Если считать футбол, что делают многие, единственной мировой религией, для которой нет "ни эллина, ни иудея", то ее бог – Пеле. Как ему и положено, он незримо присутствует и в Катаре, где следят за больничными сводками о состоянии тяжело больного с тем же истерическим вниманием, что и за счётом в очередном матче. В дни чемпионата за Пеле болеют так же, как и тогда, когда он сам был на поле. Я его там видел своими глазами только однажды, когда он играл в Нью-Йорке за "Космос".
Надо признаться, что, всей душой любя футбол, я избегаю им любоваться на стадионах. Не умея смешиваться с заядлыми болельщиками, на трибуне я чувствую себя молчаливым одиночкой. Поскольку мне не удается вписаться в толпу, я предпочитаю телевизор. Это бесспорно удобная футбольная машина, но именно тот самый матч с участием Пеле обнажил для меня субстанциональный порок ТВ: неизбежное насилие над зрителем. Мы видим то, что нам показывают. Футбол же – не столько приключения мяча, сколько игра без него. Представим, что в шахматах, с которыми так любят сравнивать футбол, нам бы демонстрировали лишь ту фигуру, которой ходят. Между тем тактику можно обнаружить, понять и оценить, глядя на поле сверху и целиком.
Несправедливый, как жизнь, футбол и логичен не больше, чем она
Пеле обладал как раз таким зрением. Среди его бесчисленных статей одной из главных считают широкий кругозор. Он видел даже затылком, и этот ещё один божественный атрибут позволял ему быть гроссмейстером паса – всегда точного и, что куда важнее, абсолютно непредсказуемого. Тот памятный мне матч, конечно, был не в счёт. Пеле вернулся на поле ради денег и политики. Контракт позволил ему раздать долги, а тогдашний государственный секретарь США Генри Киссинджер убедил его помочь американцам полюбить футбол так же беззаветно, как любит его сам Пеле.
Не удивительно, что в тот знаменательный для меня день 35-летний Пеле выглядел на поле словно "Роллс-Ройс" среди мопедов. В нём чувствовался запас мощности, выражавшийся в грации: напряжение без усилий. Пеле не бежал с мячом, а играл с ним. Он не водился с соперниками, а танцевал с ними. И тот гол, который он, конечно же, забил, казался последним уколом матадора, вдоволь насладившегося борьбой.
Понятно, что Пеле – лучший футболист в истории этой игры. Не только потому, что он забил 1216 голов и трижды был чемпионом мира. Это статистика, но есть и метафизика футбола. Дело в том, что между игрой и голом нет прямой причинно-следственной зависимости. Каузальная связь тут прячется так глубоко, что её, как в любви, нельзя ни разглядеть, ни понять, ни вычислить. Нелинейность футбола – залог его существования. Гол может быть продолжением игры, но может и перечеркнуть всё, ею созданное. Несправедливый, как жизнь, футбол и логичен не больше, чем она. Проигрывают те, кто знают, как играть. Выигрывают те, кто об этом забыл. Футбол ведь не позволяет задумываться, это игра инстинктов. Только те, кто умеют доверять им больше, чем себе, загоняют мяч в сетку.
Лучший из таких – Пеле. Он воплощал свободный дух футбола и являлся им. Он носился по полю, как пассат, послушный только постоянству направления. Его цель – оказаться в нужном месте в нужное время, чтобы не пропустить свидание с судьбой. Мяч казался материализацией этого непрерывного движения, продолжением его. Но встреча двух тел в неповторимой точке пространственно-временного континуума – всё равно дело случая. И мы рукоплескали Пеле, который умел расположить к себе судьбу – не расчётом, а вечной готовностью с ней считаться, её ждать, ею стать. Когда (и хочется сказать "если") Пеле уйдёт от нас, он попадёт на футбольный Олимп. И станет, как верили древние, звездой, которой он, впрочем, всегда был.
Александр Генис – писатель и публицист, ведущий подкаста "Взгляд из Нью-Йорка"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
