В Иране набирают силу самые массовые за многие годы протесты против действующей власти. Толпы людей в Тегеране и многих других городах атакуют полицейские участки, захватывают здания органов власти, женщины публично обрезают волосы и сжигают хиджабы. Горящие автомобили, перекрытые трассы, демонстранты, забрасывающие полицию камнями, – такие фото и видео поступают почти из всех регионов страны.
Нынешнее народное выступление оказалось более радикальным и по духу, и по методам, чем все предыдущие, так как демонстранты, очевидно, на сей раз не боятся применять насилие. Такого в Иране не случалось с 2009 года, со времен так называемой "Зеленой революции". Протестующие кое-где выкрикивают даже такие лозунги, как "Смерть диктатору!" и "Хаменеи будет свергнут!", то есть направленные лично против Высшего (Верховного) руководителя Ирана (так называемого рахбара), Великого аятоллы Али Хаменеи. За это им грозит смертный приговор.
Во многом эти протесты были спровоцированы гибелью 22-летней защитницы прав женщин Махсы Амини, курдки по национальности. 13 сентября за снятый хиджаб ее задержала иранская полиция нравов. Потом, через несколько часов, Амини госпитализировали в состоянии комы, а спустя три дня объявили о ее смерти из-за "внезапного сердечного приступа". По сообщениям очевидцев, полицейские уже при задержании били Амини головой об автомобиль и колотили ее дубинками.
Исламская Республика Иран – особое теократическое государство ("велаят-е факих"), где полиция строго следит за всеми аспектами бытового поведения собственных граждан. И все это все сильнее злит многих рядовых иранцев, особенно женщин, считающих, что только они сами имеют право решать, какую одежду им носить. При этом далеко не случайно, что уличные манифестации, вызванные гибелью Махсы Амини, совпали по времени с очередными слухами о смертельной болезни 83-летнего Великого аятоллы Али Хаменеи.
При этом Иран поражен тяжелейшим экономическим кризисом, отчасти вызванным суровыми западными санкциями, но в основном – неудачной экономической политикой властей, всепроникающей бюрократией и коррупцией. Инфляция, по официальным данным, достигает 50 процентов, однако весьма вероятно, что она намного выше. Цены на продукты в Иране стремительно растут.
О сложившейся в Иране ситуации в беседе с Радио Свобода рассуждает знаток этой страны, политолог-востоковед Николай Кожанов, напоминающий, что до 65 процентов иранцев в наше время живут на черте или за чертой бедности:
– Я всегда очень осторожен в оценках и прогнозах, поэтому, если мы хотим оценить настоящий масштаб, частоту и количество идущих протестных акций, напомню, что Иран – одна из самых информационно закрытых стран мира. Но, да, уже можно прямо говорить, что там случился очередной социальный взрыв. Вызван он пока что больше жестокостью консервативного режима и его неспособностью урегулировать экономические проблемы, чем чем-то другим. Политических требований в среде манифестантов я не вижу, за редкими исключениями. Весь гнев людей на улицах в основном обрушился пока что конкретно на президента Ибрахима Раиси, но они не выступают против самой идеи исламской республики. А это значит, что их можно временно успокоить, в теории, просто заменой этой фигуры, на которую выливается недовольство.
– Так можно ли говорить о том, что режим в Тегеране в целом переживает некий кризис легитимности, или нет?
– Да нет, говорить о таком кризисе я бы пока не стал. Западные санкции и неспособность режима решить вопросы, связанные с экономическим развитием страны, ввели систему в состояние вялотекущего протестного кризиса, когда, действительно, то там, то здесь возникают по любому поводу народные выступления. Но качественно они в революцию пока еще перерасти не готовы. У недовольных в Иране не ни единого руководящего центра, ни единой идеи, сплачивающей людей. Они в основном выходят протестовать из-за того, что касается лично их – из-за какого-то личного горя.
У недовольных в Иране не ни единого руководящего центра, ни единой идеи, сплачивающей людей
– А сколько молодых иранцев сегодня негодуют, скажем так, из-за того, что какие-то старики, сами себя давным-давно назначившие правителями, диктуют им, как жить, как думать, что говорить и даже во что одеваться?
