Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии – Андрей Гаврилов. О культуре на два голоса. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

Памяти художника Эндрю Уайета. Эссе Бориса Парамонова

Новые книги в Москве и в Праге

И новые музыкальные записи

Что мы сегодня будем слушать, Андрей?

Андрей Гаврилов: Сегодня мы будем слушать хорошо всем знакомую музыку, а именно «Картинки с выставки», но в незнакомой пока еще нашим слушателям обработке. Это вариант Александра Ростоцкого, московского джазового музыканта.

Иван Толстой: То есть, Андрей, я вижу, что у нас пошла с вами такая линия, такая тенденция – джазовые переложения русской классики. Правда?

Андрей Гаврилов: Нет, не всегда. К тому же, если брать «Картинки с выставки», это одно из любимых произведений у джазовых и рок-музыкантов, кто только не издевался над этими несчастными «картинками», дошла очередь и до нас. Александр Ростоцкий, здесь я слово «издевался» сразу убираю, чтобы не было никаких непониманий, отнесся на удивление бережно, на удивление мастерски. Я с огромным удовольствием представлю сегодня его компакт-диск, который, по-моему, совершенно невероятная работа, по крайней мере, для российского джазового сообщества.

Иван Толстой: Андрей, по-моему, последние дни были любопытны в смысле культурных новостей, их содержания и их разнообразия. Я хочу первому предоставить слово вам, чтобы вы поделились этими новостями и вашими впечатлениями.

Андрей Гаврилов: Во-первых, я хочу сказать, что как всегда темы, которые мы с вами затрагиваем, Иван, вдруг получают неожиданное продолжение. Помните, мы с вами говорили, правда, повод для разговора, может быть, был не совсем радостный, но мы с вами говорили о русских в Голливуде, начиная с 20-х годов и вплоть до практически сегодняшнего дня. И вот пришло сообщение, что известный историк моды Александр Васильев подарил городу Владивостоку коллекцию фотографий «Русский Голливуд». Впервые она была представлена публике в дни VI кинофестиваля «Меридианы Тихого». И сейчас эта коллекция заняла место в кинотеатре «Синематека», который работает в Международном выставочном центре музея имени Арсеньева во Владивостоке. В этой коллекции собраны фотографии актеров и режиссеров, продюсеров, так сказать, работников Голливуда, имеющих русские корни, - от Юла Бриннера и Михаила Чехова вплоть до тех, кто сегодня также может быть замечен на экране. В коллекции кадры фильмов, в основе которых лежат русские классические произведения - «Братья Карамазовы», «Воскресение», «Война и мир», «Дубровский» и другие, а также кадры из тех фильмов, в которых, так или иначе, представлена российская история, - «Доктор Живаго», «Девушка их Ленинграда» и тому подобное.

Иван Толстой: Как интересно, Андрей, вы об этом сейчас сказали, а на волнах Радио Свобода, не далее как в воскресенье 25 января, прозвучала программа, в которой наш коллега Мумин Шакиров, режиссер и журналист, рассказывал о своем новом фильме, который называется «Голливуд: русская дорожка». Фильм о тех русских в Голливуде, которые сегодня населяют его окрестности, которые снимаются, которые снимают, которые пишут сценарии, работают художниками и музыкантами, в общем, по всем профессиям, которые собирает вокруг себя Голливуд, а он собирает, кажется, практически все профессии, как всякое кино, синтетическое искусство. И программа, по-моему, была интересна для всех, кто не только любит кино, не только следит за судьбами русских актеров, но вообще для всех, кто интересуется русским Голливудом исторически, потому что он рассказывал и о Михаиле Чехове, и о разных других интересных деятелях культуры, которые уже ушли из жизни. Так что здесь такой получился у нас пандан, мостик, связывающий это. Меня очень интересует судьба русских в Голливуде и, в частности, судьба одного из самых талантливых, литературно талантливых русских, я имею в виду человека, скрывшегося под псевдонимом Ветлугин. Это был Владимир Рындзюн - писатель, автор «Записок мерзавца» и других книг о Гражданской войне, талантливейший журналист, который переехал жить в Нью-Йорк, а потом был приглашен в Голливуд в середине 20-х годов. Их Голливуда он через какое-то время уехал, а вот куда он скрылся, какова была его судьба, почему он, вполне успешный голливудский продюсер, не прижился там, что стало с этим человеком, мне неизвестно, я очень хотел бы узнать его судьбу, потому что это один из самых интересных, на мой взгляд, русских эмигрантов Первой волны эмиграции, 20-30-х годов. Андрей, может быть, вы что-нибудь о нем знаете?

