Сегодня наш специальный гость – Николай Митрохин, научный сотрудник Центра изучения Восточной Европы Бременского университета, колумнист издания Republic, автор почти 20 лет назад изданной книги "Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953–1985". Известен как один из ведущих специалистов по русскому национализму.
Сергей Медведев: Где в нынешней войне место русских националистов? Сейчас русские войска в Донбассе, мечты – взять Киев. Это мечта русской партии, то, о чем говорили русские националисты все эти десятилетия, или что-то другое?
Николай Митрохин: Русский национализм – это довольно широкое движение, у представителей которого были разные мечты, внутри существовали разные идеологические течения. Сейчас реализуется то, что было запланировано Путиным и Медведевым. Путин как минимум дважды в новейшей истории называл себя хорошим и эффективным русским националистом, он так же называл Медведева, надо сказать, единственного человека. Мне было интересно, что за русский национализм исповедует Путин, поскольку типичного для Русской партии антисемитизма в его деятельности не было.
Русский национализм – довольно широкое движение, внутри существовали разные идеологические течения
Русская партия была в основном озабочена вопросом, как русскому традиционному человеку, переехавшему из деревни в город, выжить в городе, где есть евреи. Это был ключевой момент, который опирался в свою очередь на реальные социальные проблемы 1920–60-х годов, когда в городах крестьянские парни и девушки из русско-украинской деревни конкурировали с евреями, приехавшими в те же города. У Путина и Медведева этого нет, более того, Медведев сам по происхождению в значительной степени еврей, так что здесь какой-то другой национализм. Я могу утверждать, что традиционный русский национализм, как ксенофобский, этнический и ориентированный на защиту русских внутри России, не имеет отношения ко всему тому, что мы видим в Украине.
Сергей Медведев: Что произошло с черносотенным национализмом? Я помню, как это возникало. Был Дмитрий Васильев со своими чернорубашечниками, с "Памятью", потом он сменился баркашовцами с РНЕ, где-то сбоку начинался Лимонов со своим национал-большевизмом, было движение "Русские марши", было движение против нелегальной иммиграции. В этой войне я почему-то не вижу черносотенного, этнического, национального извода русского национализма. Что с ним случилось? Он был эффективно маргинализован?
Николай Митрохин: Он выродился в Misanthropic Division, если говорить кратко. Этот русский национализм все время был в оппозиции – сначала советскому, потом российскому государству, как мультиэтническому государству. То есть он был в оппозиции де-факто имперской идее, за исключением НБП (запрещена в России. – РС), которая не имела почти никаких связей с традиционным русским национализмом, хотя Дугин участвовал в ее создании (Дугин – выходец, условно говоря, из Русской партии). Вы правильно описали эволюцию традиционных черносотенцев: из условной Русской партии родилась "Память", из "Памяти" – РНЕ Баркашова, из РНЕ Баркашова после раскола – целая группа организаций, в том числе Славянский союз Демушкина, из Славянского союза – более радикальные форматы неонацистских организаций.
Сергей Медведев: БОРН.
Николай Митрохин: То есть люди, которые начали носить с собой ножи в карманах и резать при случае мигрантов. Это уже были организации сторонников в первую очередь белой расы, нежели русских националистов, к обычным русским они относились крайне презрительно, убивали довольно много этнических русских по разным поводам. После того как государство начало их систематически давить, начиная с 2009 года, после убийства Маркелова с Бабуровой, Манежки и прочих событий из всего этого уже выродилась молодежная субкультура чисто белой расы, не привязанная к русской этничности.
Значительная часть хардкордных русских националистов сбежали в Украину и теперь воюют с Россией
Следующая итерация этого – движение Misanthropic Division, просто интернациональное движение ненависти, "веселого убийства". Эти организации с начала 2000-х годов были очень тесно связаны с украинскими ультраправыми, поскольку в Украине для ультраправых гораздо больше свободы и политического успеха, возможности реально взять в руки оружие, так что те же члены БОРНа уже скрывались в Украине – это еще вторая половина 2000-х.
Сергей Медведев: Я читал в ваших обзорах, что даже хардкордные русские националисты не приняли аннексию Крыма, были в оппозиции.
Николай Митрохин: Для них это не был принципиальный вопрос. Принципиальный вопрос – это вопрос миграции, их сосуществования с людьми другой этнической культуры. Но это их формальное идеологическое мотто. На самом деле они в какой-то момент стали клубом убийц.
Сергей Медведев: По-моему, чекисты их зачистили чуть ли не раньше либералов.
Николай Митрохин: Потому что они начали нести непосредственную опасность уже для государственных учреждений, убивать федеральных судей, судебных экспертов. Станислав Маркелов – брат спикера Федерального собрания. Они уже начали покушаться на святое – на основы государственности. С ними долгое время заигрывали, они ходили в Администрацию президента. Убийство Маркелова стало той чертой, после которой подобные контакты сурковская Администрация президента начала резко сокращать, хотя полностью не прекратила.
Сергей Медведев: В нынешнюю войну перетекло что-то из этого или это уже совершенно другая порода националистов и имперцев?
