Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?

Как к Брехту отнеслись в Голливуде, был ли он популярен? Есть ли правда в мифе о великом драматурге? Ведущая Марина Ефимова и журналист Ян Рунов спрашивают Джека Зайпса, профессора немецкой литературы, и Анатолия Смелянского, театроведа, одного из руководителей МХАТа. Передача вышла в эфир 12 февраля 1998.

В день святого Никогда
Речка катит воды вспять.
Все добры. Про злобных не слыхать.
В этот день все отдыхают.
Нас никто не понукает.

И земля благоухает.
В день святого Никогда.

Марина Ефимова: Автор этих строк - немецкий поэт и драматург, антифашист, чьи книги были публично сожжены нацистами, марксист, ярый сторонник коммунистических идей, выразитель народных чаяний, верный защитник интересов рабочих, автор знаменитой "Трехгрошовой оперы" Ойген Бертхольд Фридрих Брехт - появился в Калифорнии в конце июля 1941 года. Он прибыл в семьей на шведском грузовом суденышке "Анни Джонс", которое было последним иностранным судном, вышедшим из Владивостока до войны - оно отчалило 13 июня 1941 года. Пока "Анни Джонс" стояла в гавани Сен-Педро, ожидая досмотра, один из 50 пассажиров судна, немец Эгон Брейнер, познакомившийся с Брехтом во время путешествия, увидел, как Брехт выбрасывает за борт томик сочинений Ленина, купленный им в начале путешествия во Владивостоке. Поймав удивленный взгляд попутчика, Брехт сказал: "Не думаю, чтобы эти книги понравились эмигрантским властям". Таков был первый шаг Брехта в эмиграции. Впрочем, от коллег в Голливуде, где Брехт обосновался, ему не нужно было особенно скрывать свои взгляды. Голливуд тогда был местом наибольшей политической терпимости в Америке. Вот что рассказывает декан кафедры немецкой литературы университета Миннесоты профессор Джек Зайпс.

Джек Зайпс: Надо сказать, что в те годы в Америке Брехт был почти безвестен. Только одна его вещь - "Трехгрошовая опера" - была знаменита, но как оперетта. В качестве драматурга его практически никто не знал, кроме университетских профессоров-германистов, но и среди них он считался политическим драматургом. В сущности, только в Голливуде нашлись его читатели и ценители его таланта.

"...увидел, как Брехт выбрасывает за борт томик сочинений Ленина, купленный им в начале путешествия во Владивостоке. Поймав удивленный взгляд попутчика, Брехт сказал: "Не думаю, чтобы эти книги понравились эмигрантским властям""

Марина Ефимова: Но все же его лишь приютили в Голливуде?

Джек Зайпс: Брехта наняли в Голливуд в качестве сценариста, и он очень долго там подвизался. Однако его собственных оригинальных работ в Голливуд не взяли ни одной, кроме нескольких идей, за которые ему, правда, хорошо заплатили. Не брали, в основном, из-за его политических взглядов. Да и вообще, большинство написанных им сценариев были абсолютно непригодны для Голливуда.

Марина Ефимова: Сразу по приезде Брехт и его жена, актриса Хелен Вигель, попали в круг знаменитостей благодаря покровительству Леона Фейхтвангера и композитора Курта Вайля. Но попали не в качестве звёзд – слишком там уже много было звезд. Один из биографов Брехта Джон Хьюги пишет.

Диктор: "К досаде Брехта, на голливудских вечеринках с Гретой Гарбо, Чарли Чаплиным и Стравинским его вежливо спрашивали, как пишется его имя, чтобы его могли правильно произнести. Брехт в то время был очень хорош собой, у него была голова римского императора с прямым носом и стрижеными под машинку волосами, но неряшливый вид сводил на нет всю его привлекательность. Он всегда был небрит, одет в нищенского вида мешковатые костюмы, от него дурно пахло гнилыми зубами, между которыми вечно торчала намокшая сигара. Такой человек, как Брехт, не был создан для Голливуда. От него не веяло успехом".