– Молодежь в Иране давно – одна из самых уязвимых с социально-экономической точки зрения категорий населения. Уровень безработицы среди них намного выше, чем среди других слоев. У них, конечно, существуют определенные ожидания и, скажем так, запросы на будущее – после того, как они получают диплом. А высшее образование в Иране получают массово, и, кстати, достаточно качественное. И потом они сталкиваются с реалиями, которые, мягко говоря, расходятся с их ожиданиями. Количество несогласных среди именно молодого населения – большое. Но нужно понимать, что, рассуждая об этой стране, мы имеем дело с "двумя Иранами". То есть с Ираном "городским", с представителями интеллигенции, среднего класса, с одной стороны, а с другой – есть еще и Иран "деревенский", условно. Есть рабочие слои, которые до сих пор продолжают верить в ту идеологию, которую им навязывают сверху, и во многом винят в своих бедах как раз "зажравшийся средний класс". Недовольство среди образованного молодого населения городов уравновешивается лояльностью такого же молодого населения деревни, а также жителей бедных кварталов Тегерана.
– А есть ли в Иране, особенно среди молодежи, что называется, "западники", то есть те, кто хотят жить в современном модернизированном государстве, которое стало бы частью цивилизованного мира? В первую очередь не в политическом, а в бытовом, социокультурном смысле?
– Разумеется. Мое общение с представителями именно молодого Ирана, особенно с выходцами из научных, интеллектуальных кругов, показывает, что с точки зрения их поведения, образа жизни они давно уже переместились в западную культуру. Я на днях разговаривал с хорошим другом, иранцем, который уже достаточно давно эмигрировал на Запад и поэтому принадлежит к несколько иной культурной группе, чем самые современные иранцы, живущие у себя на родине. И он рассказал, что его собственные недавние встречи с такой молодежью его приятно поразили – тем, насколько они, даже живя, казалось бы, в изолированной стране, интегрированы именно в западную культуру. Другое дело, что им приходится это делать на кухнях, на закрытых вечеринках, в общении в закрытых подпольных и полуподпольных кружках. А это постепенно, да, им надоедает – и приводит к протестным выплескам.
Но, опять-таки, это гнев бытовой. Все мы видели сейчас эти попытки иранских женщин и девушек отказываться от ношения хиджаба. Или как некоторые иранские музыкальные группы рискуют играть и петь песни, рок-музыку абсолютно западных стилей, они все это считают вполне приемлемым для них. Но режим вновь начал реагировать жестоко. К сожалению, такие попытки, акции, выступления теперь не просто подавляются – но, как только что, приводят даже к гибели участников.
– В этой связи как раз хочу спросить: а насколько в Иране силен подспудный, скрытый протест против существующих порядков именно среди женщин? Есть ли у недовольства в Иране "женское лицо"? Потому что ведь одним из поводов для того, чтобы многие иранцы сейчас вышли на улицы, именно стала гибель 22-летней Махсы Амини, избитой до смерти полицией за отказ носить хиджаб.
– У протеста в Иране не только есть, но и всегда было "женское лицо". Стоит вспомнить события того же 2009 года и "Зеленой революции", когда именно гибель женщин, участвовавших в протестных акциях, становилась одним из триггеров для очередного их витка. Женщины в Иране веками традиционно играли роль гораздо более уважаемую и заметную, чем в тех же соседних арабских государствах. И по своему влиянию на семью, на мужа, и с точки зрения своей бытовой независимости – они всегда обладали большими правами и возможностями. Но после "Исламской революции" в стране было введено жесткое законодательство, закрепившее патриархальный характер общества, которое права женщин резко ограничило. И в итоге мы видим в Иране, с одной стороны, достаточно активных женщин и девушек, которые заметны в науке, в спорте и даже в политике, а с другой – полное несоответствие их фактического положения юридическому.
– Очень много есть сообщений оттуда сейчас, что в последнее время иранские власти очень усиливают репрессии против всех несогласных, и в том числе против борцов за права женщин, и просто против всех женщин, даже не имеющих отношения к любому политическому активизму. Например, увеличилось число смертных казней за супружескую измену, или за самооборону при насилии со стороны мужа, и так далее.
– Масштаб репрессий в Иране за последнее время стал больше и очевиднее, и применение этих репрессий стало более грубым и прямолинейным. На самом деле законодательство, которое позволяет их применять, существовало всегда, и применялись они всегда. Но ранее условно "либеральные" режимы, которые периодически приходили к власти, и прежние очень условно "либеральные" президенты, вроде предыдущего Хасана Роухани, просто применяли репрессии осторожно, били, что называется, исподтишка. По количеству репрессированных правительство Роухани не слишком отличалось от правительства его предшественника Махмуда Ахмадинежада. Однако сторонники Роухани били прежде всего по своим политическим оппонентам. А вот теперь ультраконсервативные круги, которые вновь взяли власть в свои руки и отдали президентское кресло своему ставленнику Ибрахиму Раиси, начали атаку еще и на культурные круги – считая, что оттуда для них может исходить идеологическая угроза.
