В октябре Виталия Палухина, одного из немногих в Белгороде ЛГБТ-активистов, автора антивоенной акции “Полгода” и градозащитника, забрали с занятий в Белгородском государственном технологическом университете и увезли в отдел полиции. Студенту предъявили обвинение по двум статьям КоАП “Мелкое хулиганство” и “Дискредитация вооруженных сил РФ” за видео, опубликованные в личном чате. 20-летнему урбанисту говорили, что “кружочки” с его эмоциональной оценкой нападения России на Украину покажут военным и они его убьют.

Виталий Палухин, который до недавнего времени не представлял жизни где-либо, кроме Белгорода, смог уехать из России. Он рассказал Радио Свобода, как справляется с травлей, предательством и вынужденной эмиграцией.

– Что было в видео, за которые на вас возбудили дела?

– Я был в ужасе от начавшихся боевых действий. И решил поделиться своей болью с друзьями в чате, где состояло всего 30 человек. Я сказал, что из-за одного деда, который начал войну, сломана моя жизнь. Я не знаю, кто из френдов на меня настучал. 18 октября меня увезли в областное МВД. Когда я спросил полицейских, за что меня задержали, они разозлились и начали меня оскорблять. Когда я взял 51-ю статью Конституции, они пригрозили, что посадят меня в подвал. Один из них сказал, что я слишком вольно себя чувствую, и обещал показать мое видео тем, кто воюет на стороне России, мол, они найдут меня и убьют. Меня угрожали посадить в подвал.

– Вы известны тем, что отстаивали важные для города ценности. Например, боролись за сохранение троллейбусов. Вас из-за этого вызывали к руководству вуза на воспитательную беседу. Вы говорили, что очень любите свой город и не хотите покидать его, несмотря на войну и мобилизацию. Тяжело ли вам было решиться на эмиграцию?

– Я решил уехать, чтобы не оказаться в тюрьме. Горожане жадно вкушали пропаганду ненависти, развернутую в мой адрес в местных пабликах. Люди прямо хотели, чтобы меня посадили. Руководство моего вуза заняло позицию тех, кто меня травил. Оно знало о том, что меня забрали с занятий полицейские, но не выразило никакого беспокойства обо мне. Администрацию университета не интересовало, почему 8 часов их студент, за которым приехала полицейская машина, не выходит на связь. Никто из этих взрослых людей не попытался узнать, что происходит со студентом в “ментовке”. Зато руководство университета выпустило заявление против меня и занималось промыванием мозгов моих однокурсников. Со студентами моей группы провели разговор, во время которого я сказал, что на меня написали донос и меня гнобят. Руководство вуза ответило, что я совершил преступление, высказав свое мнение о войне. Без моего присутствия администрация рассказала студентам всех курсов, что я враг народа и им такие учащиеся не нужны. Еще они сказали, что ЛГБТ-движение, назвав его “движением голубых”, – это отголоски нацизма. Первокурсница оставила под моим постом слова в поддержку меня. Написала: “Мы за тебя волновались всем институтом”. Ее вместе с матерью вызвали к руководству вуза и заставили исправить комментарий. Студентка мне написала, что ей придется держать со мной дистанцию, чтобы ее не прессовали в институте. Я уехал еще и потому, что не хочу быть рядом с человеконенавистниками. Я по-прежнему очень люблю Белгород, но мне нечего делать в городе, жителям которого важнее то, что пишут обо мне помойные телеграм-каналы, а не то, какой я на самом деле. Раз университет меня отчислил, то мне тоже нечего делать там. Лучше я получу образование в другом месте, стану человеком, способным дать своему городу то, что я всегда мечтал ему дать.

– Никто из педагогов вас не поддержал?

– У меня до сих пор хорошие отношения со многими педагогами. Я вел себя с ними тактично и уважительно. Только одна преподавательница говорила, что ей понравилось мое отчисление. Эта кураторка моего курса очень много учебного времени тратит на военную пропаганду, призывает в студенческих чатах собирать “гуманитарку” и колоть дрова для военных. Она очень много на эту тему говорит между парами.

– Как вы восприняли новость об иске Минюста с требованием признать некое "международное общественное движение ЛГБТ" вне закона в России?

– Непонятно, кого и за что признавать экстремистами. Нет международного ЛГБТ-движения. Но власть уже давно не руководствуется, принимая такие людоедские законы, здравым смыслом. Она перед выборами президента РФ пиарится в глазах своей целевой аудитории. Люди, расположить которых можно такими законами, тоже не рассуждают о юридических инициативах, используя логику. Им важно вкусить очередной смачный плод ненависти. Сейчас, когда я нахожусь в эмиграции, я более холодно воспринимаю эти новости. И у меня уже выработалась устойчивость к страшным новостям за эти полтора года. Они меня в панику не вгоняют. Я предпочитаю думать, что сейчас можно сделать для российских ЛГБТ-людей. Взять и вывезти за границу всех ЛГБТ-людей – это очень сложно. Европа сейчас переполнена беженцами, и у помогающих организаций нет таких возможностей. Если иск Минюста будет удовлетворен, то для ЛГБТ-людей увеличиваются риски оказаться в тюрьме. Это ужас. Но паниковать смысла нет. Я считаю, что решать проблемы надо по мере их возникновения. Если паниковать, то можно растерять и так небольшие ресурсы.

