Иван Толстой: Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Изобразительное искусство - в новостях последних дней.
Неизвестные стихи Николая Макаровича Олейникова
Книга о легендарном Зорро на Московской книжной ярмарке
И в течение всей программы – музыка, выбранная для сегодняшнего разговора Вами, Андрей. Представьте ее, пожалуйста.
Андрей Гаврилов: Сегодня мы будем слушать последнюю по времени запись Алексея Айги, московско-французского композитора и скрипача и его ансамбля «4’33». Вся программа, которая была записана, имеет название, эта программа называется «Близость». Это музыка к спектаклю, отдельные пьесы, которые пока еще названия не имеют. Диск выйдет, очевидно, только осенью, и мы имеем эксклюзивную возможность послушать некоторые из них раньше, чем кто бы то ни было.
Иван Толстой: Последние дни принесли целый веер новостей, связанный с изобразительным искусством. Вот кое-что, показавшееся мне наиболее любопытным.
Знаменитый мастер подделок открыл свою выставку.
Один из самых известных копиистов картин старых мастеров голландец Гиирт Ян Янсен открыл выставку своих практически неотличимых от оригиналов подделок. В 1994 году, 14 лет назад, пишет агентство France Presse , Янсен был арестован во Франции, но обвинение ему так и не было предъявлено: ни одна галерея или частный коллекционер не признались, что купили у художника фальшивку.
Янсен успешно подделывал живопись на протяжении тридцати лет. В числе художников, чьи копии он выдавал за подлинники, были Пикассо, Матисс, Магритт, Дали, Шагал, Миро, сообщается на сайте Museum Security . Он начинал с подделок гравюр, а потом начал писать картины, выдавая их за вновь найденные варианты известных полотен. Поймали Янсена на фальшивом свидетельстве о подлинности одной из картин. За время следствия во Франции художник успел написать автобиографию.
Хотя Янсен перестал продавать свои работы, он по-прежнему иронизирует по поводу отношения к своему ремеслу: "Когда музыкант играет сонату Баха, ему аплодируют. Когда я воспроизвожу сонату Пикассо, меня сажают под арест".
И другая новость:
В Вене открылась выставка "Плохие картины"
Музей современного искусства открыл 6 июня выставку " Bad Painting - Good Art ", посвященную феномену "плохих картин". По мнению кураторов проекта, превращение скверных полотен в предметы высокого искусства началось еще в 1920-х годах с Франсиса Пикабии, Джорджо де Кирико и Рене Магритта.
В предисловии к выставке кураторы отмечают, что слово "плохой" применительно к живописи можно трактовать по-разному: это может быть пренебрежение техникой, отказ от привычных форм, изображение уродливого или тяготение к китчу. Так называемая "плохая живопись" зачастую была протестом против старых канонов искусства, в частности у Георга Базелица или Асгера Йорна.
На выставке представлены работы Зигмара Польке, Мартина Киппенбергера, Пикабии, Йорна и других художников.
И, наконец, последняя художественная новость, прежде чем мы перейдем к задуманному сюжету. Дом Sotheby ' s больше не приписывает картину Илье Глазунову
Картина "Вид на Кремль", авторство которой дом Sotheby ' s ранее приписал Илье Глазунову, с лондонских торгов русской живописью, назначенных на 10 июня 2007 года, не снята, но ее атрибуция изменена: теперь подпись в каталоге гласит "Русская школа. XX век". Работа оценена в 8-12 тысяч фунтов стерлингов, то есть 16-24 тысячи долларов.
В каталоге Sotheby ' s не было истории происхождения картины. Говорилось только, что работа происходит из частной коллекции из Германии и подписана латинскими инициалами " l . r .". Позже аукционный дом распространил заявление, в котором сообщалось, что нынешний владелец картины в 1970-1980-х годах был менеджером в берлинском универмаге KaDeWe , и по его заказу Глазунов написал картину "Вид на Кремль" в качестве рекламного панно для этого магазина. Позже менеджер купил эту работу для себя.
Илья Глазунов категорически отрицал свое авторство: "Кремль. Лошадки. Ужас какой-то. У меня в жизни таких сюжетов не было… Картина "Вид Кремля" не моя, она ужасна, и компрометирует меня как художника". И вот теперь достигнут некий компромисс.
История с картиной лже-Глазунова произошла в самый канун масштабной недели русских торгов в Лондоне.
