Александр Генис: В эфире – "Диалог на Бродвее", который мы с музыковедом и культурологом Соломоном Волковым ведем в бродвейской студии Радио Свобода.

Соломон, о чем говорят на Бродвее?

Соломон Волков: На Бродвее шумно отмечают юбилей ведущего бродвейского композитора (если его можно так охарактеризовать, хотя он англичанин) Эндрю Ллойда Уэббера. Мы все знаем, кто это такой. Ему – 70. И в связи с этим он опубликовал свои мемуары под названием Unmasked (можно перевести как "Разоблаченные").

Александр Генис: "Без маски" или "Сорванная маска".

Соломон Волков: Непереводимая игра слов. И на эту тему появилась большая и очень любопытная рецензия в журнале The New Yorker, которая меня одновременно умилила и разозлила чрезвычайно.

Александр Генис: Автор этой рецензии – ведущий автор The New Yorker Адам Гопник, который пишет на все темы в мире. И я его люблю – он дотошный и интересный автор. Но эта статья вызвала у меня недоумение, мягко говоря.

Соломон Волков: На сегодняшний момент моей эстетической и психологической эволюции самое для меня неприятное – это когда я сталкиваюсь с тем, что называю "снобизм в коротких штанишках". То есть когда люди с детским самоупоением доказывают другим, что они обладают каким-то особо изощренным вкусом, и обвиняют других в безвкусице. Хотя – я всегда в таких случаях вспоминаю "Доктора Живаго" Пастернака: эти люди не знают, что "бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы". Но "снобам в коротких штанишках" кажется, что у них как раз высоколобый вкус. И они с позиции своей высоколобости третируют все, что представляется им отсталым, слишком демократичным, слишком популярным.

И вот к таким "слишком популярным" авторам Гопник относит Ллойда Уэббера. Основное ощущение после чтения статьи у меня такое: Гопник жалеет, почему он не Ллойд Уэббер, почему у него нет такого грандиозного успеха. И он обвиняет несчастного Ллойда Уэббера (хотя он не такой уж несчастный) во всех смертных грехах.

Александр Генис: При этом надо сказать, что Гопник отдает должное книге Уэббера. Он пишет, что она очень интересная, но рецензии на нее противоречивые. Книга огромная – 500 с лишним страниц, и рецензент лондонской The Times сказал, что 200 страниц – точно лишние. При этом там столько неожиданного, столько мелких, забавных деталей, что читать ее интересно.

Например, мне очень понравилась история про то, что один из самых знаменитых мюзиклов Уэббера, поставленный по текстам Элиота, – Cats ("Кошки"). Когда я 40 лет назад приехал в Америку, этот мюзикл уже шел, и сейчас он, по-моему, идет. Он идет всегда! Это вечный мюзикл, с очень хорошей музыкой. Но откуда взялся интерес к этому сюжету? И почему он так привлек Уэббера? Когда он был ребенком, у него был сиамский кот Персей, и он с ним ходил гулять. Как человек, влюбленный в кошек, я знаю, что они терпеть не могут ходить на поводке. А маленький Уэббер сумел выдрессировать кота. Они вместе ходили гулять по всяким паркам, и на поводке шел гордый Персей. Это было лучшим воспоминанием детства. Вот так началась его любовь к котам. Уже одно это меня примиряет с Уэббером, успех которого многие ему не могут простить. Его личное состояние – около миллиарда долларов.

При этом я уверен, что лучшего театрального композитора нашего времени просто нет. Он написал десяток произведений, которые на слуху у всех, а это великая заслуга. Когда критикуют Уэббера именно за популярность, я всегда вспоминаю Пуччини, моего любимого оперного композитора, которого тоже считают слишком простым, слишком доходчивым, слишком популярным и слишком мелодичным. Вы не находите, что тут есть параллель?