Николай Митрохин: Перетекло в том плане, что значительная часть хардкордных русских националистов в итоге сбежали в Украину и теперь воюют с Россией. Другая, видимо, меньшая часть еще в 2014 году пошла воевать за Донбасс, некоторые там фигурировали по делу БОРНа, другие воевали с той стороны линии фронта. Они себя нашли в этом плане, но, естественно, не являются главными заводилами.
Нынешняя война целиком выросла из идеологии, которую громко озвучивала НБП и Жириновский, а реально она является идеологией советских, а потом российских милитаристов. Это идеология, свойственная для частей особого назначения в советской армии (все эти спецназы, морская пехота, пограничники и прочее), объясняющая, почему данные парни, в основном из провинции, с большими кулаками, которых вовлекли не в банды, но в спортивные секции кулачного боя или борьбы, а потом отправили в эти спецназы, почему они должны корячиться больше, чем обычные солдаты, быть готовыми в любой момент умереть за государство.
Нынешняя война выросла из идеологии, которая является идеологией советских, а потом российских милитаристов
Это идея обороны рубежей родины. Звучит очень топорно, но это действительно то, что люди разделяют, во что они верят: есть священные рубежи нашей родины, их надо оборонять. И это дает им право в первую очередь на различные социальные блага, но также на возможность кулаком, или дубинкой, или чем попадется под руку учить людей внутри страны тому, что такое государство, зачем мы живем и так далее. Этих людей после всех спецназов охотно брали в милицию и КГБ.
Сергей Медведев: Внутри силового сословия существует особая корпоративная каста с этой идеологией, которой, условно говоря, дали в руки томик Ильина "Идеология евразийства", и из этого вырос "русский мир".
Николай Митрохин: Ильин – это очень позднее влияние, то, что спичрайтеры благополучно вписывают в речи Путина. Нет, эта идеология формировалась, условно говоря, вещами бывшего пограничника Ивана Шевцова (его известная "Тля" и прочее): любой иностранец, приезжающий в Россию, – это шпион, все внутренние эмигранты, оппозиционеры, диссиденты связаны со шпионами, находятся на их содержании, мечта всех этих людей – развалить наши священные границы, чтобы нас поработить, завоевать. Все это звучит очень тупо, примитивно, но это все, на чем вырос, собственно, идеологический путинизм. До Путина все это декларировал Рижский ОМОН, Чеслав Млынник.
И эта идеология имеет достаточно массовую группу поддержки: это не только бывшие военнослужащие из спецвойск (а их реально много, и ветеранов много), главное, на них основана вся правоохранительная система, но также так называемые "приграничные русские". Это люди из имперского центра, возможно, они сами этнически не русские, очень много, например, этнических украинцев, живущих на Дальнем Востоке, но считающих себя представителями России, которые на Дальнем Востоке являются ее форпостом, несут свое особое служение, а значит, имеют особые льготы. И вот приезжает Жириновский и получает там в 90-е годы голоса всего Дальнего Востока.
Сергей Медведев: То, о чем вы говорите (идеология спецназа, плюс идеология приграничных русских), – это те омоновцы, которые приходят с кувалдой громить московские клубы. Это чисто жест веры, той идеологии, в которую они верят.
Николай Митрохин: Тем более, как мы хорошо знаем, часть киевского "Беркута" напрямую взята в московский ОМОН. Я нашел, что Путин еще в 1992 году приглашал Рижский ОМОН после окончания кампании в Приднестровье, через Собчака приглашал в Питер. В ОМОН они не устроились, слишком, видно, было бедно, но при помощи Путина вполне себе пристроились в Питере.
Сергей Медведев: Белорусский КГБ из той же серии?
Путин в выстроенной им системе власти опирается именно на этих представителей бывшего спецназа и прочих спецвойск
Николай Митрохин: Да, это один из наиболее тяжелых случаев. Это гэрэушники из Марьиной Горки. Чеслав Млынник, по-моему, там получал свое спецназовское воспитание. Люди, проходящие через Марьину Горку, – это наиболее жестокая их часть.
Сергей Медведев: Это база подготовки спецназа в Беларуси?
Николай Митрохин: ГРУ. Поскольку стратегия Лукашенко состоит в том, чтобы ставить на ключевые позиции в государстве бывших военных, то каждый деревенский парень большого размера, который попадает в Марьину Горку спецназовцем, знает, что имеет хорошие шансы закончить свою карьеру, условно говоря, директором фабрики. Если он послужит там, потом послужит в КГБ или в президентском полку, где-то в силовых структурах, то годам к 40 его, такого всего пронизанного идеологией, поставят большим начальником.
Это действующий лукашенковский механизм, который является вариантом той самой практики, которая существует в России в основном в правоохранительной сфере, хотя Путин пытался этих же людей ставить губернаторами. Несколько таких поставили, но, как я понимаю, дело не особо пошло, поскольку, чтобы быть губернатором, надо иметь немножко другие качества, чем у спецназовца, кирпичи об голову ломать больше не надо. В принципе, Путин в выстроенной им системе власти опирается именно на этих самых, условно, представителей бывшего спецназа, погранцов, морпехов и прочих спецвойск.
