Последний раз, когда я сознательно воспринимала имя Карла Ясперса, были лекции Сергея Аверинцева на филфаке МГУ. После переезда на родину немецкого философа я почти забыла о нём, потом он как-то особо не появлялся в моем поле зрения. Имя Ханны Арендт было слышнее в германском общественном пространстве уже потому, что ее тезисы переплетались с программными воззрениями нашего современника Юргена Хабермаса, основателя философской теории предпосылок демократического развития общества, который постоянно выступает в немецкой прессе.
После начала войны в Украине эти философы вихрем ворвались в моё русскоязычное пространство. От обилия комментариев со ссылками на Ясперса и Арендт создавалось впечатление, будто россияне теперь спят с их трактатами про "коллективную вину" под подушкой. Многие цитаты, однако, употреблялись вне контекста или просто искажались. Например, Арендт в уста вкладывался тезис о том, что "выбравшие меньшее зло очень быстро забывают, что они вообще выбрали зло", хотя философ никогда не различала степени зла. Напротив, Арендт считала, что зло – категория неизмеримая, зло незаметно и поэтому опасно. Его совершают простые современники, которые забыли о моральных границах, причём они не делают выбор сознательно. В этом Арендт опирается на традицию моральной философии от Сократа до Иммануила Канта, утверждавших, что человек не может намеренно делать зло только ради зла. Арендт осуждает тех, кто поступает бездумно и игнорирует реальность, так как это может создать большее зло, чем все присущие людям злые устремления вместе взятые. Эту лекцию она вынесла с процесса по обвинению нацистского преступника Адольфа Эйхмана в Иерусалиме.
Сопротивление - и есть проявление морали
Ни Ясперс, ни Арендт никогда не призывали к однозначному фетишу коллективной вины и никогда не отрицали вину каждого в отдельности. Однако обоих философов комментаторы забросили в общую мыслевыжималку для подтверждения своих тезисов, игнорируя как германский исторический контекст, так и многогранность их аргументации. Имена Ясперса и Арендт часто упоминаются и в связи с пошлой фразой "белое пальто", новомодной поверхностной сублимацией комплекса неполноценности и склонности к подлому оскорблению вместо аргументированной дискуссии. Якобы философы отнимают моральное право осуждения у тех, кто не находится в своей стране со своим народом.
Всё совсем наоборот. В своих трудах Арендт через десятилетия осуждает циничную и нигилистическую попытку заставить замолчать нелицеприятные критические голоса, откуда бы они ни раздавались. Она убеждена: каждый может и должен высказывать своё мнение, даже находясь далеко от событий или не участвуя в них. Упрёк в непогрешимости (российское "белое пальто") стар как мир, однако от этого он не становится более обоснованным, считает Арендт: "Аргумент, что нельзя высказывать суждение, не находясь в месте событий, хотя и понятен всем, однако он явно отрицает право на существование как юстиции, так и историографии".
В русскоязычной прессе и блогосфере много искажённых цитат неправомерно приписывается также Томасу Манну или Максу Фришу. Ради натянутых сравнений говорится, будто бы Манн в своих письмах призывал бессовестных немецких интеллектуалов к забастовкам, а швейцарец Фриш опускался до рассказов о знакомых немцах, якобы поминавших Гёте и Бетховена для отрицания своей вины. Параллели, однако, были в другом, и уж если рассказывать, перебирая четки своей интеллектуальной памяти, так об этом. В своих пьесах Фриш давал понять, что нет "злых нацистов и хороших противников нацистов", индивидуум всегда несет ответственность за то, что происходит вокруг него, и каждый должен делать всё, что в его силах, чтобы избежать несправедливости.
Живя в эмиграции, Томас Манн обращался к немецкому народу по радио. В конце 1943 года Манн одним из первых заговорил о коллективной вине немцев. По мнению нобелевского лауреата, немецкий народ должен жить, сознавая справедливость упрёков в виновности в преступлениях, которые нацистский режим совершал от имени Германии. Голоса немецких интеллектуалов в эмиграции звучали в унисон с послевоенной теорией западных союзников, нацеленной на создание общего комплекса вины у всего немецкого народа. До 1948 года американские политики, влиятельные политологи и публицисты отстаивали тезис о том, что германский народ составляет единое целое с национал-социалистами. В политическом контексте это было важно для того, чтобы продвинуть в США идею "жёсткого мира" (harsh peace). В самой Германии была развернута кампания англо-американского объединения психологического ведения войны под эгидой SHAEF, чтобы сформировать у немцев коллективное чувство ответственности. Инструментами этой кампании были плакаты и фильмы. Позднее директива номер один по изменению сознания немцев путём продвижения теории коллективной вины была остановлена. По мнению союзников, она тормозила демократизацию Германии.
Среди немцев, в свою очередь, курсировали оправдания, подобные которым слышатся сейчас из русскоязычной среды: виноват только Гитлер, верхушка НСДАП и общественные элиты, но не немецкий народ. До сих пор в контексте ультраправой риторики в Германии говорится иногда о "внешних попытках" пригнуть немецкую нацию рассуждениями о коллективной вине.