Соломон Волков: Да, параллель здесь, безусловно, есть. И что любопытно, в мемуарах Уэббер пишет о своей ранней любви к Пуччини. И там же он рассказывает о своих композиторских истоках. "Все мы родом из детства", – сказал Антуан де Сент-Экзюпери, и был, как всегда, прав. Так вот, Уэббер еще в детстве устраивал представления. Он вместе со своим братом организовал детский кукольный театр, где маленький Эндрю был и автором текстов, и автором музыки, и режиссером, он же делал кукол.

Александр Генис: Так же любил играть и маленький Гете.

Соломон Волков: Уже тогда он показал, где лежат его интересы. Его отец тоже был композитором. Вообще, семья Уэбберов – это средний upper class английский, то есть обеспеченный, но не слишком жирующий.

Александр Генис: И все очень музыкальные.

Соломон Волков: Отец был композитором, который сочинял музыку для церквей – всякого рода хоралы. Это тоже очень показательно.

Александр Генис: Он был прекрасным органистом.

Соломон Волков: Показательна ранняя влюбленность Эндрю в живопись прерафаэлитов. В итоге на сегодняшний день он является владельцем, может быть, самой большой частной коллекции прерафаэлитов.

Александр Генис: Прерафаэлиты, когда Уэббер был молодым, считались пошлостью. Это было время абстракционизма. И к прерафаэлитам относились примерно так, как мы относились к передвижникам.

Соломон Волков: Или сегодня – к Шилову.

Александр Генис: Ну, передвижников я люблю больше, чем Шилова. И прерафаэлитов я тоже люблю. Мне кажется, что это очень интересное течение. И не только мне, потому что сегодня прерафаэлиты оказались опять в моде. Уэббер уже тогда понимал, к чему идет.

Соломон Волков: Кроме всего прочего, Уэббер сделал хорошее вложение, потому что покупал их картины тогда, когда они являлись олицетворением мещанского вкуса. А сейчас они вполне в тренде, как любят говорить.

​Александр Генис: Уэббер был вундеркиндом. Уже в 6 лет он играл на скрипке. И может быть, именно поэтому произошла одна из самых диких историй. Когда Милош Форман искал актера на Моцарта для своего фильма Amadeus, то он выбрал Уэббера. Уэббер пришел в полный ужас – никаким актером он никогда не был. И он понятия не имел, как отказаться от такой роли. В конце концов, он заломил бешеную сумму. И сказал, что, кроме всего прочего, в этом фильме должны играть музыку не Моцарта, а Уэббера. Продюсер сказал: "Прекрасно! Это будет даже более популярно!" Но Милош Форман рассмеялся и сказал: "Он просто не хочет у меня играть".

Соломон Волков: Я когда-то пытался уговорить Андре Превина, знаменитого дирижера и очень неплохого композитора, сыграть роль Шостаковича. Он тоже смертельно перепугался и сказал: "Не получится из меня никакого Шостаковича". В итоге Шостаковича в фильме играл Бен Кингсли.

Александр Генис: Соломон, как вы относитесь к мюзиклам Уэббера? Что вам нравится? Что для вас в них главное?

Соломон Волков: "Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!.." Мы все полюбили Уэббера, когда были юными, и эта любовь всегда со мной, она никуда не уйдет. Я люблю мюзиклы Уэббера, конечно, особенно ранние. Для всех нас все началось одинаково – с Jesus Christ Superstar. Я был мгновенно сбит с ног этой музыкой, и у меня навсегда осталось восхищение ею.

Александр Генис: Мне не просто страшно понравилась эта музыка, но каким-то образом мы достали либретто на английском языке. И мы с моим школьным товарищем (открою страшный секрет – мы оба писали тогда стихи) решили, что переведем либретто стихами. Но мы довольно быстро сломались – это явно был слишком амбициозный проект. Тем не менее либретто мы прочитали. И я был потрясен! Это было очень интересное либретто, совсем не традиционное.

Соломон Волков: Автор либретто – Тим Райс.

Александр Генис: В Jesus Christ Superstar своеобразная трактовка образа Христа. И больше всего она мне напоминала повесть Леонида Андреева "Иуда Искариот", которая в то время тоже была у нас очень популярна.