– Вы в интервью Радио Свобода рассказывали, что редко сталкивались с гомофобией в консервативном и религиозном Белгороде. Изменилось ли такое положение после принятых в этом году трансфобного и гомофобного законов?

– Я не заметил ухудшения отношения ко мне. Всегда есть представители социально-демографических групп, которые будут настроены к таким, как я, агрессивно, но их пропорции остались приблизительно одинаковыми.

– Достаточно ли вам, ЛГБТ-человеку, сейчас поддержки от российской оппозиции, экспертов, политических партий и общественных организаций, не согласных с войной и правлением Путина?

– Я не доволен нашей оппозицией. Представители разных общественных организаций, партий и эксперты все эти годы говорили о проблемах ЛГБТ-людей поверхностно и ситуативно. Системного подхода в том, что касается освещения защиты прав ЛГБТ-людей оппозиционными движениями и медийными личностями, я не наблюдал. Я предполагаю, что происходит это из-за страха потерять гомофобную часть аудитории. Недавно Екатерина Шульман и Максим Кац высказались против иска Минюста о запрете в России некого “международного движения ЛГБТ”. Эти эксперты все проблемы ЛГБТ-людей в России свели к нашей постели. Я как представитель ЛГБТК-сообщества в первую очередь – человек, во-вторую я – активист, еще я – сын, брат, друг, и лишь затем я – открытый гей. Проблема ЛГБТ-людей в том, что нас лишают права на всё, на само существование. Когда большинство не поддерживает тех, кого травят, то, в конце концов, приходят за всеми остальными. Из-за равнодушие мы катимся и уже прикатились к долговременным и очень печальным последствиям.

Смотри также

ТНТ закрасил радугу на небе в клипе, опасаясь "ЛГБТ-пропаганды"

– Поддержали ли вас ваши близкие во время задержания и суда?

– Мои близкие не поддерживали мой активизм, но они поддержали эмиграцию. Они сказали, что лучше я буду жить, где угодно, но не там, где меня могут посадить или избить на улице. Сейчас с частью моей семьи мы в очень хороших отношениях, и они волнуются из-за цирка, который устроил Минюст. В июне этого года я возобновил общение с отцом, с которым не общался всю жизнь. Я сам инициировал возобновление связи, чтобы восстановить свое генеалогическое древо. Отец – ветеран второй чеченской войны – поддерживает Путина и войну. Когда я рассказал отцу, как меня забрали в полицию, он ответил, что меня надо было держать там дольше. И еще он сказал, что я предатель родины и ему стыдно за меня. Я решил, что если человек так себя ведет, то это его выбор. У меня есть люди, которые меня любят, их поддержки мне достаточно.

– Вы написали в телеграм-канале, как искали понимания в отношениях с отцом. Почему достичь этого, видимо, не получилось?

– Не удалось найти взаимопонимания по его инициативе. Я не знаю, что в голове у моего отца, не знаю, какими категориями он мыслит, не понимаю, как принимает решения. Моя позиция остаётся твёрдой – нужно всегда быть вместе, не терпеть из последних сил друг друга, но общаться и пытаться понять. Только так людям с разными точками зрения можно ужиться вместе. Если вы понимаете, что для вас обоих нормально и недопустимо, что первоочерёдно важно, а что не имеет значения, то глупые ссоры перейдут в разряд обсуждений, а затем и в примирение. Я сделал свой шаг навстречу своей семье. Но что я могу сделать, когда она сама от меня отворачивается? Это уже не в моих силах изменить.

– Вы часто в своем телеграм-канале пишете, что самое главное сейчас – сохранить человечность. Почему для вас это так важно?

– Во время войны планка нормального очень сильно падает. Я увидел, что люди начинают считать обыденным то, что раньше их бы возмутило. Последние месяцы в Белгороде я заметил, что гопники, ведущие себя развязно на улицах, стали нормой. Большинство людей даже не пытаются пресекать такое поведение. Терпимость к хамству, ненависти, насилию и агрессии я считаю потерей человечности.

– Надеетесь ли вы на возвращение в Россию?

– У меня реалистичные оценки, пессимистичные ожидания и позитивный настрой. Если я вернусь в Россию в ближайшее время, то меня отправят либо в тюрьму, либо в окоп. Я хочу получить образование в сфере градостроительства и стать личностью. Я планирую свою жизнь так, будто я никогда не вернусь в Россию. Иначе я сойду с ума.

– Нравится ли вам город, где вы сейчас живете?

– Город, в котором я сейчас нахожусь, видится мне очень живым. В Белгороде все настолько отутюжено и выглажено, что кажется, будто это театральные декорации. Мой новый город выглядит так, словно тут живут подлинные люди: разные, противоречивые, конфликтующие. Я попал в настоящее активное общество.