Алексей Никитин – один из лучших писателей Украины, пишущий по-русски. Киевлянин, бывший физик, член Украинского ПЕН-центра. Его роман Victory Park ("Парк Победы"), действие которого разворачивается в позднесоветском Киеве и заканчивается сценой антиправительственного бунта, получил Русскую премию в 2014 году. Последний роман Никитина, "Санитар с Институтской", в России был опубликован отдельной главой в журнале "Дружба народов", но печатать книгу российские издатели Никитина не захотели. Она появилась в киевском издательстве "Люта справа" и входила в список пяти лучших книг о современной истории по версии телеканала "Эспресо". Одним из главных героев романа является художник-нонконформист, потомок автора украинского манифеста независимости ХIХ века, который во времена Майдана становится санитаром-волонтером. Сейчас Алексей Никитин работает над новым романом, действие которого происходит в Киеве в тридцатые годы и во времена Второй мировой войны. Автор использует семейные хроники и архивные документы. Алексей Никитин рассказывает Радио Свобода о метаморфозах героев книги.
– Хочу поговорить о трансформации ваших героев от романа Victory Park к повести "Санитар с Институтской" и к следующей работе. Victory Park – это такая большая киевская фреска эпохи позднего застоя, со множеством героев, которые устраивают восстание против мира сильных, мира ментов. "Санитар с Институтской" – это лаконичная современная история, герой которой в то же время очень связан с украинской историей начала ХХ века. Книга вышла в 2016 году в издательстве "Люта справа", в том же, которое сейчас выпустило публицистику Станислава Асеева, "В изоляции". У меня такое впечатление, что после Victory Park вы все больше фокусируетесь на линии частного человека. Герой заканчивает жизнь, как санитар на Институтской, его расстреливают в трагический для Майдана день, а вообще он богемный персонаж, со всеми особенностями, присущими такого рода людям. Он интересуется выдуманными предками, прошлым…
– Предками вообще интересуются рано или поздно все, как-то приходят к этому, он тоже. Предок не очень выдуманный, он оказывает на него воздействие, формирует его личность, меняет ее. Так или иначе, он находится под влиянием своего прапрадеда. Это вообще историческая личность.
– Расскажите о нем. Он занят своей украинской идентичностью.
– У героя есть прототип, совершенно реальный человек: это киевский поэт Станислав Михновский и его предок Микола Михновский, который сыграл определенную роль в становлении украинской идентичности на рубеже XIX–XX века, участвовал в событиях 1917–18 года. Погиб он примерно таким же образом, как в книге описано. До сих пор точно неизвестно, он покончил с собой или ему помогли в 1924 году в Киеве. Но весь комплекс и психологических, и исторических причин, которые могли к этому привести, здесь приблизительно описан, хотя все изменено – имена, должности, звания, пароли, явки. Общая ситуация, что касается и прототипа, и его предка, приблизительно соответствует. Это изменение героев происходит в рамках одной даже этой книги, это изменение киевляне все наблюдали, со многими это происходило: когда люди, никаким образом не причастные к политической жизни, к общественной жизни, живущие своими частными интересами, в данном случае творчеством, проблемами здоровья и так далее, вдруг оказываются перед лицом необходимости каким-то образом демонстрировать политическую позицию. И к чему это приводит. Это книга об этой трансформации, иллюстрация того, как это происходило с людьми совершенно богемного, никакого не имеющего к политике образа жизни. Мне была интересна книга Катарины Венцль, это ведь ее персонаж, только сейчас.
– "Киевские дневники 1990–93"?
– То, о чем она в последней части: условно говоря, 1993 год, Паркоммуна (сквот на бывшей улице Парижской Коммуны - прим.автора) и так далее, это ведь тот же круг. Собственно говоря, неудивительно, что они тоже прошли этот путь, очень похожий. Так что даже в рамках одной книги, не говоря уже от романа к роману, эта трансформация заметна.
– Почему российские издательства отказались от "Санитара с Институтской", хотя еще "Виктори-парк" все с удовольствием, насколько я помню, печатали, обсуждали и так далее. Вы для себя как это объясняете?