Соломон Волков: Тут есть переклички и с "Мастером и Маргаритой".

Александр Генис: Совершенно верно! В то время книга "Мастер и Маргарита" была культовой. Да, перекличка была совершенно очевидной. Ведь и там, и там Иуда играет в сюжете важную роль. И все его музыкальные партии очень напряженные.

Я никогда не мог понять, чем мюзикл Jesus Christ Superstar хуже любой современно оперы, которая после одного сезона исчезает из репертуара. Разве не место этому мюзиклу в оперном театре?

Соломон Волков: Безусловно! И это тоже моя давнишняя идея. Адам Гопник довольно много времени уделяет разбору ситуации с мюзиклом на бродвейской сцене. Его идея заключается в том, что Уэббер незаслуженно вытеснил с бродвейской сцены хорошие, правильные американские мюзиклы. И вот здесь мы опять сталкиваемся с соображением о "снобах в коротких штанишках". Когда я приехал в Америку, то я увидел, что отношение к мюзиклу Уэббера Jesus Christ Superstar здесь очень презрительное, через верхнюю губу. С одной стороны, считали, что это – кощунство, богохульство, а с другой стороны, что это – плохой мещанский вкус. Ни одно, ни другое соображение не казалось убедительным.

И могу сказать, что для меня не только этот мюзикл Уэббера, но и многие его другие сочинения (может быть, не все, но очень многие) – эквивалент современной оперы. Я бы предпочел в качестве современной оперы смотреть на сцене мюзиклы Уэббера, чем "однодневки", названия которых забываются уже на другой день.

Александр Генис: Например, "Вид с моста" или "Великий Гэтсби".

Соломон Волков: Да. Много их за эти годы промелькнуло.

Александр Генис: Это все спектакли, которые замечательно придуманы, но которые забываются в одночасье, потому что там нет главного – там нет мелодий.

Соломон Волков: Запоминающейся мелодии.

Александр Генис: Уэббер рассказывает в своей книге о том, как приходит к нему мелодия. Это самый мучительный, самый непонятный вопрос. Уэббер пишет, что долго мучается, пока, наконец, не приходит какая-то бесспорная мелодия, именно та, что надо. Но тогда он испытывает ужас, боясь, что такая музыка уже написана. Уэббер начинает приставать ко всем музыковедам: не было ли такой мелодии, не украл ли он ее.

Соломон Волков: Саша, вы коснулись очень интересной темы. Сейчас мода (или обсессия) у комментаторов – отыскивать, у кого Ллойд Уэббер "спер" ту или иную свою знаменитую мелодию. Причем дело доходит до абсурда. Например, знаменитая песня, я называю ее арией (я вообще все музыкальные номера из Jesus Christ Superstar и из других любимых моих мюзиклов Уэббера называю ариями, ибо таковыми они и являются), это ария Магдалины – якобы "сперта" из скрипичного концерта Мендельсона. Господа хорошие, я играл скрипичный концерт Мендельсона, в отличие от многих из вас, но я никогда не слышал в арии Магдалины Мендельсона. Знаете, как в знаменитом анекдоте насчет профессора, который жаловался на то, что у него перед окном голые женщины. Его спросили: "Нет, не видим". А он ответил: "А вы залезьте на шкаф!" Вот все эти комментаторы, очевидно, "залезают на шкаф".

Александр Генис: Другой вопрос: оперетта. Уэббера обвиняют в том, что он втащил оперетту на сцену музыкального театра Америки, что его мюзиклы – это оперетты. Сам я долго не мог понять, в чем разница между опереттой и мюзиклом. И я спросил у людей, которые занимаются этими вещами. Мне сказали, что это нерешенный вопрос, но одна из трактовок такая: оперетта не может заканчиваться плохо, а мюзикл может заканчиваться трагически. Например, Jesus Christ Superstar заканчивается трагически – главного героя распяли.

Соломон Волков: Или "Призрак Оперы".

Александр Генис: Я не знаю, является ли это критическим моментом, но мне кажется – какая разница?