Андрей Гаврилов: Нет, я не знаю о нем, но я подумал, как интересно, что у меня есть человек, маленькая составляющая американской «фабрики грез». Это композитор Дмитрий Темкин. Мне очень нравится этот композитор, тем более, если мы говорим не о самой Первой волне, но о тех, кто начал работать в Голливуде еще до войны. Дмитрий Темкин - замечательный композитор, автор многих песен, мелодий, саундтреков, которые вошли в золотой фонд современной не только кино-, но и просто музыки. Не так давно были обнаружены забытые, неизвестные записи, которые он делал для документальных фильмов о войне. Этот человек мне безумно интересен. Как интересно, Иван, что у вас есть одна личность, которую вы выделили, и у меня. Может быть, когда-нибудь мы попробуем сделать что-нибудь о них. Я не знаю, работали они вместе или нет, но это было бы тогда совсем забавно.

Иван Толстой: Вполне возможно, по времени это может совпасть. Андрей, раз уж мы заговорили о кино, прошедшая неделя принесла много кино-новостей, были разные номинации, разные награждения. Что бы вы отметили?

Андрей Гаврилов: Я сейчас ничего отмечать не буду, потому что все награды вручались фильмам, которые я не видел и, думаю, никто еще практически в Москве не видел, за исключением некоторых критиков, посмотревших их на международных фестивалях. Если можно, все мои комментарии я пока попридержу. Я просто очень доволен, что моя любимая актриса Мэрил Стрип не далее как пару дней назад получила очередную награду Гильдии американских актеров. Я считаю, что это та актриса, у которой наград не может быть слишком много. Я за нее очень рад. А фильмы, если можно, я буду комментировать тогда, когда конкретно буду знать предмет разговора.

Иван Толстой: Заметили ли вы, что в Лондоне возобновлена постановка очень известной в свое время пьесы Тома Стоппарда “ Every Good Boy Deserves Favour ” – это пьеса, посвященная диссидентству, выстаиванию человека в тоталитарной системе, и прототипом главного героя был известный правозащитник Виктор Файнберг, один из тех, кто вышел в августе 1968 года на Красную площадь, защищая честь России, страны, оккупировавшей Чехословакию. А другим, если не прототипом, то консультантом Стоппарда был самый известный правозащитник и сегодня звучащий на волнах Радио Свобода - Владимир Буковский, который рассказывал ему о своем личном опыте, пережитом в тюрьме и в психиатрических больницах, куда его не раз заключали. Вот эта пьеса снова идет в лондонском Национальном театре, несмотря на то, что, казалось бы, психиатрическая система и Советский Союз должны были отойти в прошлое. Тем не менее, значит, у Лондона есть театральные возможности привлекать зрителя и на такие пьесы. А тут интернет подхватывает, что лондонские театры устояли в эпоху кризиса и театры снова полны, в некоторые даже очень трудно достать билеты, несмотря на всю дороговизну. Так что театральная жизнь совсем не умирает, как можно было бы подумать, если обращаться снова к теме кризис и искусство.

Андрей Гаврилов: Я только хочу напомнить, что изначально, а эта пьеса-то на самом деле довольно старая, она 1977 года, пьеса была написана по просьбе знаменитого музыканта, знаменитого дирижера Андре Превена или Превина, как его называет англоговорящий мир, и по замыслу, оригинальному замыслу, в ней небольшое количество актеров, но каждый раз занят полный симфонический оркестр. Вот интересно, в том варианте, который возобновлен сейчас в Лондоне, участвует ли симфонический оркестр или они довольствуются фонограммой (все-таки - кризис) и использована ли старая музыка, написанная Андре Превеном, или что-то новое. Вот это очень интересно. Спасибо, что вы сказали про эту постановку, я постараюсь это узнать. Не так много театральных постановок, которые привлекают музыку и музыкантов как полноправных исполнителей. Естественно, я не беру во внимание оперу или балет, я говорю о таком прозаическом театре, и каждый раз этот эксперимент очень интересен.

