30 октября Мосгорсуд изменил приговор молодому актёру Павлу Устинову по делу о нападении на сотрудника Росгвардии во время акции в Москве 3 августа. Ему назначен один год лишения свободы условно. Коллегия суда определила изменить категорию преступления с тяжкой на среднюю. При этом защита Павла Устинова намерена продолжать добиваться его полного оправдания.
Дело Устинова по вызванному им резонансу сравнивают с задержанием журналиста "Медузы" Ивана Голунова. Как и в защиту Голунова, в поддержку Устинова выступили не только диссиденты, правозащитники и "коллеги по цеху", но и лояльные к действующей власти фигуры. Так, главный редактор телеканала RT Маргарита Симоньян назвала дело против Устинова несправедливым, а депутат Государственной думы Сергей Шаргунов обратился к генеральному прокурору России с просьбой рассмотреть возможность опротестования приговора. Даже секретарь генерального совета партии "Единая Россия" Андрей Турчак заявил, что считает приговор "вопиющей несправедливостью".
В итоге Устинов находится на свободе, что называют как минимум частичной победой гражданского общества. Правда, другие участники "московского дела" все еще находятся за решеткой, включая заступника за других политзаключённых Константина Котова, осужденного на 4 года. Апелляция на приговор Котову назначена на 14 октября. Часть оппозиционных активистов и комментаторов назвала заступничество за Устинова, во многом ставшего причиной его освобождения, "деградацией протеста". В частности, говорят и пишут о том, что Устинов оказался случайной жертвой репрессий, подчеркивал свою аполитичность и даже не планировал посещать оппозиционные митинги, чем якобы противопоставляется другим невинно осужденным, открыто выступавшим против Кремля. Аркадий Бабченко, например, упрекает "российских либералов" в том, что они массово заступились за лояльного режиму человека, тогда как люди, действительно выходившие на акции протеста и пострадавшие за свою гражданскую позицию, получили куда меньше поддержки.
С одной стороны, доля правды в таких обвинениях есть. Многим, не демонстрировавшим ранее активной гражданской позиции или даже выступавшим в поддержку власти, легче ассоциировать себя со случайной жертвой произвола, на месте которой мог оказаться любой, чем с конкретной позицией конкретного диссидента. Именно поэтому круг поддержавших Устинова оказался шире, чем круг поддержки других участников "московского дела". Однако ситуация далеко не так однозначна.
Во-первых, поддержка Устинова абсолютно не исключает поддержки других политзаключенных. В беспрецедентном обращении более чем 150 священников обычно столь лояльной к властям Русской православной церкви в защиту участников "московского дела" упоминается всего одна фамилия – Котова, а вовсе не Устинова. Более того, авторы обращения перечисляют конкретные поступки Котова, в частности его заступничество за политзаключенных и призывы к обмену пленными с Украиной, и дают им однозначную оценку как достойным и положительным. Во-вторых, помимо лояльных власти заступников за Устинова вступились и сами диссиденты. Защита человека, который сделал иной выбор, нежели ты, – это как раз показатель высшей формы солидарности. Да и сам Устинов, ранее не участвовавший в политике, не только поблагодарил всех, кто боролся за его освобождение, но и заявил в конце концов о поддержке других обвиняемых по "московскому делу".
К тому же в данном случае речь идет не только о конкретном человеке, но и наступлении властей на одно из последних оставшихся в нынешних условиях прав – праве даже в ненормальных, жестоких условиях выбирать свою судьбу. Это ни в коем случае не значит, что репрессии в отношении "сознательных" участников протестов были оправданы. Это означает лишь то, что, решая выступить в защиту своих или чужих прав и ценностей, каждый примерно мог себе представить, на что именно он шёл. Я не понаслышке знаю, насколько легче переносятся репрессии, гонения и лишения, когда они становятся результатом твоего сознательного выбора – и, напротив, сколь тяжелее переносить неожиданные удары, к которым ты не был внутренне готов.
Там, где идёт заступничество лишь за себе подобных, невозможно ни проявить настоящего милосердия и солидарности, ни по-настоящему эффективно противостоять диктатуре
Протест против осуждения невиновного не означает, что другие участники "московского дела" были "виноваты" в том, что за мирное выражение своего мнения попали под каток репрессий. Однако успех любых протестных акций зависит от того, сколь ясно необходимость такого протеста понимается и разделяется разными слоями населения. Тот факт, что жертвами в России могут стать совершенно случайные люди, – возможно, один из немногих шансов объединить разобщённое общество. Для многих неприятное понимание того, что лояльность и неучастие не дают гарантий безопасности, оказался отрезвляющим фактором, и потому огласка, сопровождающая дело Устинова, хороша уже тем, что помогает остававшимся ранее в стороне открывать для себя истинные "скрепы" современной России.
При этом наивно ожидать, что сделавшие такое открытие сравнительно недавно сразу же солидаризуются с "инакомыслящими" по всем другим вопросам. Однако сам выход вчерашних "охранителей" из зоны комфорта и возникновение ситуации, когда они вынуждены выступать с критикой власти, уже является положительным фактором, судя по последствиям, испугавшим Кремль.
Константин Котов в своей деятельности не делит жертв режима на более или менее радикальных и не считает никого из пострадавших от произвола "недостойным" заступничества. Он, один из немногих, выступал за освобождение крымских татар и Олега Сенцова, носил передачи в СИЗО захваченным в Керченском проливе украинским морякам, одновременно активно помогая сторонникам Алексея Навального и протестуя против недопуска независимых кандидатов на выборы в Московскую гордуму. Он последовательно выступал против любых видов произвола и беззакония и сострадал каждой его жертве.
Может быть, именно поэтому спектр людей, выразивших солидарность с Константином, так широк, несмотря на то что у него нет известных коллег-актёров или журналистов, несмотря на то что приговор был более ожидаемым в нынешних условиях, а потому выглядел, может быть, менее вопиющим. Тем не менее, Котова поддержали не только соратники по протестному движению Москвы, но и уже освобожденные украинские моряки, крымские татары и даже православные священники. И мне кажется, что, будь он на свободе, Константин поддержал бы Павла Устинова точно так же, как поддерживал всех остальных, известных и неизвестных, "удобных" и "неудобных". Там, где идёт заступничество лишь за себе подобных, невозможно ни проявить настоящего милосердия и солидарности, ни по-настоящему эффективно противостоять диктатуре.
Ксения Кириллова – журналист, живет в США
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