– А военный и карательный аппарат в стране все еще функционирует хорошо, для официального Тегерана? Власть опирается на него без сомнений?
– Да, и нет никаких предпосылок к тому, чтобы говорить, что карательный аппарат сможет подвести нынешний иранский режим. Более того, уже давно идет активный процесс сращивания "силовиков" с политическим и религиозным руководством страны. Некоторые исследователи даже поговаривают о существовании негласного пакта между Корпусом стражей исламской революции (КСИР) и нынешним верховным лидером Ирана Али Хаменеи – которому, с одной стороны, даны гарантии лояльности, отказа от прямого вмешательства в политику, а с другой стороны, сам Хаменеи гарантировал, якобы опять-таки, КСИРовцам возможность активного вмешательства в экономические дела страны и получения доходов от госсектора. Эта версия подкрепляется существованием большой доли предприятий, либо напрямую, либо косвенно связанных с КСИРом, в экономике Ирана на сегодняшний день.
Здесь – взаимная заинтересованность, и, естественно, сражаться за существующее устройство государства эти люди будут
Поэтому здесь – взаимная заинтересованность, и, естественно, сражаться за существующее устройство государства эти люди будут. Внутри самого КСИРа, правда, существуют группы с разными политическими взглядами, и они могут поддерживать, условно, "либералов" или "консерваторов". Однако выступать против самого режима и самой идеи его существования они не станут точно. Независимо от того, какой президент может находиться у власти в Иране, эти люди, пока у них есть эти гарантии возможности управления экономикой страны, за нынешний режим будут готовы биться и даже рисковать за него жизнью.
– Насколько тяжела экономическая ситуация в Иране сейчас? Включая кризис с водой, с водоснабжением, кризис с бензином и так далее?
– С одной стороны, в Иране нарастает экономический кризис, потому что в стране накопился целый ряд проблем – и связанный кстати, больше не с западными санкциями, которые стали лишь его катализатором, а с плохой системой управления, с чрезвычайным вмешательством во все государства, с огромной теневой экономикой, и даже с заявляемой в теории, но на практике реализуемой ужасно идеей необходимости защиты окружающей среды. Все это накопилось, и количество проблем переросло в их качество. Да, возникают существенные проблемы с водообеспечением сельского хозяйства и крупных городов. Да, особенно после того, как Раиси сел в президентское кресло, существенно увеличились темпы инфляции, вновь стала расти безработица – в общем, государство, особенно экономический блок, никак не справляется с этими бедами. Предшественники-то его плохо работали, а новая команда вообще боится идти на какие-то существенные реформы (хотя попытки некоего реформирования системы предпринимались, к примеру, сокращения того же бремени субсидий, но происходило это с большим опозданием). Что и подогревает нынешние протестные акции.
Но, с другой стороны, система социальной поддержки, созданная в стране за более чем 40 лет ее существования в нынешней форме, все еще позволяет обеспечивать какой-то минимальный доход и минимальную поддержку наиболее бедных слоев населения. И в результате, с одной стороны, люди понимают, что живут плохо, а с другой – думают: "Государство вроде о нас заботится, поэтому, ну, зачем нам против этого хорошего, заботливого государства протестовать? Только хуже будет".
– Очень все это кое-что напоминает. Интересно, на фоне чудовищного энергетического кризиса в мире Иран сумел ли в последние месяцы нарастить поставки нефти на внешние рынки, или нет? Это же его главный товар.
– Я не согласен с последним заявлением. Следует признать, что организовать относительно успешную диверсификацию экономики страны иранские власти за последние десять лет все-таки смогли, при этом и увеличив долю "нефтяных" поступлений в бюджет. В результате нефть сегодня больше обеспечивает Тегерану этакий приварок, дополнительный доход, который режим может уже тратить на всякие свои авантюры в Сирии и в других местах, на борьбу за роль регионального военно-политического лидера.