Иван Толстой: Андрей, я уверен, что участие оркестра в этой пьесе абсолютно никем не только не исключалось, но и не может быть исключено, не может быть оркестр удален, потому что он - в основе сюжета. Насколько я помню рассказы об этой пьесе, к сожалению, я ее не смотрел и не читал, но я слышал восторженные пересказы о ее постановке, и, насколько я помню, там все началось с оркестра, с того, что Андре Превен принес Стоппарду идею вывести на сцену оркестр и вокруг него что-то закрутить, и Том Стоппард, как раз отталкиваясь от оркестра, сделал своего героя исполнителем на музыкальном треугольнике, и отсюда все пошло. Так что оркестр не может исчезнуть, он играет там такую же роль, какую играет мысль, нравственная расположенность Тома Стоппарда защищать диссидентов из Восточной Европы, хотя бы потому, что сам Том Стоппард, как известно, родом из Чехословакии.

Скончался американский художник Эндрю Уайет. Свой отклик прислал наш нью-йоркский автор Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Умер американский художник Эндрю Уайет. Ему был 91 год, и всю свою жизнь он прожил в своем родном городке Чадс Форд, штат Пенсильвания. Человек, вне всякого сомнения, корневой, коренной, в котором ничего не было от художественной богемы восточного или западного побережий Соединенных Штатов, этих излюбленных мест американской художественной богемы. Эндрю Уайет был в живописи тем, что называется реалист. Некоторые его картины чрезвычайно популярны, и главная из них – «Мир Кристины»: девушка лежит на траве и глядит вдаль, на горизонт; на дальнем плане дом с амбаром и над всем простирается огромное небо. Приглядевшись, зритель видит, что поза у девушки странная, какой-то неестественный излом тела; и, наконец, понимает, что она калека, и она не лежит на траве, а ползет по ней. Эту картину Уайета знают все, неоднократно она воспроизводилась и в Советском Союзе в тогдашних художественных изданиях. Это понятно: в СССР художественным каноном был реализм, а Уайет, вне всякого сомнения, реалистический художник.

Эндрю Уайет, сын известнейшего в свое время художника-иллюстратора, начал работать в тридцатые годы; картина «Мир Кристины», его прославившая, была написана в сороковых. После этого слава Уайета никогда уже не иссякала. Но зрелые его годы пришлись на период, когда появился, расцвел и занял господствующее положение в мировой живописи абстрактный экспрессионизм, в СССР укороченно называвшийся просто абстракционизм. Гением стал Джексон Поллак, за которым хлынули все. В этой ситуации Уайет, при всем его традиционализме, стал чем-то вроде диссидента-бунтаря. В некрологе Уайета, появившемся в «Нью-Йорк Таймс», в частности пишется:

Диктор: «Один художественный критик, отвечая на анкету журнала «Арт Ньюз», задавшего вопрос, кто из нынешних американских художников наименее оценен и кто наиболее захвален, причислил Эндрю Уайета сразу к обеим категориям. Критики в основном пренебрегали его работами, утверждая, что он окончательно дискредитировал художественный реализм. Но поклонники Уайета говорили, что его одобряет так называемое «молчаливое большинство» (чрезвычайно модный термин времен вьетнамской войны, когда хотели думать, что войну поддерживает большинство американцев, только они, в отличие от противников войны, не устраивают шумных демонстраций). И действительно, на его выставки народ ломился. Некий журналист написал в 1963 году: «Людям нравилось, что у моделей Уайета носы находились там, где им положено».

Борис Парамонов: Это, конечно, нелегкий вопрос: можно ли судить о достоинстве художника в зависимости от отношения к нему широкой публики. Очень легко ответить, что нет, нельзя: эволюция искусства сделала его весьма специализированным занятием и для суждения о нем требуется весьма высокая эстетическая эрудиция. Марсель Пруст, Джеймс Джойс, Пикассо или, скажем, Шостакович, никак не могут нравиться массе читателей, зрителей и слушателей, но нет никаких сомнений в том, что это великие художники. Даже Фолкнер не может быть назван популярным писателем. Есть в Америке телевизионное шоу Опры Уинфри, выше всякой меры популярное; однажды Опра сказала, что прочитала роман Фолкнера (не помню, какой), и он ей чрезвычайно понравился. Опра – поп-гуру, каждое ее слово ловят миллионы. После этой передачи одно издательство срочно выпустило три романа Фолкнера в подарочной коробке; полный провал. С другой стороны, возьмем Хемингуэя: его любят и читают, а он не меньший Фолкнера классик и достаточно изысканный писатель (хотя очень неровный). Так и с живописью: если художник пишет по старинке, значит ли это, что он уже и не художник?

