В литературоведении под «чужим словом» понимают скрытое цитирование, когда персонаж напрямую не обозначает, чью речь он имеет в виду, но в тех или иных контекстах ее употребляет. В языковедении этот термин применим совсем к другим вещам, считает директор Института лингвистики РГГУ Максим Кронгауз.
– Я использую в данном случае слово «чужое» не как термин, а как совершенно понятное слово, обычное слово русского языка. Когда я говорю о чужом слове, я говорю о слове из другого языка, которое приходит к нам и ощущается как чужое. При этом мы или наш язык с этим что-то делаем.
– То есть имеется в виду заимствование?
– Если мы говорим о терминах, то, конечно, в лингвистике говорят о заимствованиях, хотя термин «заимствование» не всегда подходит. Например, во многих печатных СМИ сегодня просто латиницей записывают чужие слова. Это не заимствование, это русский текст с вкраплениями иностранных слов.
– Без перевода?
– Без перевода. Прежде всего, это касается имен собственных. Их переводить, в общем, и не нужно. Но привычный способ их заимствования – это так называемая практическая транскрипция, когда мы записываем их нашими русскими кириллическими буквами. Если вы выйдете на улицы нашего родного города, то увидите, что время от времени попадаются иностранные буквы. Более того, иногда не знаешь, как читать это слово, потому что непонятно, какими буквами оно записано, особенно, когда речь идет об аббревиатурах. Я иногда, проезжая по Садовому кольцу, вижу некоторую вывеску и не знаю, как ее читать - русскими буквами РЕТЕК или, соответственно, в латинской транскрипции [ПЕТЕК]. Бывают еще более тяжелые случаи. Название известной компании пишется ТНК и дальше ВР. Соответственно, можно читать либо русскими буквами, либо латинскими [ТиЭйчКей-БиПи]. Но удивительным образом первая часть читается русскими буквами, а вторая латинскими. Это нефтяная компания ТНК-ВР [Tэ Эн Ка – Би Пи].
– В одном названии используются две разные графические системы?
– И не просто встречаются, а каждая из этих букв существует и в той, и в другой графической системе. Читатель, если он не знает заранее, как это произносится, в принципе не может это прочесть. Интересно, что тот, кто написал эту вывеску, или тот, кто включил это в какой-то письменный текст, не пытается его осваивать. Он подчеркивает латинскими буквами, что это чужое слово. Вот это одна из стратегий (слово «освоение» здесь не подходит, это своеобразное «антиосвоение» чужого слова), когда мы наоборот подчеркиваем его чужеродность в русском тексте.
– Вот этих «антиосвоений», как вы выразились, мы сейчас наблюдаем куда больше, чем прежде. А почему не перевариваются эти слова? Их слишком много? Или они так органично входят в нашу жизнь?
– Все-таки есть две противоположные стратегии: одна – освоение, а другая – антиосвоение, когда чужеродность подчеркивается. Запись иностранными буквами, например, латинскими буквами или какие-то другие подчеркивания, например, ударение, которое чуждо или, по крайней мере, трудно для русского человека – подчеркивает, что это слово чужое. Произношение «МАркетинг» сегодня фактически вытесняет ударение, которое было в начале («маркЕтинг»), потому что так следует английскому. Конечно, таких случаев огромное множество. Можно привести еще несколько примеров. Старые заимствования из английского, которые закрепились в русском языке – «бостОн» как карточная игра, и современное заимствование город «БОстон». В некоторых случаях, когда это сильно укореняется в русской традиции, мы уже не можем подчеркнуть чужеродность. Наоборот, мы привыкаем к тому, что есть. Например, столица Соединенных Штатов Америки – ВашингтОн, при том, что современных известных людей с этой фамилией мы бы на русский уже транскрибировали как УОшингтон. Но «ВашингтОн» сохранился, потому что он укоренился в русском языке. Он уже стал своим словом, хоть и называет столицу другого государства.
– Я знаю, что существует еще одна довольно занятная стратегия освоения чужих слов и «приручения» их – это когда возникают их аналоги по случайным созвучиям. Как вы относитесь к такой тенденции?
– Это замечательная вещь. Сегодня это почти стандартный механизм, действующий, правда, только в разговорной речи. Те, кто, так или иначе, имеет дело с компьютером, конечно, слышали слово «Аська». Аббревиатура ICQ (АйСиКью) вместо того, чтобы произносится, как я ее сейчас произнес, сближается с русским женским именем, причем в такой форме довольно вольной и получается «Аська». Из того же компьютерного языка можно вспомнить слово «хомяк». «Нomepage» – домашняя страничка, но вместо того, чтобы переводить на русский язык, мы сближаем ее с русским словом «хомяк». И вот у слова «хомяк» появляется второе значение – домашняя страничка.