Нефть сегодня обеспечивает Тегерану дополнительный доход, который режим может тратить на авантюры в Сирии и в других местах
Сразу два фактора сыграли в пользу увеличения этого "приварка". Во-первых, энергетический кризис и вера некоторых западных политиков в то, что иранская нефть сможет отчасти спасти мировую экономику от чрезвычайно высоких цен, в результате чего за соблюдением западного эмбарго на покупку иранских энергоносителей даже США стали присматривать, что называется, очень вполглаза. По некоторым оценкам, Иран неофициально в условиях всех американских санкций уже экспортирует временами объем нефти лишь чуть меньший, чем он мог бы экспортировать без всех ограничений. С другой стороны – нынешние высокие цены на нефть, которые опять-таки обеспечили Тегерану сверхдоходы. У нас сейчас опять возникают определенные сравнения, мы знаем, с чем и кем... Эти сверхдоходы сейчас позволяют иранскому руководству открыто говорить: "А теперь мы можем и не торопиться с подписанием нового ядерного соглашения, мы можем продолжать нашу внешнюю политику, и на какое-либо давление извне нам плевать, пока мы имеем эти деньги".
– Очень много слухов и разговоров сейчас о том, что при смерти оказался аятолла Хаменеи, 83-летний Высший руководитель Ирана. И в этом – одна из причин протеста. Его уже хоронили не раз, 20 лет говорят, что он умирает – но сейчас все-таки это очень похоже на правду. Если сейчас его не станет, кто может ему наследовать, кому вообще, говоря коротко, достанется страна?
– Я знаком с некоторыми экспертами, которые просто потеряли работу из-за того, что "похоронили" Хаменеи раньше срока и во всеуслышание заявили об этом… Поэтому я всегда аккуратно комментирую такие новости. Но надо, действительно, признать, что если не сегодня, то в течение ближайших лет в Иране состоится передача власти, по совершенно естественным причинам. И кому ее передавать – с этим в Тегеране большая проблема. Все, кто более-менее соответствовал требованиям, предъявляемым к Верховному лидеру страны, уже ушли уже в мир иной. Из тех, кто остался и мог бы занять этот пост, опять-таки условно, выделяются три кандидата, причем каждый из них не идеален.
Первый – это аятолла Садек Лариджани, Глава судебной власти Ирана, выходец из достаточно влиятельного клана Лариджани, который ассоциируется у многих с условно прагматичными, условно прозападными, условно "либеральными" кругами. Слово "условно" здесь очень важно, потому что все эти взгляды корректируются иранскими политиками в зависимости от ситуации. Но он, как и весь его семейный клан, погряз в скандалах, связанных с коррупцией. Садек Лариджани пользуется очень небольшой поддержкой среди людей, окружающих нынешнего Верховного лидера, поэтому шансов на его приход к власти, то есть если Хаменеи перед кончиной еще успеет назначить официального преемника, крайне мало.
Вторым кандидатом является действующий президент Ибрахим Раиси. Уже достаточно давно и активно в Иране ходят слухи, что его готовят на пост Высшего лидера. Для этого он подходит по идеологическим взглядам, это сторонник крайне консервативных идей, при этом обладающий опытом управления хозяйственно-религиозными фондами. И многие считали, что его назначение на пост президента – не только попытка консерваторов набрать определенные очки поддержки у населения, но и своеобразный тест, насколько он сможет управлять всей страной с наивысшей должности. Но пока что испытания Раиси проваливает, и есть разговоры о том, что его фигура может и не получить одобрения.
А третий кандидат – это 53-летний сын нынешнего Высшего лидера Моджтаба Хаменеи, пожалуй, самая интересная и самая противоречивая фигура. С точки зрения требований, которые предъявляются к возможному третьему по счету Верховному лидеру Ирана, он также обладает рядом необходимых параметров. Моджтаба получил духовное образование, опять же недавно ему был присвоен титул аятоллы, и придерживается консервативных взглядов. А в прошлом он был сильно связан (да и в настоящем остается), с силовым блоком и спецслужбами. И многими он воспринимается как достаточно жесткий и амбициозный политик. Но Моджтаба Хаменеи обладает одним большим недостатком, который для его принятия в этой роли иранцами достаточно существенен. Он – сын Али Хаменеи, и передача ему напрямую власти вызовет плохие ассоциации с монархией, с шахским режимом, который в Иране большинство до сих пор продолжает не просто не любить, а ненавидеть.
– Допустим, сейчас протестная волна будет нарастать и сможет если не смести нынешнюю власть, то, по крайней мере, резко ее ослабить. В случае ослабления или сильной дестабилизации режима в Тегеране, какие могут быть последствия для всего мира?