Мне легче говорить об этих предметах на примере литературы. Возьмем сегодняшний, актуальнейший опыт постсоветской литературы. Много появилось писателей, и чуть ли не о каждом можно сказать что-то хорошее. Но тон задали, конечно, только трое: Татьяна Толстая, Сорокин и Пелевин. После них мне лично неинтересно читать никого из нынешних «реалистов», какой бы материал, подчас сенсационный, не брали они для своих сюжетов. Вот есть, скажем, тема: проникновение китайцев в Сибирь и на Дальний Восток. Тема, несомненно, острая, куда острее какой-нибудь Южной Осетии. И об этом пишут – бывшие «деревенщики». Но это уже, грубо говоря, не товар, как бы хорошо ни было это написано. Потому что сегодня незачем искать в художественной литературе информацию: как бы ни зажимали медию, особенно телевидение, но всё-таки свобода печати в России сейчас небывалая по сравнению с советскими временами, и о таких сюжетах знают помимо худлитературы. Литература сейчас должна быть, и есть, даже не о другом, а другая, - мы вправе предъявлять к ней чисто эстетические требования и только по эстетическим критериям о ней судить. Я взял в руки «Патологии» Захара Прилепина – и бросил: не нужна мне беллетризированная хроника чеченской войны. Или тот же Китай: я не буду читать, что о нем пишет, скажем, Распутин, какую бы правду он ни написал. О Китае сейчас надо писать так, как Сорокин в «Дне опричника» - а ведь это отнюдь не реализм.

Традиционная манера письма была, есть и останется – останется рассказ, как принято сейчас говорить, «нарратив» - но рассказывайте какую-нибудь – любую – историю, а не поднимайте в прозе жгучие вопросы современности. Так и в музыке: как бы ни был велик Шостакович, а потребность в песне, в простой мелодии не исчезнет. Кстати, сам Шостакович умел писать, так сказать, просто, для широких масс, у него и песни есть: например, популярнейшая «Нас утро встречает прохладой». Другое дело, что нынешняя поп-музыка сама от мелодичности ушла на сто верст.

Примерно то же относится и к живописи. Во-первых, никогда, сдается, не исчезнет надобность в портрете. Фотография – не то; есть шедевры портретной фотографии, но в них настоящий артист работает не цветом, а светом. Фотографический портрет в цвете – дешевка. И еще, пожалуй, и главное: живопись способна создавать так называемые иконические образы – изображение, несмотря на весь его реализм, приобретающее символическое значение, способное представить какой-нибудь национальный архетип. Вот, скажем, «Богатыри» Васнецова: живопись так себе, а образ живет и останется. В Америке такой иконический образ – Грант Вуд, «Американская готика» - двойной портрет фермера и его жены, где фермер держит в руках вилы. Или, уже вне сатиры, «Портрет матери» Уистлера. Такой же иконический смысл и у «Мира Кристины» Уайета.

Эндрю Уайет, что называется, умел нарисовать лошадку, и носы у его моделей были там, где им положено находиться. Но художник может и другое сделать: отправить нас в путешествие. Примеры всем известны.

Иван Толстой: Андрей, какими новостями мы не успели обменяться с вами в первой части программы?

Андрей Гаврилов: Я думаю, надо упомянуть довольно-таки радостную новость о том, что публике было представлено неизвестное доныне сочинение Моцарта. Хочу напомнить, что оно было обнаружено еще в 2007 году в частной коллекции во французском городе Нанте, но вот только сейчас эти листочки, на которых были обнаружены ноты, были приведены в божеский вид, и только сейчас это произведение было исполнено. Как ни странно, задержка была вызвана, в частности, тем, что исследователям нужно было время, чтобы удостовериться, действительно ли это новое сочинение или это наброски какого-то уже известного, а, может быть, даже и фрагменты, переписанные из какого-то известного сочинения. Выяснилось, что это нечто новое, публике неизвестное, и вот оно и был представлено.

