Радио Свобода продолжает цикл публикаций, посвященный домашнему насилию и закону, который призван бороться с этой проблемой и защищать жертв от агрессоров. Одна из самых незащищенных от домашнего насилия групп – это женщины с инвалидностью. Зачастую они полностью зависят от тех, кто применяет к ним насилие, у них нет возможности уйти и жить самостоятельно. Им неоткуда ждать помощи и защиты.
Практически безвыходную ситуацию для людей с инвалидностью создает сама государственная система: в России крайне мало возможностей жить одному, если человек не может сам себя обслуживать. Во многих городах нет доступной среды для инвалидов, привязанность к поликлинике и центру социального обслуживания не позволяет уехать далеко без риска для здоровья. Люди с инвалидностью привязаны к месту жительства намного сильнее, чем все остальные.
Полная зависимость от родственников или партнеров делает уязвимыми всех людей с инвалидностью, но пока что только женщины решили заявить о себе публично и организовать протест против насилия. Сейчас в России проживают почти 12 млн инвалидов, и больше половины из них – женщины. Невозможно сказать, сколько женщин с инвалидностью подвергаются домашнему насилию – такой статистики нет.
"Меня систематически избивает мой сожитель, – пишет Анна К. с 1-й группой инвалидности. – Поводом может стать любая бытовая мелочь – забытая на столе тарелка, например. Первый раз он меня ударил после того, как я сделала ему замечание – он неправильно сделал смесь для малыша. Потом он стал меня бить всё чаще и чаще.
⠀
Я обращалась в своем городе в кризисный центр помощи женщинам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. На тот момент я получила необходимую помощь, там работают хорошие отзывчивые люди, которые мне помогли. Но потом я снова стала жертвой домашнего насилия. В полиции на моё обращение сказали: если дальше будем продолжать драться, то ребёнка отберут органы опеки. И сами передали информацию в кризисный центр. Я не хочу больше никуда обращаться. Боюсь: если буду это всё афишировать, заберут ребёнка. Я не могу так рисковать".
Анна может передвигаться только в инвалидной коляске и полностью зависима от своего сожителя, она не может сама полноценно ухаживать за ребенком. Денег на няню у нее нет, уйти ей некуда. Обращение в полицию приведет лишь к тому, что у нее заберут ребенка, а сама она, скорее всего, будет вынуждена остаться с агрессором.
– Эта история – это моя боль, – говорит одна из организаторов проекта "Женщины. Инвалидность. Феминизм" Алёна Лёвина. – Пока что мы не нашли возможности помочь Анне. Женщина находится не в Москве, мы не можем даже прийти и поговорить с человеком, с которым она живет. Нет никаких кризисных центров, которые могли бы регулярно ей помогать. Государство никак в таких ситуациях не участвует. Получается, что пока ее ребенок не вырастет и не сможет сам себя обслуживать, она беззащитна. Она попала в классическую ситуацию, когда абьюзер показал себя далеко не сразу, а только когда человек стал максимально зависимым.
Как рассказывает Алёна Лёвина, насилие над женщинами с инвалидностью обычно происходит за закрытыми дверями и о нем никому не известно. Лишь иногда самые громкие и вопиющие случаи появляются в СМИ. Например, история Ларисы Кошель – женщины с протезами ног, которая убила мужа при попытке защитить себя и ребенка от избиения. Муж регулярно избивал Ларису, и однажды пьяный мужчина снова напал на нее и ребенка, угрожая убийством. Кошель дважды ударила его ножом, но он попытался напасть снова. Тогда женщина убила его. За это женщину приговорили к восьми с половиной годам колонии общего режима. В апелляционной инстанции приговор изменили – полтора года ограничения свободы.
В августе 2018 года случилась еще более жуткая история: мать девушки с ДЦП, Виктории Масловой, закрыла ее дома одну, а сама ушла на три дня. 22-летняя Виктория не может самостоятельно себя обслуживать, она не умеет читать и писать. Все дни в одиночестве она провела без еды и воды. Двое суток она криками звала на помощь. Когда сотрудники МЧС вскрыли квартиру, девушка находилась в бессознательном состоянии. Она лежала на полу голая, без памперсов, на куске поролона, без постельного белья. В больнице у Виктории помимо истощения обнаружили несколько неправильно сросшихся переломов.