Нынешняя неделя - крупнейшая в истории таких торгов, в ней участвуют четыре аукционных дома британской столицы. Эксперты предсказывают, что неделя завершится рекордной суммарной выручкой - более 200 миллионов долларов.
Я позвонил в Лондон нашему постоянному эксперту по художественному рынку коллекционеру, журналисту и киносценаристу Александру Шлепянову. Александр Ильич, у многих складывается такое впечатление, что чем выше цены на произведения искусства, тем больше появляется живописных полотен на рынке. Так ли это? И вообще говоря, откуда они в таком количестве берутся? Где этот сладкий источник?
Александр Шлепянов: У вас сейчас где-то в глубине души теплится надежда, что я скажу, что это все гонят контрабанду из России, и так, кстати, думают и наши правоохранительные органы. Но на самом деле, как ни странно, большая часть русского искусства ХХ века находится на Западе. Потому что после 17-го года была огромная эмиграция, в том числе эмиграция художников. Они осели все, в основном, в Берлине и Париже, и там почти все они, за редчайшими исключениями, прожили свою жизнь. Поэтому вот эти вещи, самые сегодня популярные, в частности, Е cole de Paris , русские в Парижской школе, они все происходят отсюда. Многое приходит из Америки, потому что некоторые художники переехали потом в Америку.
Я вам приведу два примера. Самые яркие два лота, одни из самых ярких, это две Гончаровых. Одна на Бонамсе и одна на Сотбис. Вот я вам расскажу про их происхождение. На Бонемсе. Был такой сэр Джон Розенштайн. Это очень известный человек был в музейном деле, он был сорок с лишним лет директором Галереи Тейт. Он вообще из художнической семьи, крупная очень фигура. И он после войны поехал навестить Ларионова и Гончарову. Увидел страшную нищету, они были уже забыты, давно прошли дягилевские сезоны, потом была война… В общем - запустение. У них кошмарные ломаные табуретки, заваленная картинами мастерская. И он совершенно обомлел от этих картин, и сделал им выставку в Галерее Тейт, что, по тем временам, было для них фантастическим взлетом, воскресением можно сказать. И они либо подарили ему, либо дешево отдали одну из картин, которая сегодня наследниками выставляется на аукционе Бонемс. Так что лучшего происхождения быть просто не может.
На Сотбис, лот 38 - потрясающая, роскошная Гончарова. Тут вообще образцовый провенанс, парагон, как говорят англичане. Эта картина принадлежала ни более, ни менее как Гийому Аполлинеру (он же, кстати, как вы знаете, Вильгельм Аполинарьевич Костровицкий). Великий французский поэт, искусствовед, он был очень увлечен в свое время искусством Гончаровой и Ларионова и, вообще, русским искусством. Если вы помните знаменитое стихотворение Аполлинера «Золотой сон», то там есть такие строки:
«Ночью безлунной и солнечным днем
Время подобно снам,
Там котов ласкают и яблоки рвут
И темноволосые девы дают
Плоды отведать котам».
Он написал эти стихи, глядя на картину Гончаровой с этим сюжетом. Сегодня эту картину можно купить. Опять же, происхождение сумасшедшее. Вот два примера только.
Иван Толстой: Ну, а высокие цены подстегивают ведь появление на рынке тех полотен, которые ушли, казалось бы, в никуда?
Александр Шлепянов: Это - пылесос. Высокие цены – пылесос, который вытаскивает сейчас эти картины. Причем надо понимать, что сейчас мы на клондайке находимся. Сейчас это все вылезло на рынок, но это далеко не бесконечно. Через год-другой все эти вещи раскупят, и тогда будет снова огромное подорожание. Сейчас многие русские олигархи на аукционы приходят, как в супермаркет – выбирают, что хотят, денег - не ограниченно, и покупают. Потом им придется быть коллекционерами, то есть искать, добывать, в общем, рыться. Это уже совсем другая песня будет.
Иван Толстой: Александр Ильич, если посмотреть на эту проблему с точки зрения истории искусства, с искусствоведческой колокольни, это ведь, наверное, благо, что картины проходят через аукционы, потому что ведь они фиксируются в каталогах, то есть они начинают входить в некий реестр, репертуар художников, художественных направлений? Так-то они находились в частных руках и были отчасти мертвы для искусствоведов? И уйдут в частные руки. Так что подорожание выгодно отражается на искусствоведческом знании?