Марина Ефимова: Профессор Зайпс, Брехт прожил в США 7 лет. Повлиял ли он в то время на американский театр?

Джек Зайпс: Совершенно никак не повлиял. За все это время была поставлена только одна его пьеса - "Жизнь Галилея", над которой он работал с актером Чарльзом Лаутоном, тоже его политическим единомышленником. Спектакль был поставлен, но успеха не имел. Настоящий успех и настоящее влияние Брехта на американский театр началось только после того, как он покинул Америку.

Марина Ефимова: Несмотря на это годы в Америке были вполне продуктивными для Брехта. Он написал много стихов и пьесы "Жизнь Галилея" и "Кавказский меловой круг". Главным литературным сотрудником и соавтором Брехта в работе над пьесами, написанными или законченными в Америке, была литератор и журналист Рут Берлау. Берлау была одной их трех соавторов Брехта, работавших с ним на протяжении всей его карьеры. Одной из трех его муз, его возлюбленных и, как многие думают, его литературных рабынь. Они ездили за ним и его семьей повсюду как секретари, как приживалки, как литсотрудницы, хотя все три были необычайно яркие и талантливые женщины. Только одна из них, Элизабет Гауптман, сумела еще в Германии сбежать от своего любимого тирана, у остальных не хватило сил, смелости, эгоизма. Маргарита Штеффен погибла, Рут Берлау сошла с ума.

Диктор:

О, слабый. Добросердечный, но слабый человек!
С нуждою рядом - он доброты не видит.
Рядом с опасностью - не видит храбрых.
О, слабость - ты к хорошему слепа!
О, приговоры слишком скорые!
Отчаяние, что слишком рано и легко приходит!

Марина Ефимова: Вернемся ненадолго к началу нашего рассказа. 18 мая 1941 года Бертольт Брехт с женой, двумя детьми и двумя литсотрудницами Гретой Штеффен и Рут Берлау приехали из Финляндии в Москву откуда надеялись выбраться в Америку. Рут Берлау присоединилась к этой странной эмансипированной семье относительно недавно. Рут была красивой, энергичной и бесстрашной женщиной, она работала военным корреспондентом в Испании во время гражданской войны, водила мотоцикл и была воинствующей феминисткой. Грета Штеффен, на правах как бы второй жены, сначала ревновала ее до слез, но поняв, что не в силах ничего изменить, смирилась с переводом на третье место. У Греты, нежной и маленькой блондинки, было только две страсти в жизни - драматургия и Бертольт Брехт. Она была больна туберкулезом. Вот как описывает опасное пребывание всей этой компании в Москве биограф Брехта Джон Хьюги.

"Грета Штеффен, на правах как бы второй жены, сначала ревновала ее до слез, но поняв, что не в силах ничего изменить, смирилась с переводом на третье место"

Диктор: "Никто из немецких коммунистов не встретил гостей на вокзале. К тому времени большинство из них уже сгинуло в ГУЛаге. Их встретил чиновник Михаил Оплетин. Даже Фадеев не явился. Им дали на всех один номер в гостинице. Грете в Москве стало хуже. Впрочем, дело было не только в Москве, но и в том, что последние месяцы она работала без сна и отдыха. В Финляндии они с Брехтом в десятый раз слово за словом редактировали "Доброго человека из Сезуана". Кроме того, однажды посмотрев в кино гангстерский фильм, Брехт загорелся идеей "Карьеры Артуро Уи", и Грета уже набросала черновики. Одновременно она работала с финской писательницей над переводом "Господина Пунтилы и его слуги Матти". Силы Греты были на исходе, надо было действовать. Рут Берлау сумела устроить встречу на улице со своим приятелем режиссером Артуром Пиком, братом Вильгельма Пика. Они прошлись взад и вперед под надзором нескольких НКВДшников, и Артур прошептал, что по верным сведениям, полученным из Рейха, война с Германией неминуема, поэтому Брехту и его спутницам нужно бежать из Москвы немедленно. Между тем Оплетин предложил Брехту остаться и работать во МХАТе, но Брехт знал, что такое же предложение получил в свое время Мейерхольд, и чем это кончилось. Он понимал, что нужно торговаться. В переговорах, которые переводила Грета Штеффен, единственная из всей компании знавшая русский язык, после долгой дипломатической кадрили Брехт как будто нашел верный ход. Он сказал, что понимает сложность обстановки и необходимость дружеских отношений между советским правительством и Гитлером ради сохранения мира. Он клятвенно заверил Оплетина, что в США он ни при каких обстоятельствах не будет выступать против Советского Союза. После этого ему были куплены билеты на шведский пароход, выходящий из Владивостока 12 июня, и выданы 18 тысяч рублей, взятых с разрешения Фейхтвангера из его гонораров.