В больнице у Виктории помимо истощения обнаружили несколько неправильно сросшихся переломов
– Самое драматичное, что сейчас нет никаких механизмов регулирования ситуаций, когда женщины с инвалидностью сталкиваются с домашним насилием, – говорит Лёвина. – Если это физическое насилие, которое не привело к серьезным последствиям, то насильник отделается штрафом, а потом может отомстить женщине за это. Если женщина маломобильная, ей еще нужно найти место у знакомых, где можно спрятаться. Либо можно обратиться в кризисный центр, но их катастрофически мало. В Москве есть всего два кризисных центра, которые доступны женщинам с инвалидностью. В одном из них по семь мест в каждой палате и всегда очередь.
Если женщина с инвалидностью полностью зависима от родственников, у нее может даже не быть средств связи, чтобы попросить о помощи. В проект "Женщины. Инвалидность. Феминизм" обращалась психолог, которая консультирует женщину с инвалидностью: они вынуждены переписываться в Вайбере, так как все действия женщины контролируются, у нее нет возможности даже поговорить по телефону.
– Женщины с инвалидностью в случаях домашнего насилия находятся в тюрьме. Если повезло с адекватной семьей или партнером – это большое счастье. В противном случае – это тюрьма при жизни ни за что. Тебя осудили на страдания ни за что, – говорит Лёвина.
Уважаемый алкоголик
28-летняя Елизавета большую часть своей жизни прожила в небольшом городе Республики Коми. Она инвалид с детства: у девушки необычное генетическое заболевание, связанное с нарушением опорно-двигательного аппарата. Это "невидимая" инвалидность, то есть ее заболевание нельзя заметить по внешнему виду. Она не раскрывает название заболевания, но отмечает: когда люди узнают о нем, девушка сталкивается со стигматизацией.
Отец Елизаветы был известным человеком в регионе: местный депутат, член союза писателей, уважаемый всеми человек. Таким он был для чужих людей, а дома он напивался и избивал Елизавету и ее мать. Как говорит девушка, в их небольшом городе все знали, какие ужасы творились в ее семье, но предпочитали делать вид, что не замечают.
Так как мать Елизаветы не была гражданкой России, пенсию девочки семь лет получал ее отец и тратил, как хотел. Только с помощью влиятельных знакомых матери пенсию все-таки удалось переоформить.
Во время пьяных дебошей мужчина начинал выкидывать еду, поэтому семья питалась достаточно скудно. Маленькая Елизавета плохо ела и мало спала из-за отца, поэтому она намного дольше и чаще болела.
После побоев девочку несколько раз госпитализировали. Однажды она попала в реанимацию с черепно-мозговой травмой. Они пытались обращаться в милицию, но брат отца работал в МВД – благодаря родственным связям у него получалось избежать наказания.
– Это была настолько напряженная ситуация, что я удивляюсь, как она не закончилась смертью либо отца, либо мамы, – говорит Елизавета. – Моя мама пыталась прибегнуть к административному ресурсу на республиканском уровне, и даже тогда ей ничего не удавалось изменить. Были все основания, чтобы человека привлекли к ответственности, при этом полиция оставалась абсолютно равнодушной.
Когда Елизавета лежала в больнице с сотрясением мозга, к ней пришел милиционер. Он беседовал с ней в одиночку: без детского психолога, представителя социальной службы или ее матери. Милиционер спросил, что случилось.
– Я ему сказала, что меня толкнула подружка. Я не знаю, почему я тогда так ответила. У меня был страх рассказать, как оно было на самом деле. Словно какую-то тайну скрываешь. Вот нормальный человек, который работает в правоохранительных органах, поверил бы в такое объяснение? Были показания свидетелей, но дело свернули. Это был 1999 год, когда, я думаю, в стране вообще не до чего было.
О событии, после которого отец окончательно оставил семью в покое, Елизавета рассказывает, задыхаясь от слез. До 25 лет она особо не задумывалась о том, что с ней происходило в детстве: с уходом отца жизнь наладилась, и все было забыто как страшный сон. Но когда она выросла, воспоминания вернулись.
– Маму он бил просто жутко, это вполне могло закончиться смертью. Я помню, как он избил мою маму ногами. Она лежала без сознания, и я думала, что он ее убил. Тогда я схватила бутылку и разбила ему голову. Только тогда он ушел из дома. Видимо, он понимал, что если вернется, то теперь на него точно возбудят уголовное дело. Я тогда была в шестом классе.
В школе, по словам Елизаветы, все тоже были в курсе ситуации в ее семье. Но вместо помощи она столкнулась с травлей из-за своего заболевания. Классной руководительницей девочки была школьная медсестра, которая знала все подробности о здоровье Елизаветы. Эта женщина рассказала о заболевании девочки своему племяннику, который учился в одном классе с Елизаветой. В итоге одноклассники начали жестоко травить девочку.