Александр Шлепянов: Вне всякого сомнения. Вещи возвращаются в искусствоведческий оборот, а в конечном итоге - в музейный оборот. Потому что всякая большая коллекция это потенциальный музей. Сегодня в Москве есть частный Музей русской иконы, сегодня создаются многие другие частные музеи. Как вы помните, и в Америке так возникли все музеи в музейном мире. Это все вернется потом в музеи.
Иван Толстой: И все-таки, на какое историческое время любители искусства должны будут сказать эти полотнам бай-бай?
Александр Шлепянов: Перед нами несколько примеров. Недавно мы с вами обсуждали судьбу коллекции Ростроповича, и она сейчас доступна публике. В Константиновском дворце она развешена и, будьте любезны, приходите и не бойтесь. Только два дня назад Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский продал свою знаменитую коллекцию театральных костюмов и декораций, где тоже, в основном, Парижская школа, он продал ее туда же. Этот же траст, который обслуживает Константиновский дворец, купил у него за 20 миллионов долларов эту коллекцию, и она тоже будет развешена в Константиновском дворце. Он оставил себе довольно порядочное количество вещей, которые либо пойдут вторым траншем, либо вообще не пойдут. Но он продал много изумительных вещей - все эти костюмы Бакста и многое другое. Очень много шедевров он продал.
Иван Толстой: В журналистской среде международной сейчас ходят разговоры о том, что телеканал Би-Би-Си снимает какой-то интересный фильм о русском художественном рынке. Вы что-то знаете об этом?
Александр Шлепянов: Это Четвертый канал. Известная кинодокументалистка Ольга Борисовна Будашевская, которая снимала вместе со своим мужем Эвином Симом знаменитейший документальный фильм о Беслане, она сейчас продюсер этого фильма. Очень известный журналист, великолепный писатель ведет это, и я жду от этого фильма очень много интересного. Они снимали в Москве Петра Авена с его коллекцией, они снимают на аукционах, и это будет очень важный фильм для истории русского искусства в Англии.
Иван Толстой: Рассказывал лондонский коллекционер, журналист и киносценарист Александр Шлепянов. Андрей, а среди ваших знакомых есть люди, покупающие сегодня произведения искусства?
Андрей Гаврилов: Я не скажу, что их так много, я сейчас даже не знаю, кого привести в качестве примера. Я знаю, что среди моих знакомых есть люди, которые скорее следят за электронными аукционами, за интернет-аукционами, в том, в частности, что касается произведений искусства. Я сам однажды, любопытства ради, зашел на знаменитейший аукцион е- bay и увидел, к своему гигантскому, нечеловеческому изумлению, что можно было сразу выбрать между картиной Бориса Григорьева с провенансом, как говорят, то есть с документами, которые утверждают, что это действительно подлинник, и картиной Сезанна, где, правда, никаких документов не было, но продавец клялся, что это от любимой бабушки. Я плохо знаю мир, о котором только что говорил ваш собеседник, но то, что параллельно с гигантскими, огромными ценами, которые делают предметы искусства доступными или трастовым фондам, или музеям, или богатым коллекционерам, параллельно с этим миром есть мир значительно более дешевых распродаж. Я не хочу, чтобы это прозвучало как-то уничижительно, но это факт, и в вашем городе, Иван, в Праге, я сам зашел в мою любимую церковь, которая является частью Страхова монастыря. Она давно уже не работает как место культа, место поклонения, а, скорее, это музейное пространство. И вот в этой церкви регулярно продают произведения искусства по ценам, которые, конечно, не маленькие, но доступны очень многим. Я думаю, что подписанная литография Шагала за 1000 долларов не заставит никого упасть в обморок. Это не те цены, чтобы можно было ахать и мечтать о том, чтобы стать олигархом.
Иван Толстой: Вы в обморок не упали?
Андрей Гаврилов: Нет, я в обморок не упал, хотя когда я это видел, это было довольно давно, для меня тысяча долларов была примерно как миллион, и я не могу сказать, что вот теперь эта литография висит у меня на стене, к сожалению. Примерно в то же время чуть дороже продавалась подписная небольшая фигурка, сделанная или самим Дали, или в его мастерской, но им авторизованная. То есть там был его автограф. Примерно за те же деньги.