Марина Ефимова: Когда все уже было готово, Грета слегла. Ее отвезли в больницу, она уже почти не могла дышать без кислорода. В короткие передышки она повторяла Брехту одно и то же: "Пиши мне, пиши мне, пиши мне...". Брехт купил ей кольцо в знак любви и в последний раз поцеловал. Грета сказала: "Я догоню тебя. Меня остановит только смерть или война". Она умерла в Москве 4 июня, когда Брехт был на полпути к Владивостоку. Хьюги пишет:

Диктор: "Смерть Штеффен парализовала работу Брехта. Он надеялся, что Рут Берлау заменит Грету, но ничего близкого по уровню она написать не смогла, кроме нескольких доделок по заметкам, оставленным Гретой. Карьера Бертольта Брехта как драматурга мирового класса, в общем, закончилась со смертью Маргариты Штеффен".

Марина Ефимова: Уже в Америке весной 1942 года Рут Берлау взбунтовалась. Она уехала в Нью-Йорк и стала работать на эмигрантском радио. Но Брехт забросал ее страстными призывами. Заказные письма от него с мольбами вернуться приходили каждый день. Рут боролась, она даже завела роман с молодым коллегой, но, как сама она выразилась, "не смогла стряхнуть с себя Брехта". В 1946 году она попала в сумасшедший дом с диагнозом острый приступ шизофрении. В 1947 Брехт увез ее с собой обратно в Европу.

С конца 1946 года за Брехтом, жившим в Санта-Монике под Лос-Анджелесом, стали ходить агенты ФБР, в основном, по причине его дружбы с композитором Герхардом Эйслером, активным коммунистом. 30 октября 1947 года Брехт был вызван в Вашингтон для дачи показаний перед "Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности".

Диктор:

- Базировали ли вы свои пьесы на учениях Маркса или Ленина? – спросил председатель Комиссии.
- Нет, - ответил Брехт. - Я, конечно, изучал их работы, но только постольку, поскольку всякий образованный человек их изучает.
- Агитировал ли вас Эйслер вступать в партию?
- Нет!
- Вы когда-нибудь подавали заявление о вступлении в Коммунистическую партию?
Брехт воскликнул:
- Нет, нет, нет, нет! Никогда!

Марина Ефимова: Перед вызовом на Комиссию все коллеги Брехта по Голливуду договорились не отвечать на вопросы, касающиеся других людей, отказываться на них отвечать. Брехт не выполнил этой договоренности. Сразу после допроса, по свидетельству его соседа по гостиничному номеру Лестера Кола, Брехт заплакал и пытался извиняться и оправдываться. В тот же вечер 30 октября 1947 года Брехт с женой улетели в Париж, оттуда в Швейцарию, а затем, после осторожных переговоров – в Восточную Германию. Больше он никогда не был в Америке. Профессор Зайпс, почему Брехт так торопливо покинул Америку? Его вынудили уехать или он сам решил?