– Мы, скорее всего, рисуем с вами пока маловероятную картину. С другой стороны, вы можете мне возразить и тем, что и "Исламскую революцию" 1979 года мало кто мог предсказать. Если в Иране случится существенное ослабление власти, то это ограничит иранские внешнеполитические амбиции и готовность к агрессивной конфронтации. С моей точки зрения, существенно изменить положение дел в регионе может только полное падение режима в Тегеране и приход там к власти совершенно иных политиков, с совсем иными идеологическими взглядами и представлениями о роли и месте этой страны на мировой арене. Однако среди всех тех, кто реально мог бы бросить определенный вызов действующей власти и потом начать изменения в стране, я не вижу, честно говоря, никаких либеральных сил, или сил, которые бы выступали за более тесное взаимодействие с Европой и США.
В случае каких-то условных перемен к власти в стране придут силовики
В случае каких-то условных перемен, я думаю, к власти в стране придут силовики – и мы получим Иран, уже одетый не в религиозные одежды, а в военную униформу и в национальный костюм. Власть националистического характера, но с теми же амбициями. Кто бы ни пришел к власти в Тегеране, как показывает прошлый опыт, рано или поздно все эти люди все равно заведут речь о том, что "Иран – это крупная страна в регионе, если не крупнейшая, обладающая существенным научным и экономическим потенциалом, и значит, должна претендовать на роль лидера". То есть эти амбиции все равно рано или поздно вернутся.
– За последние месяцы во внешней политике Тегеран сделал какие-то заметные шаги? Во-первых, он как-то по-новому обозначал свою позицию относительно российского вторжения в Украину? Мы с вами полгода назад говорили о том, что в Иране есть часть элиты, выступающая за однозначную поддержку России, и есть второй лагерь, который гораздо более критично относится к Кремлю.
– Действительно, перемены произошли. И вот те круги, которые раньше могли повлиять на внешнюю политику и обладали при этом, очень условно говоря, "прозападными" взглядами, теперь напрочь отстранены от системы принятия решений. Иранская власть откровенно говорит: "Сейчас наш парламент, наш президент и наш Верховный лидер – это все едино". Какого-либо дискурса нет, есть только очень консервативный взгляд на весь внешний мир – и этот взгляд во многом, действительно, совпадает с интересами российской властной верхушки. На данный момент у власти в Иране только те силы, которые заинтересованы в дружбе с Кремлем.
У власти в Иране только те силы, которые заинтересованы в дружбе с Кремлем
Иранские военные и спецслужбы получили опыт взаимодействия с Россией в Сирии – и оценивают его как более-менее положительный. Во-вторых, они понимают, что решение ядерной проблемы и возобновление в какой-то форме "ядерной сделки" ни в коем случае не будет означать немедленной нормализации отношений с Западом, так что эта конфронтация при нынешней власти продолжится. А значит, полагают они, и торопиться с этим не надо, лучше подольше поторговаться. Ведь доходы от нефти позволяют что-то выторговать у Запада. Ну, а если не получится – значит, не получится.
– И Тегеран, получается, учитывает мнение Москвы по всем этим проблемам? Или с учетом войны в Украине иранские руководители понимают, что они в некоей ловушке? Потому что трудно представить, честно говоря, как в нынешней ситуации западные страны совместно с Россией обсуждают иранскую проблему и принимают какие-то совместные решения.
– В Тегеране понимают, что раскол в отношениях России и Запада – это надолго, а если учитывать несменяемость российской власти, то навсегда. И по этой причине они могут спокойно манипулировать Москвой. А Россия, будучи заинтересована в Иране, в том числе и с точки зрения обхода западных санкций, будет Иран поддерживать. Мы это видим, даже в рамках тех же ядерных переговоров – как риторика Кремля сильно изменилась. Россия поддерживает практически все, что ни скажут иранцы сейчас. А Иран подал заявку на вступление в ШОС, чтобы стать там уже полноценным членом, и у меня нет причин сомневаться, что он туда будет принят.
Иранское руководство считает, что сейчас строится новая мировая система с новыми союзами, и Москва воспринимается им как инструмент, который может позволить Ирану в эти союзы войти
Для Тегерана в принципе война на Украине, путинское вторжение обозначили момент крушения старого мира, всей старой системы внешнеполитических отношений. Иранское руководство считает, что сейчас строится новая мировая система с новыми союзами, и Москва воспринимается им исключительно как инструмент, который может позволить Ирану в эти союзы войти. Если раньше Иран мог отказаться от "ядерной сделки", лишь вызвав недовольство России, то сейчас Россия скажет, что "это Запад загнал иранцев в угол" и поэтому "только Запад виноват в том, что эта сделка не состоялась". Тегеран пока Москву использует как зонтик для дипломатического прикрытия, в том числе и на переговорах в Вене. И такая позиция России – "хорошо, мы будем иранцев поддерживать при любом развитии событий" – только на руку Тегерану.