Соломон Волков: Зато оперы заканчиваются трагически. И мюзиклы Уэббера тоже могут заканчиваться трагически, потому что это и есть современная опера. Более того, у Уэббера, которого обвиняют в том, что он подражает мелодраматическим приемам традиционной оперы, того же Пуччини, который тоже входит в "черный список" у "снобов в коротких штанишках"... Знаменитая цитата одного злобного музыковеда: "Тоска" – это маленький шокер". Одна из величайших опер ХХ века, да и всех времен!

Еще интересно, что "Тоска" – это политическая опера. И у Уэббера тоже есть замечательный мюзикл Evita, о котором вспоминают не так часто. Почему-то его относят к неудачным опусам Уэббера. Я абсолютно с этим не согласен. Это одно из лучших его произведений, опять-таки написанное в соавторстве с Тимом Райсом. Как мы знаем, они жестоко поссорились, но опять сейчас помирились вроде бы.

Так вот, это политическая опера.

Александр Генис: Как, скажем, политические оперы Адамса.

Соломон Волков: Например, "Никсон в Китае" Адамса. Мне Evita представляется в первую очередь оперой на политическую тему. И там есть блестящий номер, который так и называется "Политика – искусство возможного" (The Art of the Possible).

Я хочу показать фрагмент из Evita. Аргентинские военные на сцене составляют разные конфигурации, появляются и исчезают, наглядно демонстрируя перемещение в иерархии власти. Когда я слушаю этот фрагмент, я думаю, как замечательно эта музыка передает процесс византийских политических ходов: кто поднимается, кто опускается, кто исчезает, кто возвращается. Мы послушаем этот фрагмент. И поздравим Ллойда Уэббера с 70-летием!

(Музыка)

Абсолютно Генис: Наш следующий сюжет я хочу предварить одной короткой историей. Несколько дней назад у меня брали интервью сербские журналисты из Белграда. Один из вопросов меня очень удивил. Они спросили: "Как вы думаете, почему только в двух странах существует феномен "стадионной" поэзии?". Я говорю: "Ну, Евтушенко – это человек, который мог собрать стадионы...". Они говорят: "Да, мы знаем. Понятно, что в России такое явление существует. Но почему и в Америке оно встречаются?". Я говорю: "Что вы имеете в виду? Какие такие поэты собирают стадионы?". Они говорят: "Как?! А Боб Дилан?! А Леонард Коэн?!". И я понял, что они абсолютно правы, что современная американская поэзия, так же, как и русская поэзия в 60-е годы, может собрать стадионы, и собирает их. И лучшие стихи, которые пишутся сегодня на английском языке, - это, наверное, стихи Боба Дилана, удостоенные Нобелевской премии. Но для меня это стихи не так давно умершего Леонарда Коэна, который, на мой взгляд, являлся ведущим англоязычным поэтом нашего времени.

Соломон Волков: Я хочу добавить несколько слов об одном очень любопытном феномене. У нас есть свои странички в Facebook, и мы с вами "10-тысячники", то есть и у меня, и у вас где-то в районе 15 тысяч подписчиков, помимо 5 тысяч возможного лимита "френдов". Я регулярно ставлю какие-то песни на своей страничке в Facebook. Как вы думаете, кто самый популярный песенник на сегодняшний момент у моей в основном (на 99%) русскоязычной аудитории? Леонард Коэн!

Александр Генис: И меня это не удивляет. Потому что Коэн очень много говорит именно русскому человеку.

Соломон Волков: А почему?

​Александр Генис: Мне кажется, что Коэн сочетает в себе очень русские качества, а именно – неопределенный спиритуализм. А неопределенный – потому что его песни, бесспорно, религиозные, но это не значит, что они принадлежат какой-либо религии. О нем пишут так: он связал иудаизм, буддизм, католицизм, переварил – и получилось что-то такое, что может существовать только у Коэна. И в России, где духовный голод особенно силен, такое сочетание очень важно. Не зря многие композиторы бывшего Советского Союза, которые стали ведущими авторами в мире, занимаются, условно говоря, духовной музыкой. Ну, такой, как Арво Пярт. И я думаю, что Коэн отвечает на духовные – вне конфессии – поиски наших современников. Мне его стихи кажутся восхитительными. Но боюсь, что из-за их мнимой простоты перевести такую поэзию, по-моему, совершенно невозможно.

