5 декабря, на 80-м году жизни, скончался один из крупнейших композиторов европейского музыкального авангарда Карлхайнц Штокхаузен. С его именем связаны многие новаторские достижения современной музыки. За полвека Штокхаузен создал более трехсот произведений разных жанров — от электронных, вокальных, камерных и симфонических сочинений до грандиозной семичастной оперы «Свет» общей длительностью в 29 часов.
Имя Карлхайнца Штокхаузена (Karlheinz Stockhausen) давно стало чем-то вроде символа европейского музыкального авангарда. Его музыка заслужила репутацию наиболее радикального проявления авангардистской эстетики, репутацию самого нетрадиционного и экстравагантного музыкального явления ХХ века. Как бы ни относиться к музыке Штокгаузена, несомненно одно: ее автор был одной из центральных фигур европейской музыкальной сцены последнего полустолетия. Разнообразие и изобретательность его музыкальных идей поразительны. Штокхаузен был пионером использования в музыке электронных устройств и инструментов. Он по-новому подошел к идее «открытой формы» и к использованию физического и звукового пространств в музыкальном исполнительстве. Им были предложены концепции «интуитивной музыки» и «звуковых групп». Благодаря Штокхаузену в новую европейскую музыку были привнесены многие выразительные средства, расширяющие технические возможности академической музыки. Он одним из первых современных композиторов стал черпать художественные идеи из неевропейских музыкальных культур. Штокхаузен много раз менял идеологический подход к музыке, ориентируясь то на католицизм, то на восточные религии, то на оккультные теории и магию. Однако сам композитор в разговоре со мной с этим не согласился.
— Я никогда не занимался изучением всего этого. Я вовсе не изучаю магию. Это смешно. Я жил в разных странах: Японии, Индонезии, несколько раз был в Индии. Я очень люблю балийскую музыку — вообще музыку Индонезии. Я восхищаюсь индийскими музыкантами. Я понял, что ортодоксальные религии в наше время не могут дать ответа всему человечеству. Я композитор первого поколения людей нашей планеты, которое осознало — посредством бурного развития авиации и средств массовой информации, что человечество это единая семья, и что наш дом это вся наша планета. А это означает, что я бесконечно люблю любую духовную музыку независимо от ее происхождения: будь то суфийская, католическая или — в случае Баха — протестанская музыка, или русская православная музыка.
— Изменилась ли ваша композиторская техника по сравнению с 60-ми и 70-ми годами?
— Принцип создания музыки, который я использую, всегда оставался тем же. Прежде всего, я стремился создать в каждой композиции уникальный звуковой мир, не повторяющий звуковой мир других моих композиций, не говоря уже о звуковом мире в работах других композиторов. Я постоянно стремлюсь изыскивать как можно больше возможностей для использования новых тембров и создания новых процедур формообразования, которые не должны повторяться. Это один аспект моего творчества. Другой аспект — это то, что вначале в моей музыке все было организовано с помощью звуковых серий. В 80-е годы я начал использовать для музыкальной организации так называемые «формулы». Формулы — это дальнейшее развитие идей серий; они содержат не только тоны, их длительность, тембры, звуковысотность, но и разного рода импровизационные действия, связанные с манипуляциями предыдущими или проходящими группами звуков.
— Какие главные трудности вы испытываете как композитор?
— Я, как композитор, ощущаю себя кем-то вроде переводчика, и ощущение это никогда не исчезало во мне на протяжение всей жизни. Нередко музыка, которую я слышу своим внутренним слухом, намного сложнее, оригинальнее и динамичнее, чем то, что появляется, когда я перевожу ее на язык земных музыкальных инструментов, на язык земных средств информации, на технический язык, доступный исполнителям, с которыми я работаю. При этом та «внутренняя музыка», которую я слышу, неизменно резко упрощается.
— Общались ли вы с российскими композиторами?
— Вспоминаю 1958 год, когда я часто общался с русскими. Помню как на Всемирной выставке в Брюсселе Шостакович, который был тогда секретарем Союза композиторов, произнес речь совместно с Жаном Кокто о братстве народов и сказал, что музыка Штокхаузена демонстрирует культурный упадок Запада и выявляет самую сущность капиталистической системы, и так далее в том же духе. Я был поражен его речью, потому что как раз перед открытием Всемирной выставки он написал мне письмо, в котором пригласил меня приехать в Советский Союз. Этот человек был близким другом Марии Юдиной — пианистки, которой очень нравилась моя музыка, и от которой я получил много писем. И все это говорил и писал один и тот же человек. Мне все это показалось необычайно странным, и я чувствовал за этим какой-то шизофренический привкус.