– И кто только не говорил слово «клава»!
– Да, вместо «клавиатура» тоже заменяя женским именем. Причем это не случайно. Сближение происходит очень часто с именами. Это все, как вы сказали «приручение», или одомашнивание слова. Вся мощь русского словообразования (русский язык славится своим словообразованием) брошена на то, чтобы это слово стало привычным, нашло близких родственников. Так и происходит.
– Если слово очень уж трудное для слуха, для произнесения, запоминания, вот тут мы и бросаем все силы на то, чтобы сделать его понятным и легко запоминающимся?
– Даже не обязательно труднопроизносимое. Это вторично. Скорее нам хочется, чтобы оно стало чем-то родным, таким, к чему мы давно привыкли. В этом есть некоторый шик. Также как в том, чтобы подчеркивать чужеродное слово, в этом есть шик такого фамильярного отношения к чему-то, может быть, еще достаточно новому, а мы ему уже подобрали наше слово. Интересно, что это касается не только компьютерной среды, где такой игровой жаргон очень распространен. Любители автомобилей очень часто используют такие вещи. Самым известным, наверное, является слово «мерин» – название Mercedes. Менее известны, но встречаются такие слова, как «поджарый». Это название модели Mitsubishi Pajero. Или название женского автомобильчика (здесь тоже суффикс важен) – «пыжик». Это Peugeot. Вот такая игра очень важна. Потому что автомобиль сразу становится чем-то близким и родным.
– И одушевленным.
– Да, и одушевленным.
– Не железяка.
– Да, да, да, не железяка. Но надо сказать, что этот механизм существовал в русском языке всегда. Другое дело, что сейчас он приобрел очень широкие масштабы. Можно приводить много примеров. Но я приведу пример, который близок, наверное, всем москвичам. Это освоение не чужого слова, а освоение чего-то неодушевленного, неинтересного – это маршруты общественного транспорта. Вместо того, чтобы говорить: трамвай «А» или троллейбус «Б», москвичи давно используют слова трамвай «Аннушка» и троллейбус «Букашка».
– Я эти примеры знаю, скорее, как чьи-то воспоминания или примеры уже из художественной литературы. А вот сейчас эти обозначения бытуют? Я что-то их ни разу не встречала в живой практике.
– Это скорее, действительно, из времен советских. Не знаю, как сейчас. В данном случае, как лингвист, не буду обманывать читателя, но они были. Поэтому для меня важно, что эти механизмы существовали не только сегодня.
– А я могу еще добавить, что и до сих пор сплошь и рядом самолет «Ту» называют «Тушка».
– Я этого не знал. Это действительно такой прием одомашнивания. Так можно поступать с чужим иноязычным словом, а можно поступать с такими безликими номерами или названиями моделей, которые не имеют никакого эмоционального значения, а мы придаем им его. И, заметьте, не всегда, но очень часто присутствует такой уменьшительный суффикс – не «туша», а «тушка», не «пыж», а «пыжик».
– Доклад по поводу вот этих чужих слов вы на днях прочитали на научной конференции, которая называлась «Культура речи». Так вот, с точки зрения культуры речи, как следует относиться к таким словоупотреблениям? Ведь они жаргонные, наверное?
– Я не думаю, что они жаргонные, потому что они характерны для очень и очень широкого круга говорящих по-русски. Это скорее разговорные слова и разговорный механизм. Культура речи – это ведь понятие, с одной стороны, достаточно узкое. На радио и телевидении принято произносить следующую фразу: «Давайте говорить правильно». А с другой стороны, оно очень широкое. Потому что оно должно касаться не строгого нормативного литературного языка, но все-таки описывать и другие вещи, и давать, может быть, какие-то рекомендации. Но в данном случае, хотя эти слова не входят в литературный канон, мне кажется, что это не жаргонизмы и ни в коем случае не вульгаризмы, и не просторечие, это именно нормальные слова разговорного языка, полученные с помощью очень активно используемого механизма. У меня не повернется язык сказать, что не надо их употреблять. Напротив, мне кажется, что для русского языка в целом, если мы рассматриваем не, еще раз повторяю, строгий литературный канон, очень характерна вот эта творческая составляющая - игра со словом.