Джек Зайпс: Он сам решил уехать. Брехт был хитер как лиса, умел заметать следы и уходить от ловушек. В некотором смысле он был бравым солдатом Швейком. В Америке было время охоты на ведьм, то бишь на коммунистов. И хотя Брехт формально не был коммунистом, но фактически был, и ничего хорошего его тут не ждало в то время. По-английски он говорил скверно, писал, естественно, по-немецки, и если он хотел добиться успеха как драматург, ему был один путь – в Европу. Так что он заранее начал готовить себе пути отступления и списывался с различными театрами в Швейцарии и Восточной Германии. Хотя восточногерманский паспорт он себе так и не оформил и жил там с австрийским паспортом.

"Сразу после допроса ... Брехт заплакал и пытался извиняться и оправдываться"

Марина Ефимова: "Словно Галилей из его пьесы, - пишет биограф Хьюге, - Брехт помог укрепить руку своих собственных инквизиторов. Как и во все другие решительные моменты истории, Брехт и тут кооперировался с властями предержащими. Он никогда публично не выступил против нацистов, не противостоял антисемитизму, не защитил Булгарина, которого считал невиновным. В общем, Бертольт Брехт в жизни был одним из тех миллионов, которые своим конформизмом помогли и Сталину, и Гитлеру, и маккартизму".

Возвращение Бертольта Брехта в Америку произошло через 30 лет после его отъезда и через 15 лет после его смерти. Об этом парадоксе - профессор Джек Зайпс.

Джек Зайпс: Интерес к нему начался после 1968 года в связи со студенческими волнениями и сменой политического настроения в стране. А до этого ставили главным образом "Трехгрошовую оперу", политический смысл которой никто не воспринимал серьёзно. Был такой небольшой театрик в Миннеаполисе в начале 70-х годов, которым руководил британский режиссер Тайрун Гатри. Гатри первым поставил пьесу Брехта "Карьера Артуро Уи". Это был блестящий спектакль, и он буквально воспламенил другие театральные труппы в Америке.

Марина Ефимова: Любопытные параллели с судьбой произведений Брехта в Америке проводит заместитель художественного руководителя МХАТа профессор Анатолий Смелянский. Наш корреспондент Ян Рунов взял у него интервью прямо в фойе нью-йоркского театра, где проходили гастроли МХАТа.

Анатолий Смелянский: Брехтовская история в Америке отчасти напоминает его судьбу в России. Конечно, он фигура, как у нас любили в советские времена говорить, противоречивая. Тут в чем противоречие? У него есть такая пьеса "Ваал", ранняя его пьеса, которую в России никогда не играли, я ее видел в "Берлинер ансамбль" пару лет назад. Это такой кусок мяса, пьяница, гомосексуалист скрытый, во всех отношениях фигура крайне непристойная, вне всяких рамок и традиций, а начинает говорить, начинает писать стихи - и ты сходишь с ума. Это – Брехт. Это фигура мощнейшая, возрожденческая. Ну, беда, грех попутал с марксизмом. Ему и миллионам других людей во всем мире казалось, что здесь выход. Это - беда. Но это не только беда. Марксизм позволил ему идейно вдохновиться и написать великие пьесы. Черт с ним, с марксизмом. Его, как вы знаете, в Союзе очень долго не разрешали, наконец, в 1957 году приехал "Берлинер ансамбль", после смерти Брехта – оказывается, так можно играть, в такой манере, так смело играть со зрителем. Подзабыт был Мейерхольд – ведь это все делали у нас в 20-е годы. И потом Брехт стал невероятно популярен, в 60-е годы Танганка открылась Брехтом, Аксер поставил в БДТ. Брехт был всегда чуть-чуть запретным в Советском Союзе. Потому что, вообще говоря, не любили никогда истинных революционеров, если считать, что он был революционером. Как любые ренегаты не любят вспоминать свое прошлое. Поэтому чего больше всего не любили в Советском Союзе, так это истинных революционеров. А обывательский режим - обожали обывателей всякого рода, и Брехта поэтому не любили, потому что это был антиобывательский автор. Но потом, когда совершился поворот, то в условиях этой свободы, конечно, Брехт потерял всякое значение, на несколько лет он вообще выпал из тележки. Ставить Брехта было дурным тоном. Вы что! Марксист, ГДРовец! А вот, нате, год назад эта "Трехгрошовая опера" в "Сатириконе", полный зал битком. Почему? Потому что Брехт в "Трехгрошовой опере" в 1929 году в берлинском кабаре описал устройство капиталистического мира. Это абсолютно совпадает - город поделили банды. Полиция, власть, партии - все бандиты. Боже мой! Зал смотрит. Повторяю, очень поверхностный спектакль, но аллюзийный, социально Брехт как будто бы описывает русскую, московскую ситуацию. Значит, Брехт никуда не ушел, он действительно классик. Марксизм пройдет, а художник останется.