– Когда нужно помочь ребенку, то педагоги закрывают на это глаза. Но возможность загнобить ребенка никто не упустит. Моя история была еще до декриминализации побоев. Что творится сейчас – непонятно. Но есть статистика о том, что каждая третья женщина в мире страдала от домашнего насилия. Если смотреть статистику убийств среди женщин, то большинство из них были совершены по отношению к родственнику вследствие систематического насилия со стороны этого родственника.
Пять лет назад Елизавета переехала в Киев. Отчасти из-за того, что происходило с ней в детстве. Непросто жить в маленьком городе, когда у человека есть специфическое заболевание. В самом городе ее отца продолжали почитать даже после его смерти.
– Мой отец умер от алкоголизма. Когда я находилась на мероприятиях, посвященных его памяти, все опять делали вид, словно он замечательный человек. И все закрывают глаза на то, что он вытворял. Мне от этого тоже тяжело. Это лицемерие. Почему-то, когда я анализирую весь свой опыт, то для меня большим злом становится не фигура моего отца, психически больного человека, а именно общество. Я не могу понять, как взрослые люди, которые были обязаны заниматься социальной защитой, могли настолько равнодушно относиться к судьбе маленького человека. Потому что если бы хоть кто-то тогда обратил внимание на то, что с нами происходило, все могло быть по-другому. В какой-то момент я думала, что либо он нас убьет, либо мы его.
Сейчас Елизавета кандидат наук, она живет в городе, где наконец-то смогла открыто говорить о своей инвалидности, и возможно, когда-нибудь она будет готова рассказать об особенностях своего заболевания.
Она считает свою историю скорее исключением из правил: намного больше людей, столкнувшись с домашним насилием, не могут восстановиться после этого. Ее отец как раз был из таких людей: он жил в многодетной семье, где родители выпивали и не следили за детьми. А потом он сам начал обращаться со своей семьей таким образом.
– Во многом мне повезло намного больше, чем другим. Я не пью, не курю и ни разу в жизни это не пробовала. Я окончила университет с красным дипломом. У меня все это получилось, потому что у меня были для этого ресурсы. Людей, которые не смогли встать на ноги и переняли опыт родителей, гораздо больше. Мне нравится идея, что чудовищ рождает общество. Мы часто забываем о том, что злодеи и садисты появляются не просто так. Они такими не рождаются.
"В меня летели книги"
Художница Надежда болеет спинально-мышечной атрофией (СМА) третьего типа. Это генетическое заболевание, при котором постепенно все мышцы в теле атрофируются, развивается сильный сколиоз, и в итоге легкие перестают работать.
Надежда всю свою жизнь сталкивалась с насилием. Пока мама девочки работала, чтобы обеспечить семью, за воспитание Надежды взялись отец и его мать. Под воспитанием они понимали психологическое насилие над ребенком.
– В меня летали книги, когда я говорила, что не хочу сейчас читать, я терпела в туалет по 16–20 часов, ела 2 раза в сутки сухие бутерброды из хлеба и колбасы, запивала чаем, и иногда это чередовалось "Ролтоном". Если ко мне приходили друзья мальчики, то все было под присмотром, я никогда не давала повода, чтобы обо мне можно было сказать что-то плохое.
Но однажды, когда Наде было 9 лет, к ней в гости пришел ее друг. Они построили шалаш из одеял, включили там подсветку, радио и играли в карты. Это был словно домик на дереве, но только из одеял. Из-за увлечения игрой и шума радио дети не услышали, как домой вернулась мать Надиного отца. Она влетела в комнату с криками, сорвала одеяла и стала бить ими детей, крича, что Надя – малолетняя шлюха.
– Через несколько дней был Новый год, который мы справляли у моей бабушки (маминой мамы), где собрались все родственники на застолье. В самый разгар праздника мать отца встала и объявила всем, что я шлюха и сплю с мальчиками всего района, а перед ними прикидываюсь белой овечкой. Мама и бабушка отстаивали мою честь и защищали меня, но это все равно не помогло мне. Я чувствовала огромный стыд и вину, что приношу разочарования и позор в семью (я наполовину армянка). Это одно из самых ярких воспоминаний, связанных с насилием со стороны близких.