Соломон Волков: Но многие пытаются. Уже за те несколько лет, что я ставлю Коэна, мне в ответ читатели моей странички присылают варианты перевода, и я вижу, как качество переводов все время улучшается и улучшается. И может быть, действительно, будет достигнут когда-то эквивалент.

Александр Генис: Но есть и другой путь. Дело в том, что английский язык настолько широко распространен, особенно среди тех людей, которые любят современную музыку, которые любят Коэна, что они, в конце концов, смогут слушать его и понимать тексты песни по-английски. Особенно, если следить за ними по бумаге, как это делаю я.

Интересно, что Леонард Коэн не американец, он канадец. Родился в Монреале, в котором сейчас он стал необычайно популярен. И после своей смерти, а он умер в 82 года, Коэн оказался апостолом Монреаля.

Соломон Волков: В Монреале всюду возникают монументы – и Коэн превращается в одну из главных достопримечательностей Монреаля. Это удивительная вещь, которая происходит на наших глазах. Я первый раз вижу такую консолидацию: из ничего в городском ландшафте вдруг возникает нечто, что начинает менять этот ландшафт. Это очень интересное культурное событие.

Александр Генис: Более того, он создает новый культурный синтез. А это не так просто. Коэн происходит из старинной еврейской семьи, его предки были раввинами, похоронен он в синагоге. И в песнях его многое пришло из иудаизма. Библейский элемент в его творчестве необычайно важен. При этом, Коэн поет по-английски. Но вырос он в провинции Квебек. Он из Монреаля уехал, жил в Лос-Анджелесе, в буддийском монастыре, на греческом острове Гидра, в Нью-Йорке – по всему миру. Но в Монреаль он постоянно возвращался, считал этот город родным. И это помогло Монреалю обрести, я бы сказал, некое культурное достоинство. Не будем забывать про очень сложные отношения между франкоязычным и англоязычным населением Канады. В Квебеке ведь этот вопрос так до сих пор и не разрешен. В разное время по-разному он решался и обострялся. Я помню времена, когда речь шла о том, что Квебек должен отделиться. Я тогда много путешествовал по провинции Квебек, во-первых, потому что в Монреале вкусная еда, во-вторых, потому что Квебек – самый красивый город Западного полушария, а в-третьих, потому что там, на Севере, лучшая рыбалка. Так что я не раз бывал в Квебеке. А провинция эта огромная. Она начинается на границе с Нью-Йорком, а заканчивается, по-моему, где-то возле Северного полюса. Я замечал, что чем глуше провинция, тем меньше там говорят по-английски. В городе Квебек нет английских табличек, название улиц – только по-французски. При этом Монреаль, который так гордится своим французским языком, признал именно англоязычного поэта и певца Коэна своим апостолом.

В связи с этим я предлагаю послушать одну из сугубо монреальских песен Коэна, которую он сочинил недалеко от портовых сооружений этого города. Песня называется "Сюзанна". Там много монреальских деталей, которые так любят местные жители.

(Музыка)

Александр Генис: Соломон, а какая ваша любимая песня Коэна?

Соломон Волков: Они у меня меняются. Я люблю каждую его песню. У меня не меньше двух-трех десятков самых любимых. И я вам признаюсь, что просыпаюсь с какой-то песней Коэна в голове. Тогда я ставлю эту песню...

Александр Генис: А с какой песней вы проснулись сегодня?

Соломон Волков: Сегодня я проснулся с его песней "Аллилуйя".

Александр Генис: О, это самая знаменитая его песня. Только что были Олимпийские игры. И я обратил внимание, что многие фигуристки танцуют под эту песню. "Аллилуйя" прочно вошла в фигурное катание.

Соломон Волков: Вот и послушаем эту песню.

(Музыка)