Рынок произведений искусства очень широк. И я, честно говоря, не разделю оптимизма вашего собеседника о том, что мы когда-нибудь или скоро увидим те предметы, которые сейчас скупаются неизвестными анонимными коллекционерами и исчезают из поля зрения искусствоведов. Хорошо, если эти искусствоведы могут их описать, хорошо, если эти картины могут появиться в каталогах, но, насколько я понимаю, это происходит далеко не всегда. Я в этой связи вспоминаю популярный роман знаменитейшего шотландского писателя Бетенгса «Бизнес», где перечисляется, какие богатства скрыты в сейфах компаний, на всякий случай, не дай бог, что с ними произойдет - от одного из гвоздей Креста Господня до эротических рисунков Микеланджело. Так вот, никто вне стен компаний, конечно, об этом не подозревал. Надеюсь, это преувеличение, но, честно говоря, если это правда, я бы не очень удивился.
Иван Толстой: Андрей, перед тем, как мы с вами сошлись в наших студиях, вы обещали некий литературный сюрприз. Не из тех, которые хранились в банковских сейфах, а лежали в чьих-то папках. Некие очень симпатичные стихи одного очень известного русского поэта ХХ века. Раскрывайте ваши секреты, прошу вас.
Андрей Гаврилов: Я раскрою секрет, конечно, но поскольку я сейчас владелец этого секрета, я не могу себе отказать в удовольствии вас чуть-чуть помучить. Я хочу сказать, что я заметил на этой неделе очень странную особенность. Как-то вдруг проявились, как эхо, те темы, которые мы с вами обсуждали в предыдущих программах. Вы не обратили на это внимание? Мы говорили с вами о раскопках в Египте и – хлоп! - на этой неделе нашли еще одну пирамиду, мы с вами говорили о Глазунове и, как вы только что сами сказали, получило развитие авторство или не авторство его картины, мы говорили с вами о том, как современная архитектура должна сохранять или не сохранять старину и, вдруг, к моему изумлению, в Петербурге велели снять два этажа с новых зданий, поскольку они портят вид Стрелки Васильевского острова. И мы с вами говорили о том, как часто в последнее время стали находить какие-то произведения искусства, например, в банковских сейфах, в частных коллекциях, то есть, в общем-то, что, казалось бы, должно быть давно уже известно.
Так вот, эта литературная новость, о которой я говорю, она из этой же области. Я, честно говоря, был поражен, когда вдруг понял, что литературные архивы, хранящиеся в институтах, музеях, в библиотеках, в тех местах, где к ним имеют доступ исследователи, могут преподнести нам сюрпризы. Причем, какие! Речь идет о шести неизвестных ранее стихотворениях Николая Олейникова. Мне кажется, что восхититься фразой «изысканный бродит жираф» значительно проще, чем, например, понять гениальность строчек
«Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют,
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика грызут».
Кажется, что это смешно, кажется, что это ерунда, что это несерьезно, и вот за этим «кажется», часто скрываются и часто уходят из поля зрения величие, размер таланта этого человека. Эти строчки тоже были строчками Олейникова.
Когда речь идет о более конкретных стихах какого-то автора, когда это не просто лирика, не просто что-то отстраненное, то в каком-то возрасте трудно понять, что речь может идти об очень большой литературе. Нужно иметь именно ту культурную прослойку, которую мы получили в эпоху полного дефицита, полного отсутствия культурной информации, для того, чтобы почувствовать разницу между… Я сейчас приведу пошлейший советский пример.
«Римский папа грязной лапой
Лезет не в свои дела»
И вот разница между этими виршами и стихами:
«Посадили турка на кол,
он поквакал и покрякал,
и покорно замолчал,
постепенно холодея…».
Трудно человеку, который не имеет культурного багажа, почувствовать разницу между тем, что, вроде бы, и с той, и с другой стороны смешно. Именно поэтому, мне кажется, что до сих пор Олейников считается очень многими каким-то шутом, каким-то несерьезным поэтом, человеком, которого можно не знать, можно поржать, конечно, если кто-то процитирует, но, в принципе, можно даже не читать. Это очень горько, потому что Николай Олейников - очень большой, очень серьезный, очень хороший поэт.