Эксперты мадридского музея Прадо пришли к окончательному выводу, что считавшаяся почти 200 лет работой Франсиско Гойи, картина «Колосс» все-таки принадлежит не его кисти, а кисти одного из его учеников.

Иван Толстой: Я торжествую, Андрей, душа поет. Вот теперь, по-вашему, эту картину должны продолжать чтить, потому что она написана гениально, а по моей версии ее должны отнести в запасники, что будет правильно, с моей точки зрения, потому что аура имени великого художника играет главенствующую роль. Увы, но это так.

Андрей Гаврилов: Картину, напомню, сделаю вид, что я не слышал вашей фразы, Бодлер называл «чудовищной правдой», она была написана в начале 19-го века и довольно давно были сомнения в ее подлинности. Теперь сомнений никаких нет, она написана не Гойей. Мне даже интересно не то, будет ли перед ней теперь больше посетителей в музее или меньше, а то, насчет чего вы пошутили, Иван – оставят ли ее на том же месте или унесут куда-нибудь в угол, чтобы не смущать почтенную публику. Я надеюсь, что оставят на том же.

Иван Толстой: Но уберут из характеристики Бодлера слово «правда», оставят только эпитет «чудовищный».

Андрей Гаврилов: Какой кошмар, какая жуть. Если уже говорить о художниках, мы с вами в прошлую программу забыли упомянуть о юбилее одного из моих самых любимых художников или художниц. 12 января исполнилось бы сто лет Марии Приймаченко, и, как я узнал с изумлением, ЮНЕСКО объявил этот год, в частности, и годом Марии Приймаченко. Хочу напомнить, что Мария Приймаченко - это совершенно гениальная наивная художница или художница-примитивист с Украины. Последние годы она жила, как ни жутко это звучит, недалеко от Чернобыля. Ее жизнь была очень несладкой, после ее смерти несчастья продолжились - очень многие картины были похищены какими-то неизвестными бандитами, ворвавшимися в ее дом. Тем не менее, те альбомы, которые были изданы, те картины, с которых были сделаны слайды, то есть, то, что дошло до нас, то, что мы можем сейчас посмотреть, все-таки заставляет поверить, что это была действительно замечательная, гениальная, добрая и какая-то праздничная художница. Я помню ее еще по ее альбомам 70-х годов, которые могли не издаваться в СССР, потому что все-таки в СССР надо было издавать картины национальных художников и даже такой, в общем-то, почти сюрреалист, как Чюрленис, издавался, тогда как другие сюрреалисты были под запретом. И вот Мария Приймаченко, у меня до сих пор сохранились старые альбомы, замечательная художница, я надеюсь, что будет издано что-то большое, толстое, объемное, где ее творчество будет представлено наиболее полно.

Иван Толстой: Хочу рассказать об одной книжке, появившейся недавно. Очень большой, толстой, представительной книжке, в ней 500 с лишним страниц и она называется «Дом в изгнании». Это очерки о русской эмиграции в Чехословакии с 1918-го по 45-й год, то есть судьба золотой эмиграции, эмиграции Первой волны. Книжка издана в декабре 2008 года обществом «Русская традиция». Это общество выпускает и журнал «Русское слово». Но прежде чем сказать о том, что написано в «Русском слове», я открою оглавление этого большого, иллюстрированного старыми черно-белыми очень симпатичными и интересными фотографиями, тома, я хочу сказать, что это не научное издание, оно написано журналистами, историками и потомками русских эмигрантов, не претендует на научность, но претендует на историографичность. Здесь есть раздел «Русская акция» - о том, как чехословацкое правительство помогало русской эмиграции, здесь есть большой раздел, посвященный Праге как русскому Оксфорду, так называли вот эту культурную и научную жизнь русских эмигрантов в 20-30-е годы, потому что, прежде всего, эмиграция в Праге была профессорской и студенческой; затем рассказывается о русских центрах в Чехословакии, о российских ученых и об их деятельности, наиболее выдающимся посвящена небольшая главка, об общественных деятелях, о военных, о православных, о художественной интеллигенции, о Русском Заграничном Историческом Архиве, который собрал так много всевозможных коллекций со всего мира, хранил их для будущей России, для памяти о революции, о Гражданской войне, о смутном времени; и это тот самый архив, который СМЕРШевцы вывезли в 45-м году. Якобы, Чехословакия подарила его советской Академии наук к ее юбилею. Затем небольшой раздел посвящен судьбе Русской Освободительной Армии, то есть власовцам, и русский некрополь, в котором рассказывается об Ольшанском кладбище. И тут я хочу обратить внимание всех, кто интересуется эмиграций, на замечательное приложение или отдельную главку в этом томе. Владимир Гавринёв, известный историк русской эмиграции в Праге, публикует здесь роспись большей части могил на Ольшанском кладбище. Эта роспись никогда не публиковалась, здесь она представлена не только в виде имен, но с краткими характеристиками, список мемориальных захоронений старого русского кладбища на Ольшанах и, насколько я понимаю, здесь не только сохранившиеся могилы, но и те, которые были в свое время, а сейчас утрачены. Это, к сожалению, вполне естественный исторический процесс вытеснения старых могил более новыми, поскольку за целой частью могил не следят и не оплачивают их хранение и, к сожалению, это очень печальный, совершенно неизбежный процесс, во всем мире происходящий.