Первый молодой человек Надежды, которому она доверяла, изнасиловал ее. Он воспользовался тем, что она не могла дать ему отпор. У Надежды не было никакой возможности себя защитить, ее мама не знала ни о психологическом насилии в семье, ни об изнасиловании. Девушка уверена, что мать непременно защитила бы ее и заставила бы этого парня понести наказание.
– Тогда я была сломлена и с кем-то делиться точно не хотела, потому что это огромная боль, сильнейший стыд, чувство ничтожности и грязи. Мне не хотелось, чтобы мама все это чувствовала, чтобы впитывала это. Мне казалось, что ее тоже это сломает. Поэтому я взяла с себя слово – молчать.
Мне печально это говорить, но в РФ у женщин с инвой (инвалидностью. – Прим. РС) практически нет возможностей себя защитить от агрессоров, от насильников. Наверняка вы слышали в новостях, как в прошлом году женщина на коляске была изнасилована случайным прохожим у водоема Москвы и брошена там же. Разве у нее были шансы защитить себя? Насильник физически сильнее, и с этим ничего не сделать, только если из рук не выпускать шокер или травмат, но на это нужно разрешение, и не у каждой женщины есть на это средства и силы. Бывает еще так, чаще всего, что жертва привязана к своему насильнику и сама не хочет уходить. Ей кажется, что все у них хорошо, ведь ссоры бывают у всех, пусть и с распусканием рук. Как там говорят? Если бьет, значит любит? Вот любит, но по-своему, а вы не понимаете. И ничего тут не сделаешь, – говорит Надежда.
Потребовался не один год, чтобы Надежда смогла прийти в себя. Только через 4 года она нашла силы рассказать свою историю в личном блоге. И лишь через 11 лет смогла публично говорить о пережитом насилии.
– Мне хотелось умереть, если говорить честно. Я не понимала, почему это произошло со мной, я хотела лишь любить и быть любимой, а все обернулось такой бедой. Потом я считала, что заслужила это. Я ни к кому не обращалась, а сама училась на клинического психолога, и мне это помогло хотя бы разобраться в себе и в ситуации. Я углубленно изучала вопрос насилия, это очень помогало. Я начинала понимать, что я не виновата в случившемся, виноват только насильник. Когда пришло осознание, пришел и поток рыданий, который сильно облегчил душевные муки. Я верующая, и думаю, что больше всего мне помогла именно моя вера и надежда. Я не могу этого отрицать.
Надежда считает, что в случаях насилия могла бы помочь служба из добровольцев, которые могли бы прийти по первому звонку и встать на защиту жертвы. Такие люди могли бы поговорить с агрессором, возможно даже запугать, и всегда быть на связи для экстренных ситуаций.
Протест онлайн
В мире есть опыт борьбы с домашним насилием по отношению к инвалидам. Один из шагов решения этой проблемы – создание условий, при которых люди с инвалидностью не будут полностью зависимы от родственников или партнеров.
– У меня есть подруга с инвалидностью первой группы, которая живет в Финляндии, – говорит Алёна Лёвина. – Она живет одна в специальном доме, где есть система ассистентов, которые по звонку приходят и помогают. И ей не нужно думать о том, что она забирает время у своих родственников: уход ей обеспечивает государство. А она может отдать долг этому государству своей работой. У людей с инвалидностью большой рабочий потенциал, но нам мешает отсутствие нормального социального обслуживания, доступной среды. Пенсии едва хватает на жизнь, а социальные услуги заканчиваются приходом соцработника, который помогает купить лекарства, продукты и убраться. Если бы мы жили в той же Финляндии, то у Анны К., про которую я рассказывала, был бы свой соцработник и деньги на няню для ребенка. Ее насильник давно бы уже был от нее подальше.
Но как это иногда бывает, за изменения приходится бороться. У женщин с инвалидностью меньше возможностей выразить свое несогласие на улице: при тяжелых заболеваниях прийти зимой с пикетом к зданию Госдумы практически нереально. Поэтому пока что активистки организовали онлайн-протест: они собирают и публикуют истории о домашнем насилии в Инстаграме и Фейсбуке.
– У женщины с инвалидностью, которая столкнулась с домашним насилием, есть пока что два выхода: остаться под опекой тирана или уйти в специальное учреждение. Я не знаю, какой выбор лучше. По сути, сейчас у женщин с инвалидностью нет нормального выхода, и с этим нужно как-то бороться. Помимо того чтобы вводить закон о домашнем насилии, нужно думать о правах женщин с инвалидностью и расширять их в плане социальной поддержки, – говорит Лёвина.