Я так долго говорю именно для того, чтобы подчеркнуть еще раз важность открытия, которые было сделано совсем недавно. Эти шесть стихов опубликованы в июньском номере питерского журнала «Звезда», и мы, конечно, благодарны тем, кто нашел эти стихи, кто смог их аттрибутировать, кто смог их напечатать, так что теперь они доступны и нам. Они были обнаружены в Фонде Лили Брик и Василия Катаняна, который хранится Архиве литературы и искусства, они были найдены филологом Игорем Лощиловым.
Я просто позволю себе чуть-чуть напомнить, кто же такой Николай Олейников. При его жизни было опубликовано всего три стихотворения под его фамилией, я имею в виду взрослых стихотворения. Он очень много писал для детей и, конечно, его детские, более шутливые стихи, публиковались. Но когда он опубликовал три своих стиха, появилась разгромная рецензия «Поэт и муха», в которой, в частности, было написано о «беспредметном зубоскальстве» и «юродивой заболотчинке». Поле этого, к сожалению, судьба поэта была предрешена - он был вскоре арестован. После его ареста в редакции, где он работал, в стенгазете появилась статья, которая кончалась словами «добить врага». И его добили. После примерно полугода пыток, он был расстрелян 24 ноября 1937 года в Ленинграде как враг народа. Действительно, страшно жить на этом свете!
УБИЙСТВО
Вот муха бежит по дороге, —
Послышался грохот и стук, —
Свои меднокрасные ноги
Опять расправляет паук.
Он муху, как зверя, хватает,
Садится на ветку верхом
И в пленницу ножик вонзает.
Разбойник, убийца, подлец, кандидат в исправдом!
БОТАНИЧЕСКИЙ САД
В Ботанический сад заходил, —
Ничего не увидел в саду.
Только дождик в саду моросил,
Да лягушки кричали в пруду.
И меня охватила тоска,
И припал я к скамье головой.
Подо мной заскрипела доска,
Закачался камыш надо мной.
И я умер немного спустя,
И лежал с неподвижным лицом…
В Ботанический сад заходя,
Я не знал, что остануся в нем.
1933
САМОВОСХВАЛЕНИЕ МАТЕМАТИКА
Это я описал числовые поля,
Анатомию точки, строенье нуля,
И в свои я таблицы занес
Подлеца, и пчелу, и овес,
И явление шерсть, и явление соль,
И явление летающую моль,
Я придумал число-обезьянку
И число под названием дом.
И любую аптечную склянку
Обозначить хотел бы числом.
Таракан, и звезда, и другие предметы —
Все они знаменуют идею числа.
Свечи, яблоки, гвозди, портреты —
Все, что выразить в знаках нельзя.
Мои числа — не цифры, не буквы,
Интегрировать их я не стал:
Отыскавшему функцию клюквы
Не способен помочь интеграл.
Я в количество больше не верю,
И, по-моему, нет величин;
И волнуют меня не квадраты, а звери, —
Потому что не раб я числа, а его господин.
Иван Толстой: Стихи только что опубликованы в петербургском журнале «Звезда». Благодарим редакцию журнала и сына поэта Александра Николаевича Олейникова за разрешение на цитирование.
Продолжаем программу. В Москве на выставке нон-фикш на Крымском валу 11-го июня будет представлена книга моего коллеги Андрея Шарого «Знак Z : Зорро в книгах и на экране». Это уже четвертая книга в серии «Кумиры нашего детства», которую выпускает издательство Новое Литературное Обозрение. Андрей, какова литературная основа образа Зорро, кто его автор?