Но заговорил я об этой книге вот почему. Журнал «Русское слово», который выпускает та же «Русская традиция», опубликовал в своем последнем номере материалы из этой большой и представительной книги, и здесь рассказывается о драматическом положении, которое сопровождало издание этой книги. Дело в том, что сперва российский МИД обещал оплатить это весьма дорогое издание, а затем, в последний момент, когда уже было написано предисловие российским министром иностранных дел Лавровым, деньги были неожиданно отозваны и весь этот проект повис в воздухе. Что не понравилось представителям российского МИДа в Праге? По-видимому, не понравилось что-то в содержании этой книги. Реакторы предлагают читателям самим судить о том, что же могло не понравиться. Я, как читатель, могу высказать свое мнение по этому поводу. Конечно, не понравилось то, что судьба русской эмиграции в 45-м году представлена как трагедия, потому что смершевцы, НКВД и другие советские карательные органы арестовывали эмигрантов, судьба нескольких десятков до сих пор неизвестна, судьба сотен, если и известна, то это судьба самая печальная и черная, они были арестованы, увезены в СССР и многие не вернулись обратно к своим семьям, а те, кто вернулись, вернулись уже совершенно другими людьми с искалеченными душами и с искалеченными телами. Конечно, не понравилась такая главка, которая вполне нейтральна, вроде бы, рассказывает о сделанном генералом Власовым здесь, в Праге, об освобождении Русской Освободительной Армией Праги от немцев, о том, кто же был освободителем Праги на самом деле до Красной армии в мае 45-го года. И вот из-за всего этого МИД забрал назад деньги. Очень странно быть свидетелем того, что в 2009 году правда 60-ти с лишним летней давности до сих пор неугодна возрождающемуся российскому агитпропу.

Андрей, чтобы не ограничиваться этой странной книжно-культурной новостью, расскажите о той книге, которая привлекла ваше внимание.

Андрей Гаврилов: Да, это книга, которая вышла в самом конце 2008 года. К сожалению, я не мог сказать той фразы, которую, конечно, сказать хотелось бы, что вот эту книгу вы теперь можете купить в магазинах или можете посмотреть в библиотеках. Я не знаю ее магазинно-библиотечной судьбы. Дело в том, что эта книга вышла при финансовой помощи крупной корпорации «Газпром Комплектация». Насколько я понимаю, это был частично, как минимум, а, может, и на сто процентов заказ, насколько я знаю, одно из подразделений «Газпрома» целиком выкупило тираж, и вот дальнейшая судьба этих экземпляров, а их всего 1500, мне неведома. Я сейчас скажу, что это за книга. Почему я так подробно говорю о том, что ее трудно найти? Потому что если кому-то повезет и вдруг вы увидите книгу, альбом под названием «В стране чудес Алисы», хватайте, не задумываясь, эта книга доставит удовольствие вам, вашим знакомым, вашей семье, это книга, которую нужно держать на полке и возвращаться к ней неоднократно, и найти которую, к сожалению, боюсь, будет нелегко.