– Понятно совершенно. У меня одна из задач была, несколько наивно я ее себе, конечно, ставил, рассказать так, как это было (по крайней мере, последняя часть, которая связана с Майданом). Рассказать так, как это видели мы здесь, и, как мы считаем, было на самом деле. В этом смысле я был поставлен в очень жесткие рамки, потому что вся хронология событий 2013–14 года сохранилась. На сайтах, в архивах, все эти ленты новостные, которые с точностью до секунды отражали каждое событие по мере их происхождения, продвижения, деформации, это все есть. То есть тут не отступишь ни на секунду, а с другой стороны, сотни тысяч людей это лично помнят. Если я где-то скажу, что было вот так, а все помнят иначе, так нельзя. Поэтому я был очень сжат рамками буквально документальности. Даже не критики (критики решили промолчать, потому что так спокойнее, нет текста, и все) а критики-любители, условно говоря, начали как-то реагировать. Основной посыл был, что "в книге транслируется точка зрения, которая шла по украинскому телевидению, но украинскому телевидению мы не верим, верим российскому, а российское ничего этого не рассказывало, поэтому это все абсолютная выдумка". Почти дословно цитирую человека из Израиля, когда-то жившего в Союзе. Он решил, что он критик, пишет о многих текстах, он говорит: "Украинскому ТВ я не верю, российское про это не рассказывало, поэтому это неправда". Прошибить это все, всю эту мощь пропаганды российской, которая проливается на головы ее потребителей, конечно, этой книжкой было совершенно невозможно. Хотя те, кто готов был воспринимать изначально, были готовы.
– Мне как читателю понятно, что это внутреннее, абсолютно правдивое, честное объяснение того, что происходило с людьми вашего поколения, ваши чувства. Что было с людьми, которые всю жизнь стремились к свободе, пускай эта свобода понималась в несколько анархических образцах, как у героев "Виктори-парк": это анархизм, это богемность, это поиски корней, поиски украинскости, именно своей собственной украинскости. Ты можешь быть русским, евреем, армянином, кем угодно, но ты житель этой территории, этой страны, и ты, конечно же, связан со своими предками, ты хочешь понять, что такое быть украинцем, стать украинцем в политическом смысле, выйдя на Майдан, или каким-то образом почувствовать себя к этому политическому выбору причастным. Людям, для которых Россия является центром их менталитета, возможно, в это трудно поверить.
– Здесь России нет вообще, ни упоминаний, ничего. То есть это только украинская история.
– Написанная на русском языке, что важно для контекста нашего разговора. Написанная на русском языке, изданная в издательстве "Люта справа", кстати, что это означает в переводе?
– "Яростное дело", как угодно может быть. Восстанавливая справедливость, cкажу, что текст вышел в России, но не книгой, а главой, она опубликована в журнале "Дружба народов". Сделал это Леонид Бахнов, когда был завотделом прозы, попытался к ней привлечь внимание, она попадала в длинный список "Большой книги". Но от рецензентов – абсолютно глухое молчание.
– Это версия событий, которая представляется недостоверной людям, которые не участвовали в них, не видели их своими глазами. Нет, это не род пропаганды, это абсолютный, как свойственно писателю Никитину, фотографический отпечаток реальности. Часто вы используете реальные события, реальных людей, в том числе факты своей собственной биографии, превращая их в художественный материал. Сейчас вы работаете над новым романом, и он устроен таким же образом. Мы с вами говорили первый раз в 2014 году, то есть сразу после Майдана. Тогда вы сказали важную вещь: "Страна не может, и люди не должны фиксироваться на своих исторических неудачах. Если мы будем думать, что Украина – это страна, у которой не было государственности, дальше это и произойдет". Добавлю, что если русские будут думать, что "мы вечный тоталитарный ужас и кошмар", на чем любят настаивать некоторые российские публицисты, мы никогда из этого порочного круга не выйдем, не продвинемся к демократии. Я, собственно об этом. Что вы делаете с этим материалом, который вам в руки идет, что можно рассказать о вашей теперешней работе?
