуазной культуры, полное отрицание музыкального искусства, его тупик».

Александр Генис: Соломон, постановление, конечно, зверское, и может быть самое яркое выражение его — это слова Жданова, который сравнил произведения Прокофьева и Хачатуряна со “звуками бормашины и музыкальной душегубки”. Но цитата из него не поможет ответить на вопрос: почему, откуда оно взялось и зачем?

Соломон Волков: Сталин был очень неплохим знатоком русской истории. Он проводил для себя параллель между ситуацией, которая возникла в России в 1812 году, когда русская армия, победившая Наполеона, вернулась из Европы в Россию, зараженная западными идеями, западными впечатлениями, результатом чего, как говорит история и как отлично понимал Сталин, было декабристское восстание.

Абсолютно зеркальная ситуация сложилась после победы Советского Союза над Гитлером. Советская армия побывала в Европе, миллионы людей увидели, как живет Европа, увидели, что возможна другая жизнь, нежели та, которая была в Советском Союзе. Об этом говорили открыто, и донесения об этом ложились на стол Сталину. Он проводил четкую параллель между двумя эпохами. Чтобы предупредить такую возможность, он решил провести грандиозную идеологическую промывку мозгов.

Она шла по разным направлениям. Было постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград», направленное против Ахматовой и Зощенко, были постановления, направленные против формалистических извращений в кино и в музыке. Сталин был любителем и знатоком русской классической музыки, у него был персональный интерес к развитию событий в музыке. Поэтому к этой кампании было подверстана сокрушительная, все уничтожающая атака на музыку, на творчество величайшихглавных композиторов Советского Союза той эпохи. Сталин эту линию проводил фанатически. На его даче собирались по ночам члены Политбюро. Пили, разговаривали, а на утро Жданов, бледный, опухший, вызывал к себе пропагандистских начальников, мы знаем об этом по их воспоминаниям, по воспоминаниям, скажем, Шепилова, который в то время был начальником агитпропа, и говорил: “Вчера товарищ Сталин сказал то-то и то-то, надо выполнять. Мы должны направить усилия на тот участок, и на этот участок, мы должны этим заняться, и тем заняться. И в частности, мы должны заняться положением в области музыки”.

Результаты кампании трудно себе вообразить. Арестов, слава богу, как во времена Большого террора, не было, но творческие судьбы были искалечены очень у многих людей. Но главное, я считаю, преступление Сталина в области культурной политики в данном случае заключается в том, что был упущен уникальный исторический момент, когда русская музыка (или музыка советская, если мы будем учитывать Хачатуряна, который тоже был подвергнут уничтожению и обличению) могла стать центральным явлением музыкальной культуры ХХ века. Если бы не эти все идеологические кампании по промыванию мозгов, предпринятые Сталиным в послевоенные годы, то я уверен на 90%, что можно было бы этого добиться. Вспомните послевоенную обстановку, вспомните все эти переговоры с Буниным, с другими деятелями русской культуры, которые находились в эмиграции, та же самая ситуация сложилась и в музыке. Рахманинов умер в 1943 году, но был Стравинский, есть документальные свидетельства о том, что в какие-то моменты своей жизни он был заинтересован в возвращении в Россию. Творчество Шостаковича, Хачатуряна, Прокофьева было в этот момент маяком для всех так называемых прогрессивных композиторов по всему миру, в том числе здесь, в Соединенных Штатах. Те композиторы, которые в Соединенных Штатах примыкали к так называемому “народному фронту”, люди вроде Копленда, ведущего американского композитора той эпохи, смотрели на симфонизм Шостаковича как на образец. Произведения вроде его 7 симфонии показывали, какую музыку нужно писать для народа, чтобы народ ее слушал, чтобы народ ее понимал. И вдруг эти самые произведения были подвергнуты уничтожающей критики.

В один момент культура Советского Союза и культурная политика Советского Союза превратилась в пугало для всего мира, от нее отшатнулись творческие люди. Поэтому конкретная сталинская акция — непростительное преступление против российской культуры.

Александр Генис: Вы знаете, чего я еще не понимаю: что, собственно, такое формализм, о котором говорится в постановлении. Чтобы понять, я посмотрел, чем был формализм в представлении советских чиновников того времени. Они все опирались на определение Горького 1936 года, который писал так:

«В литературе излишняя орнаментика и детализация неизбежно ведут к затемнению смысла фактов и образов. Желающие убедиться в этом пусть попробуют читать Екклезиаста, Шекспира, Пушкина, Толстого, Флобера одновременно с Марселем Прустом, Джойсом, Дос-Пассосом и различными Хемингуэями».

То есть Горький назвал формалистами главных писателей ХХ века, которые и составили гордость всей литературы прошлого столетия.

Эйзенштейн по этому поводу сказал так: «Называть формалистом человека, который интересуется проблемами формы, то же самое, что называть человека, лечащего сифилис, сифилитиком».

Соломон Волков: Я вам дам самую правильную формулу формализма, которая поставит все на свои места. Формализмом в Советском Союзе всегда называли произведение маломальски усложненное, которое хоть как-то отличается от самых примитивных супердемократических форм высказывания. Все, что только попахивает каким-то усложнением, мелодия, которую нельзя запомнить с первого раза, литературное произведение, в которое нужно вчитываться, чтобы его понять. В тот момент под “формализм” попало может быть 90% культурной продукции Советского Союза - литература, кино, музыка, живопись, все оказалось под подозрением.

Я никогда не забуду, как приехал Рихтер, это уже было после смерти Сталина, он играл Дебюсси впервые — это был 1954 год, я, должен вам сказать, ничего не понял, но я выходил, спросил учительницу: «Что это такое?». Она мне уверенно сказала: «Формализм».

Именно потому, что атака на любую маломальскую сложность в произведении культуры имела столь необратимые чудовищные последствия, мы должны помнить об этом. Каждый раз, когда начинаются атаки на что-то, что непонятное с первого прослушивания, с первого чтения, то все в итоге сводится к профанации искусства, к тому, что культура затормаживается в своем развитии.

Чтобы показать, что тогда попало в разряд формалистических произведений, мы послушаем фрагмент из скрипичного концерта Мясковского, одного из композиторов, обвиненных в формализме, это сочинение 1939 года. Наши слушатели даже по этому фрагменту смогут убедиться, как мелодична, душевна, искренна и профессиональна эта музыка.

(Музыка)