Сергей Медведев: Это какой-то другой национализм, не тот, о котором мы говорили: это уже национализм границы, государства, "псы государевы".
Николай Митрохин: Это российский милитаризм или милитарный русский национализм, как я его называю, то есть национализм российских военных. Приобщение к нему – это приобщение в армии. Тот же Мильчаков был обычным неонацистским подростком, который резал щенков, размещал такие фотографии, потом пошел в армию, попал в спецназ ГРУ, в Псковскую десантную дивизию. Он выходит из этой дивизии вполне себе государственником и воюет на стороне России на Донбассе. Другие питерские неонаци, которые не попали в армию, побежали в эмиграцию, из эмиграции они сейчас воюют, условно говоря, на стороне Украины или, во всяком случае, поддерживают.
Сергей Медведев: По итогам путинского 23-летия, по итогам этой войны империя в очередной раз задавила русскую нацию, у русской нации нет шанса на самореализацию, на формирование политической нации, я уж не говорю национального, этнического, гражданского государства. Опять в России государство превыше всего, государство забило русский проект.
Империя в очередной раз задавила русскую нацию, у нее нет шанса на самореализацию
Николай Митрохин: Честно говоря, я не уверен, что русские националисты выражают интересы русских. Уровень их электоральной поддержки всегда был полпроцента. На выборах (1993, 1996 год) они всегда набирали сильно меньше проходного барьера.
Сергей Медведев: А как же электорат Жириновского, 15–23%?
Николай Митрохин: Жириновский в первую очередь опирался на так называемых приграничных русских. Его лозунг был "За русских, за бедных". Это не был русский проект как проект этнических русских, желающих организовать свое государство. Эта маргинальная страта русских, которые всего боятся, хотели бы замкнуться в пределах Московского княжества, не работает. Есть второй проект – проект России в границах русского этноса с регионами, где побольше русских. Этот проект электорально близок к Жириновскому. Опять же, Жириновский на пике набирал 25%.
Сергей Медведев: 23% – те приснопамятные выборы 1993 года, когда Юрий Карякин сказал: "Россия, ты одурела".
Николай Митрохин: Таким образом, в России нет запроса на государство этнических русских. Усредненный россиянин – он проевропейский, низовая европеизация в России продолжает идти достаточно активно, даже несмотря на войну. Соответственно, облик той самой чиновничьей России, даже полицейской России вполне соответствует электоральным ожиданиям рядового россиянина. С 90-х годов на фоне успеха тех же партий начальства, черномырдинского "Наш дом – Россия" или "Отечество – Вся Россия" Лужкова, в условиях свободных выборов в общем и целом побеждали партии умеренно-прогрессистского начальства. Вот это можно оценивать как то, что, видимо, нужно россиянам. В условиях политической конкуренции именно эти проекты получали более-менее большинство.
Сергей Медведев: А имперский проект, "границы России не кончаются нигде"? Та стихийная, довольно эмоциональная поддержка, которую сейчас получает идея войны, даже идея "русского мира", помощи русским в Украине и так далее, – нет ли тут какого-то более широкого политического запроса, актуализированного этой войной?
Николай Митрохин: Я считаю, что реальная поддержка войны, во всяком случае, судя по жалобам русских националистов, в России не больше 10–15%. Из последних роликов: когда в Татарстане учительница бегает перед школьниками и требует, чтобы они поднимали кулаки к небу под песню "Шамана", она же кричит: "Что так мало патриотов? Я не вижу патриотов! Вы что там, не русские, что ли, не граждане России?!" Соответственно, относительно много зависимых от нее детей участвуют в этом самом шоу, загнанные в одно помещение.
Реальная поддержка войны, во всяком случае, судя по жалобам русских националистов, в России не больше 10–15%
В реальности – все пишут, что за исключением ряда приграничных регионов, типа Белгородской, Ростовской областей и Краснодарского края, везде пропала символика с буквой Z, во всяком случае частная. Людям бьют окна в автомобилях в таких количествах, что они клеят наклейки: "Разобьете мне окно – позвоню Кадырову". Это единственный аргумент. Видимость поддержки держится только на прямом государственном насилии. Есть и некий слой энтузиастов, но он в пределах того процента, который проголосовал в свою очередь за партию "Родина". Это тоже партия десантников. Если посмотреть их списки, то это генералитет десантных войск, помимо Рогозина. Сам Рогозин вышел из Конгресса русских общин, созданного для мобилизации как раз приграничных русских. За пределы 14 или 17% поддержка России как имперского проекта не выходит.
Сергей Медведев: Беседа получилась в духе того самого разговора на Патриарших прудах: "Чего ни хватишься, ничего у вас нет". Русского национализма, по сути, тоже нет в этой войне: ни этнического национализма, ни русских имперцев. За вычетом всех этих симулякров остается война, как голая, чистая идея границ государства и голого, чистого насилия.