Итак, «В стране чудес Алисы». Книга, изданная по заказу или при финансовой помощи корпорации «Газпром Комплектация», подготовлена и выпущена «Студией 4+4». Сначала - о выходных данных. В выходных данных я увидел строку, которая может и присутствовала раньше в каких-то изданиях, но я никогда этого не замечал – «Автор идеи - Дмитрий Аблин». Когда я говорил с Дмитрием Аблиным, первое, что я его спросил, что значит автор идеи? Что, он просто придумал книгу, бросил идею и исчез в туманной дали? Нет, Дмитрий Аблин как раз и есть руководитель этой «Студии 4+4», которая, в общем, книгу и подготовила.

Итак, что такое «В стране чудес Алисы»? У этой книги есть подзаголовок, который во многом отвечает на этот вопрос: «История создания, иллюстрирования и русскоязычных переводов сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в стане чудес». Использован, с моей точки зрения, замечательный перевод Нины Демуровой, она же написала вступительную статью к книге, в которой более 450 иллюстраций 30 художников. В книге перепечатан перевод Демуровой, цитируются и упоминаются другие переводы, рассказывается вкратце их история, но, в основном, это альбом иллюстраций к «Алисе», начиная с самых первых, классических, канонических иллюстраций Джона Тенниела 1865 года, которые, как мы знаем, не очень понравились Льюису Кэроллу и он обвинял художника в том, что они сделаны не совсем правильно. Например, у Алисы, по словам Кэрролла, непропорционально большая голова и непропорционально маленькие ноги. И вплоть до иллюстраций самого последнего времени, включая и легендарные и, к моему изумлению, оказалось, мало кем виденные иллюстрации Сальвадора Дали.

Мой второй вопрос Дмитрию Аблину был: легко ли было получить разрешение на использование иллюстраций Дали. Выяснилось, что нет. Я правильно задал вопрос, это было сделать нелегко и, тем не менее, переговоры с тремя организациями, с тремя музеями, которые располагались в самых разных уголках света, привели к тому, что мы теперь можем, взяв в руки эту книгу, не только посмотреть классические иллюстрации Тенниела, не только иллюстрации начала века Беси пиз Гуттман, не только всем известные иллюстрации Мервина Пика 40-х годов, и не только иллюстрации наших художников, которые часто сопровождали руссокоязычные издания Алисы, – Май Митурич, Геннадий Калиновский, Юрий Ващенко, Валерий Алфеевский, но и, повторяю, замечательные, с моей точки зрения и достаточно редкие воспроизведения иллюстраций Сальвадора Дали. Иллюстрации в книге занимают практически три четверти, последняя четверть это, естественно, текст.

Довольно интересна история создания книги. Вы говорили о том, что финансирование вот того тома, о котором вы рассказывали, частично собиралось взять на себя Министерство иностранных дел России, а я говорю о книге, финансирование которой взяла на себя крупная корпорация. Может быть, мы вообще вступаем в какую-то новую эпоху, когда большие, хорошие, добротные, красивые издания не могут выходить без финансовой помощи крупных организаций, в общем-то, к книгоизданию, к культуре отношения не имеющих. Дело в том, что заказчику хотелось издать новый вариант «Алисы», просто красивое новое издание, но таких, в общем, здесь Дмитрий Аблин и «Студия 4+4» абсолютно правы, таких в мире было много. Даже если брать историю публикации «Алисы» в СССР, я думаю, нетрудно будет вспомнить замечательные издания с замечательными иллюстрациями, сделанные с любовью и старанием. Ну, было бы еще одно красивое издание «Алисы». И решили сделать нечто поинтереснее. Решили сделать, говоря современным языком, проект, а не просто богатую безделушку. И, в общем, я должен сказать, что «Студии 4+4» и приглашенным специалистам, к которым они обратились, от Нины Демуровой, взявшей на себя подготовку и организацию текстовой части книги, до дизайнеров, которые работали под руководством «Студии 4+4», всему этому творческому коллективу, по-моему, это блестяще удалось.

Иван Толстой: А теперь, Андрей, ваша персональная рубрика, связанная с той музыкой, которая звучит сегодня в нашей программе. Пожалуйста.