"Марксизм пройдет, а художник останется"

Марина Ефимова: Да, но именно марксистский подход лежит в основе так называемой Теории остранения, которую Брехт ввел в работу с актёрами. Станиславский учил актёров играть так, чтобы зритель узнавал в персонажах древнегреческой трагедии или шекспировской драмы самих себя. Брехт, верный идее, что бытие определяет сознание, а время и политическая система формирует характер и людей, учил актеров играть, глядя на своих героев со стороны. Автор статьи о Брехте в Британской энциклопедии пишет: "Как теоретик Брехт превращал в принципы свои предпочтения и даже слабости".

Джек Зайпс: Да, наверное, так и было. Но ведь мы все этим занимаемся. Конечно, Брехт не был человеком, заглядывающим глубоко себе в душу, он не был писателем, который занимался психологией своих героев, его герои абсолютно плоские, в его пьесах не происходит никакого, что называется, развития характеров, и это, возможно, слабость, но он делает из нее прием и блестяще его использует. Герои Брехта – символы, и его пьесы – притчи, и потому они доступны множеству интерпретаций.

Марина Ефимова: Бертольт Брехт, как известно, завершил свою карьеру в Восточной Германии, где в 1948 году ему дали свой театр – "Берлинер ансамбль". В ГДР Брехт с 1948 года жил в 14-комнатной вилле со слугами, даже тогда, когда многие берлинцы жили в развалинах на грани голода. В 1953 году, во время восстания рабочих в ГДР, он встал на сторону правительства. В 1955 году получил Сталинскую премию. Его биограф пишет:

Диктор: "В последние годы жизни Брехт был страшно одинок и никому не доверял. Он был миллионером, но по-прежнему ногти у него всегда были грязные и от него дурно пахло. И когда он гулял, опираясь на палку, по саду с актрисами своего театра, табачный сок скапливался у него в углах рта. Будучи верным своему конформизму, он оставил два противоречивых завещания, из-за которых после его смерти начались скандалы".

Марина Ефимова: Однако его главной заботой был театр. И в последних словах завещания он написал: "Я поручаю Хелене Вигель вести берлинский ансамбль до тех пор, пока наш стиль будет приемлем в театральном искусстве". Профессор Зайпс, все же один деликатный вопрос в судьбе Брехта остается неясным. Действительно ли такую большую роль сыграли в создании всемирно знаменитых пьес его соавторы, или это преувеличение?

Джек Зайпс: Нет, никакого преувеличения не было. Я тоже считаю, что и Рут Берлау, и Маргарет Штеффен сделали большой вклад в его работы. Многие сейчас смотрят на это с феминистской точки зрения и утверждают, что Брехт эксплуатировал этих женщин. Во-первых, не только женщин. Во-вторых, они все прекрасно знали, что за человек был Берт Брехт, они страдали, но в то же время мечтали работать с ним, потому что он и в них вызывал к жизни все лучшее и талантливое. Да, их роль была забыта, да, он обкрадывал их, но, окажись они без него, без его идей, таланта и энергии, им бы не написать тех произведений, которыми теперь восхищается весь мир.

Марина Ефимова:

О, милосердные Боги!
Уменьшите число предписаний!
Если бы, например, вместо любви
Было бы достаточно благосклонности.
Или снисходительность вместо справедливости.
Или порядочность вместо чести, а?
Облегчите бремя предписаний, мудрейшие!
Учитывая тяжелые времена.