Андрей Шарый: Литературная основа Зорро не очень богатая, прямо скажем, по сравнению с другими великими персонажами массовой культуры 20-го века. Зорро - это персонаж романа бульварного писателя начала ХХ века Джонстона Маккалли, американского писателя, работавшего методом швейной машинки для бульварных журналов, продававшихся за грош в США. Это было крайне популярно в начале ХХ века. Убило индустрию таких литературных журналов массовое распространение телевидения. Маккалли написал несколько сотен, и никто до конца не знает, сколько он написал, бульварных романов, которые публиковались по главам, с продолжением, в 1919-м году, вскоре после окончания Первой мировой войны в журнале «Ковчег». В пяти номерах вышел роман под названием «Проклятие Капистрано». Каписрано - имя итальянского священника 16-го века. Так называлась одна из францисканских миссий в Калифорнии, которую основали миссионеры в конце 18-го века, когда Испания пыталась завершить колонизацию северной части Североамериканского континента. Недалеко от этой миссии Сан Хуан ди Капистрано появился черный всадник Зорро, который теперь всем известен как персонаж многих фильмов с участием Антонио Бандераса и Алена Делона. Роман был бойкий, ладный, но никто, в том числе и сам автор, не ожидал сколько-нибудь заметного успеха. Успешным и знаменитым Зорро сделал не Джонстон Маккаллли, а звезда американского кино начала ХХ века Дуглас Фербенкс. Он тогда женился на своей любимой актрисе, знаменитой Мэри Пикфорд, и отправился с ней в свадебное путешествие. И там он прочитал, как гласит литературная легенда, роман Маккалли. Тогда Дуглас Фербенкс, исполнитель образов романтических, эксцентрических героев в немом кино, находился в поиске нового образа, и он решил, что лучшего образа, чем калифорнийский благородный разбойник, который днем предстает в облике изнеженного барчука, а ночью превращается в благородного черного мстителя, мечту всех женщин, грозу всех негодяев, лучшего образа не найти. Он оказался прав. Через год вышел фильм, который назывался «Знак Зорро», в котором он сыграл главную роль. Зорро стал знаменитым, и через пару лет Маккалли выпустил свой прежний роман отдельным изданием, но только назывался он не «Проклятие Капистрано», что мало кому понятно, а «Знак Зорро». Потом методом швейной машинки, тем же самым, Маккалли написал еще примерно сорок произведений, романов и новелл о Зорро. Это все вторичная литература. Он, скажем так, писатель средней руки, хотя понятно, что это невероятная творческая удача создать хотя бы один персонаж, который останется в истории мировой культуры.
Иван Толстой: Вечная история о том, что кино помогает книге, книга дальше питает кино, и так далее, и уже никогда не разобрать, где курица, а где яйцо.
Андрей Шарый: Это верно, но в данном случае, я все-таки могу сказать, что это, пожалуй, один из самых чистых примеров того, как кинематограф делает знаменитым литературного героя. Я думаю, что не будь этой невероятной удачи для Зорро и его миллионов поклонников, не попадись этот журнал Дугласу Фербенксу, сейчас бы Зорро был забыт. Зорро, конечно, вымышленный персонаж, однако, благородный разбойник, такой же, как Робин Гуд, таких же примерно очертаний, с такими же смешными и любопытными характеристиками личностными. Его никто не может узнать, родной отец не узнает, его любимая женщина не понимает. Стоит только Зорро переодеться, и его никто не узнает. Это все забавно, это все по-детски, но, тем не менее, это же литература условности.
Иван Толстой: У такого образа, Андрей, как я понимаю, и не должно быть никакого развития. Он достаточно статичен, вся его динамика исключительно содержится в тех рамках, которые отличают одного актера, одного исполнителя от другого.
Андрей Шарый: Вы совершенно правы, Иван, здесь он проще многих персонажей массовой культуры, но, с другой стороны, может быть, проще лучших или самых блестящих. Он, конечно, проще Джеймса Бонда, он проще Фантомаса, в нем нет никакого внутреннего конфликта. Единственное, что можно сказать, что философия заключается в том, что он ночью - один, а днем - другой. Может быть, любопытно то, что цвет благородства Зорро - черный, а не белый. Потому что когда он кабальеро Диего де ла Вега, тогда он обычно одет в белое, он такой батистовый, кружевной. Этот образ, на мой взгляд, лучше всего раскрыт в фильме 1940 года, который тоже называется «Знак Зорро». Это ремейк фильма Дугласа Фербенкса, первый успешный ремейк. Режиссером был Рубен Мамулян, довольно известный и очень профессиональный. Там играл Зорро актер Тайрон Пайэр, с немножко девичьими чертами лица, очень тонкий, очень изнеженный, и у него как раз Диего де ла Вега вот этот изнеженный калифорнийский барин получался значительно лучше, чем этот Зорро, в котором не было почти ничего от самца. Но внутренней динамики там нет. Все это очень статично, поэтому интересно, что о Зорро невозможно снять сериал из двадцати серий. И это очень хорошо показано на дилогии «Маска Зорро» и «Легенда Зорро» с Бандерасом, потому что видно, когда внимательно смотришь, как уж они ни старались что-то придумать, все равно все выгладит довольно успешно.