Андрей Гаврилов: Сегодня тот редкий случай, когда мне выпало удовольствие рассказать о прекрасной книге , и вот теперь я могу говорить о прекрасном диске. Не то, что другие диски , которые я представлял, были хуже или они были м енее интересными, ни в коем случае, но просто вот этот альбом только что попал ко мне в руки и, на мой взгляд, это одна из самых удачных работ в жанре джаза за последний год, а, может быть, и за последние несколько лет в России. Итак, Алекс Ростоцкий - «Картинки с выставки» Мусоргского. На альбоме 10 треков. Это не 10 пьес, которые были написаны Мусоргским. В альбом вошло всего лишь 9 из этих пьес, 10-я же пьеса, с моей точки зрения, представляет не меньший интерес. Это концертная фантазия для фортепьяно, электрического баса, барабанов и симфонического оркестра Александра Розенблата. Композитор дал подзаголовок своей фантазии «Вальс с Гартманом». Ее исполняет Российский государственный симфонический оркестр кинематографии, дирижер - Сергей С крипка, фортепьяно - Ирина Попова , электробас - Алекс Ростоцкий, барабаны - Александр Машин. И вот теперь, покончив с этой офи циальной информацией, могу сказать, что издание на редкость удачное. В нем пока что я не нашел практически ни одного изъяна. С любовью изданные диски. Диска два . О дин с музыкой, второй с изображением, это ДВД, в котором рассказывается история создания, история замысла и показана запись и репетиция концерта-фантазии «Вальс с Гартманом». Хочу напомнить слушателям, хотя я уверен, что это у всех в памяти со школы, что художник Гартман - это был тот самый человек, в память о котором Модест Мусоргский и написал свои «Картинки с выставки». Удивительно то, что Алекс Ростоцкий, автор аранжировки, автор идеи, замечательный басист, на мой взгляд, внешне чуть-чуть похож на Гартмана. Не знаю, говорил ли кто-нибудь ему об этом или нет, но складывается такое впечатление. Гартман был человеком незаурядным. Крамской о нем писал: «К огда нужно устроить обыкновенные вещи ( а Гартман был , как мы бы сейчас сказали , дизайнер и ли архитектор ) , Гартман плох . Е му нужно построить сказочные, волшебные замки, ему подавай дворцы, сооружения, для которых нет и не могло быть образцов. Тут он создает удивительные вещи » . Этот человек умер молодым, он был, повторяю, другом Мусоргского , и смерть так потрясла композитора, что он написал вот этот свой фортепьянный цикл. Алекс Ростоцкий давно подбирался, насколько мне известно, к этому произведению , в 2006 году он его записал , от д ельные пьесы иногда исполняются на концертах , и вот моя единственная претензия к этому изданию, что жаль, что на ДВД не включены записи концертных исполнений пьес из этого цикла. Это, пожалуй, единственный минус, который я смог отыскать. Так вот , Алекс Ростоцкий записал этот цикл в 2006 году , и вот только сейчас он смог его выпустить. Повторяю , это настолько удачная работа - и музыкально , и издательски , - что мой совет каждому, кто увидит ее в магазине, а в отличие от книги, о которой я только что говорил , я надеюсь, ее можно будет найти в магазине , м ой совет каждому : купить , слу ш ать , ставить на полку. Я очень н е люблю музыкальных сравнений, но могу сказать, что я не могу слушать музыку «Щ елкунчика » сейчас спокойно , не сл ы ша параллельно внутренним ухом аранжировки Д юка Эл лингтона , которые были абсолютно гениальны. Я не хочу ни в коем случае сравнивать Росотоцкого и Эллингтона , сравнивать их работу, но вот уже несколько дней , под впечатлением этого альбома , я себя ловлю на мысли, что я не могу спокойно слушать музыку «Картинок с выставки», у меня все время внутренне начинают звучать аранжировки Алекса Росотоцкого. Я поздравляю здесь не столько музыкантов, сколько всех нас с тем, что вышла такая потрясающе удачная работа. Итак, «Картинки с выставки» пьеса под названием «Избушка на курьих ножках , или Баба-яга» , исполняет трио Алекса Ростоцкого в составе : Алекс Ростоцкий - электрический бас, Яков Окунь - фортепьяно, Александр Машин - ударные.