– Работы еще много впереди, материала очень много. Это материал, опять же, киевский, он связан с историей Киева. Временные рамки 1938–1946 год примерно, то есть до войны, во время войны и сразу после. Это такая история отношений украинцев, евреев, русских, поляков, всего, что здесь варилось и варится в этот непростой, абсолютно трагический период истории, когда люди гибли миллионами, не только на войне, но и в одном и другом тылу.
– Потом история Холокоста в Украине.
– Она напрямую связана, поскольку мой главный герой еврей, такой нетипичный с точки зрения устоявшегося представления о месте и роли еврея в Киеве, рядом с Киевом в 1941–42 году. Построенная на документах, построенная на архивном, агентурном деле из архива СБУ, которое было рассекречено в 2011 году. Это все я как-то пытаюсь сейчас собрать в одну большую форму, она оказывается очень большой, 10 листов уже написано еще, наверное, листов 10 впереди.
– Устоявшееся представление о еврее в 1941–42 годах – это еврей-жертва. Это еврей, который пошел в Бабий Яр вместе со своим раввином, семейством и cоседями. Еврей, о котором вы пишете, – это еврей-коммунист. Я правильно понимаю?
– Он не коммунист в начале. Я, честно говоря, это даже как-то вывел за скобки, это фактически неважно. Но это еврей, конечно, активный, он советский патриот. При этом он спортсмен, активный деятельный человек, который попадает в партизаны, в армию потом, потом в концлагерь немецкий. Выходит из этого лагеря по немецкому пропуску.
– Это правда?
– Это абсолютная правда, документальная вещь. Достает ему этот пропуск, не только ему, но целому ряду военнопленных в данном случае староста города Полтава, что в принципе было не большая редкость. Потому что руководителям новых администраций и родственникам военнопленных первое время, по крайней мере, 1941 год – начало 1942-го в принципе отдавали, можно было выйти из лагеря законным образом.
– Староста украинец?
– Украинец, опять же, реальный персонаж, по фамилии Борковский. Не так много о нем известно, но по тому, что известно, он относился к ОУН и был расстрелян немцами в начале 1942 года.
– Еще раз, минуточку: деятель ОУН выдает пропуск еврею?
– Не выдает, но он как бы способствует тому, чтобы выдали в лагере немецкий пропуск еврею. Я думаю, что он не знал, что перед ним еврей, или знал, но решил не акцентировать. Тут сложно сказать.
– В конце концов главный герой все-таки погибает?
– Главный герой погибает в Киеве в 1942 году.
– Он занят подпольной работой?
– Ну да. Тут я уже не буду рассказывать. В агентурном деле, которое я прочитал, нашел там много людей, которых можно найти и в мемуарах Судоплатова, и в учебниках украинской истории, и так далее. Неожиданно на примере человека, который никак со всем этим в обычной своей жизни, с НКВД не был связан, вдруг открываются какие-то вещи, которые нельзя было предположить.
– Зачем вы так глубоко роете эти исторические вещи? Это вопрос о "кроте истории, который роет медленно". Зачем-то это нам нужно, наше прошлое.
– Прошлое легендарно вообще. Я понял на днях, выходя из архива, что на его пороге лежат обломки всего: семейных историй, общественных легенд, каких-то устоявшихся взглядов. Документы часто способны сильно изменить то, что мы считаем устоявшейся какой-то точкой зрения, устоявшимся фактом, – вдруг документы меняют картину мира. И вот эти вещи связаны и с межнациональными отношениями в то время, они формируют нынешнее время, они формируют повестку дня буквально. Если это так происходит, то надо хотя бы давать максимально очищенную картину, даже не будучи историком.
– Для того чтобы не становиться жертвой неправды.
– Совершенно верно, чтобы мы не исходили из ложных посылок, из ложных представлений о прошлом, формируя будущее.
– Когда политики пытаются сформировать нам будущее, когда они, собственно говоря, политическую историю, политическую повестку нам пытаются формировать на основе того, как историей можно манипулировать. В архивы СБУ писателя Никитина пускают?
– Всех пускают, у нас открыты архивы СБУ. Заявление, и без всяких проволочек.