Там знаете, еще что любопытно? Фильмы эти рассчитаны на массовую аудиторию, и их могут смотреть дети. Поэтому Зорро, как завоеватель женщин, может выступать только один раз. То есть он только с невестой. А дальше никакого движения нет. Поэтому в фильме «Легенда Зорро», и я понимаю пружины, которые двигали сценаристами, они его разругали с женой для того, чтобы ему потом опять пришлось все завоевывать. По крайней мере, тут с моральной точки зрения не подкопаешься, все довольно чисто. И еще для того, чтобы совсем было все отполировано, еще и сына его сделали маленьким Зорро. Он тоже совершает героические поступки. Был, кстати, фильм испанский, он назывался «Эль Зоррильо». «Эль Эорро» - это «лис» по-испански, и у Маккалли нет сколько-нибудь внятного объяснения, почему он взял именно этот псевдоним. Блестящий, конечно, фирменный знак, такого нет ни у кого.
Вот с этим знаком - « Z » и шпага - связано довольно много анекдотов. Например, был такой актер Гай Вильямс, который играл в очень успешном сериале о Зорро конца 50-х годов, студии Уолта Диснея. Это почти 80 серий. Там 80 часов приключений Зорро. И они тоже все дробились, это было одно и то же на разные сценические условности. Так вот, есть такой анекдот о Гае Уильямсе, что когда он купил на первые гонорары себе роскошный автомобиль, то через несколько дней ему незнакомый злоумышленник написал знак « Z ». Он стал жертвой популярности собственного персонажа. Вот фирменный стиль у Зорро есть. Он один из самых элегантных кабальеро мирового кино.
Что же касается динамики, внутреннего развития, с этим проблемы, конечно, возникают. Большинство фильмов про Зорро - это фильмы довольно плоские. Что касается романизации фильмов в последние годы, то там есть какие-то попытки неплохих писателей создать беллетристику. Несколько лет назад вышла книга известной чилийской писательницы Исабель Альенде «Легенда Зорро». Это очень приличный приключенческий роман, где она пытается подчистить за Маккалли все недостатки исторические и соткать довольно внятное большое историческое полотно. На мой взгляд, довольно успешная попытка.
Иван Толстой: Андрей, вы уже автор целой серии знаковых книг, вас можно уже в шутку назвать знаковым писателем: «Знак 007» совместно с Натальей Голицыной, «Знак F » - это Фантомас, «Знак W » - Виннету, теперь «Знак Z ». Как вы пишете эти книги? По существу, это маленькие энциклопедии и, даже, не совсем маленькие.
Андрей Шарый: Мне было важно найти верную позицию, понять, чего я хочу добиться. Я не специалист по истории кино, мне очень сложно и писателем себя назвать. Я - журналист, скорее, литератор, в лучшем случае. Это же не художественные произведения, там выдумки никакой не надо. Я - любопытный, заинтересованный зритель и читатель. Я читаю и смотрю так много, как могу только. Я посмотрел, работая над книжкой о Зорро, наверное, несколько десятков, три-четыре десятка фильмов про Зорро, я прочитал все, что смог достать, я беседовал с людьми, которых я смог каким-то образом заполучить, которые понимают в этом больше, чем я. Во многом это основано еще и на контакте, на понимании того, в каком времени эти герои рождались, как мы их воспринимали в своем советском детстве. А потом это просто вопрос ремесленничества. Я пытаюсь это все структурировать и подать в более или менее приятной, легкой, любопытной для читателя форме. Это не есть научное исследование, это есть просто возможность для людей, которые когда-то чего-то не дочитали и недосмотрели, как я, в свое время, по разным причинам, в том числе, и по причине закрытости советского общества, восполнить этот пробел, не тратя на это много времени и, по возможности, получая от этого удовольствие. И мне хотелось бы надеяться на то, что хотя бы кто-то, полистав эти книги, потом обратится к первоисточникам - к книгам, к фильмам, может быть, вспомнит о своем первом впечатлении от Зорро, Фантомаса или Джеймса Бонда.
Иван Толстой: Какой знак ждет читателя следующим?
Андрей Шарый: Читателя ждет снова знак 007, потому что с Натальей Голицыной мы заканчиваем сейчас работу над вторым изданием, сильно расширенным, книжки о Джеймсе Бонде, в связи со столетием Иэна Флеминга и выходит в октябре этого года фильма «Квант милосердия». Это 22-я серия. А потом, сразу после, я отправляюсь в Трансильванию и буду там гоняться за Дракулой.
Иван Толстой: Спасибо, Андрей. У нашего микрофона был Андрей Шарый. Его книга «Знак Z : Зорро в книгах и на экране» будет представлена на Московской книжной ярмарке нон-фикшн на Крымском валу 11 июня.
А теперь, Андрей, мы переходим к заключительной рубрике нашей программы, к вашей именной. Вы имеете возможность подробнее представить нам сегодняшнюю музыку и ее создателя.
Андрей Гаврилов: Я с удовольствием украду секунд 30-40 у музыки для того, чтобы рассказать маленькую забавную историю, которую мне поведал замечательный московский музыкант, пианист, певец, барабанщик, руководитель группы Сергей Манукян. Он мне рассказывал, как в свои детские годы, в городе Грозном, где он жил, в кинотеатр привезли фильм «Зорро». И, естественно, они бегали смотреть его много, много раз. И каждый раз находился кто-то в зале, кто в нужный момент искренне кричал: «Зорро, осторожно! Сзади!» Но каждый раз, к сожалению, Зорро его не слышал.
А теперь переходим собственно к музыке. У нас сегодня в программе музыка Алексея Айги. Он родился в Москве в 1971 году. Он - сын знаменитого поэта Геннадия Айги. Свою музыкальную карьеру он начал как музыкант рок группы, что, в общем, не очень удивительно. На скрипке он стал играть значительно позже, и скрипку ему подарила его мама, которой для этого пришлось дополнительно работать очень много и очень тяжело. Сейчас не буду рассказывать слезоточивые истории, но поверьте, что то, что он сейчас играет на скрипке, и у него скрипка была всегда, когда она ему была нужна, это во многом заслуга его матери. Но в подростковые годы, повторяю, он обожал « Led Zeppelin », играл авангардный рок. Сохранились случайно, на каких-то забытых дисках, эти его рок-эксперименты. После чего Алексей Айги вдруг возник на музыкальной сцене как руководитель ансамбля «4'33». Название ансамбля восходит к знаменитой пьесе Джона Кейджа, которая во многом определила лицо и облик современного музыкального авангарда. Пьеса «4'33», напомню, это пьеса, во время которой не раздается ни один звук. Четыре минуты и тридцать три секунды полной тишины. «4'33» - название броское и хорошее, но тишина к Айги не имеет ни малейшего отношения, потому что на сегодняшний день у Алексея вышло около двадцати дисков. Некоторые записаны с ансамблем «4'33», некоторые записаны с другими музыкантами, а некоторые это просто музыка его, как композитора, в исполнении других музыкантов. У Алексея Айги очень много заказной музыки. Наиболее известная - это музыка к фильму «Страна глухих», за которую он получил несколько наград. Заказная музыка для Алексея Айги это ни в коем случае не второстепенная музыка. Очень часто это возможность воспользоваться студией, надеюсь, я не раскрываю какие-то профессиональные тайны, для того, чтобы записать там спокойно, без гонки, в отведенное время и плюс еще время на репетиции и эксперименты, то, что он хотел донести до слушателя. Пример того, что музыка заказная не обязательно плоха, не обязательно второстепенна, а как раз наоборот, может служить и сегодняшняя музыка, которую мы слушаем. Это музыка к спектаклю Елены Новиковой «Близость» по пьесе Патрика Морбера. Очень многие помнят фильм «Близость», который прошел по нашим экранам, и вот музыка была заказана Алексею Айги. Я говорил с людьми, которые смотрели спектакль, я сам, к сожалению, его не видел. Очень многие утверждали, что они были так захвачены тем, что происходит на сцене, что музыку они не услышали. Они понимали, что создаются настроения, но вот сказать, какая именно музыка была, они не смогли. Вот для того, чтобы исправить это, Алексей Айги и решил эту музыку издать отдельным альбомом. Альбом выйдет осенью, а мы сейчас послушаем некоторые треки оттуда. Они до сих пор еще не имеют названия.
Иван Толстой: На волнах Радио Свобода вы слушали выпуск Поверх Барьеров. Моим собеседником в московской студии был Андрей Гаврилов. Мы будем рады любым откликам наших слушателей. Пишите нам по электронной почте svoboda-radio@mail.ru