Как ни странно, именно немецкие католическая и протестантская церкви после войны также отказались принимать теорию коллективной вины. Этому они противопоставили другой тезис, опосредованной вины через молчаливое попустительство преступлениям. "Мы заявляем, что мы путем бездействия и молчания взяли на себя вину перед Богом милосердия за злодейские преступления, которые люди нашего народа совершили по отношению к евреям", – провозгласила протестантская церковь Германии. Однако Арендт отмечает тут семантические нюансы: "Христианин берёт на себя вину перед Богом милосердия, как мне кажется, если он мстит злом за зло. Нам, евреям, неизвестно зло, из-за которого были убиты шесть миллионов человек. Если церкви, как они сами заявили, виновны в преступлении, за это должен был бы быть ответственен Бог справедливости". В своих трудах Арендт переформатирует понимание коллективной вины, исходя из постулата справедливого возмездия, не отрицая ни ответственности всего народа, ни вины каждого отдельного человека, живущего в единой общности, в преступлениях, совершаемых от его имени государством и правительством.
Вступая в дискуссию послевоенных лет, Арендт отмечает, что "не бывает коллективной вины или коллективной невиновности, поэтому никто не может быть ни виновен, ни невиновен в этом смысле". Она исходит из "коллективной ответственности в политической области", которая на самом деле не зависит "от того, что кто-то совершил сам лично, и поэтому она не поддается моральной оценке и не может быть выражена в понятиях уголовного права". По мнению Арендт, моральное возмездие возможно только перед международным судом, однако это не будет процессом, на котором оценят вину или невиновность отдельных личностей. Разница между виной и ответственностью – в возможности, способах и необходимости наказания, то есть в субъективности и объективности аналитического подхода.
Арендт отвергает понятие коллективной вины именно потому, что она освобождает каждого отдельного человека от его субъективной вины, априори лишая индивидуум способности к разумной оценке и рассуждению, а не потому, что в итоге объективно каждый оказывается не виноват. В книге "Эйхман в Иерусалиме" Арендт подчеркивает: "Мы требуем (…), чтобы люди могли отличать правое дело от неправового и тогда, когда они на самом деле не могут прибегать ни к чему другому, как лишь к собственному суждению". Арендт при этом жёстко исключает оправдание невозможностью отличать правду от неправды. По её мнению, человек с помощью своего разума может различать преступление и при тех обстоятельствах, когда "его суждение находится в кричащей противоположности с однозначным мнением всего окружения".
В противовес Арендт, философ Теодор Адорно считает, что для моральной рефлексии не требуется разумной оценки, ведь отвращение к аморальным действиям должно возникать импульсивно. Тем не менее, Адорно также настаивает на том, что каждый человек может сопротивляться формам фальшивой жизни общества. Сопротивление и есть проявление морали, "настоящая субстанция морального поведения", а моральный принцип не может рассматриваться в отдельности от общественного.
Дифференцированный ответ на попытки зафиксировать понятие "коллективная вина" находит Ясперс. В своей книге "Проблема вины", основанной на лекциях в университете Гейдельберга, профессор философии вычленяет четыре типологии вины – уголовная, политическая, моральная и метафизическая. Уголовная вина, по Ясперсу, может быть индивидуальной и коллективной. Понятно, что в смысле уголовного права виновны те, кто реально совершал преступления, они должны отвечать перед судом. Расклад Ясперса повторяет принцип уголовного права современных демократических государств. Женевские соглашения также предусматривают, что ни один человек не может быть наказан за преступления, которых он не совершал, а коллективные наказания выносятся лишь за коллективные преступления.
Политическую вину несут все граждане, участвовавшие в создании преступного государства и его существовании или не препятствовавшие его функционированию в данном виде. Это подразумевает как коллективную политическую, так и материальную ответственность за преступления режима. Моральная вина может касаться лишь отдельной личности. Каждый индивидуум, будучи гражданином преступного государства, принял удобную позицию самообмана, слепого подчинения или молчаливого оправдания. Через "половинчатость суждений и ситуативное внутреннее приспособленчество и примирение" каждый сделал возможным злодеяния государства. Вместе с этим Ясперс сужает моральную вину понятием "метафизическая вина", немецкий философ считает её признаком потерю "человеческой солидарности с людьми". Граница, по его мнению, проходит там, где "каждый оправдывает своё существование, когда других убивают".
Ясперс не считает приемлемым требовать от каждого признания моральной вины. Каждый должен быть честным с самим собой. Каждый должен проверять свою собственную вину и признавать ее. Каждый должен сам спрашивать со своей совести. Как немец Ясперс признавал свою личную вину в преступлениях фашистского режима, хотя и сам страдал от него и даже подвергался угрозе жизни. Слова Ясперса сурово честны: "Мы не выходили на улицы, когда уводили наших еврейских друзей, и мы не кричали до тех пор, пока нас не уничтожали. Мы предпочли остаться живыми по слабой, хотя и правильной причине, что наша смерть бы не помогла. То, что мы живем, наша вина".
Есть ли коллективная вина, нет ли её, в какой форме она применима по отношению к нации – должен каждый решать в согласии со своей совестью
Арендт также исходит из того, что каждый человек – свободно действующая, за свои поступки отвечающая личность. По её мнению, преступления нацистского режима совершались не монстрами и не садистами, а людьми, которые слушали приказы и не задавались вопросами. Вместе с тем Арендт подчеркивает: политическая ответственность государства, например, сталинской или гитлеровской диктатуры, "весит" намного больше, чем ответственность каждого гражданина. Ведь в тоталитарной системе меняются значение и смысл морального кодекса. Напротив, в демократических системах намного проще для каждого индивидуума действовать в соответствии с моральными правилами.
Тем не менее, по Арендт, каждый обладает собственной способностью мыслить и оценивать ситуацию. У каждого есть своя воля. Каждый должен рассуждать о преступлениях, которые совершает общество от его имени, иначе он становится "неразумным существом". Отрешение от реальности и полное отсутствие рефлексии о происходящем – это и есть то преступление, за которое каждый несет моральную ответственность. Даже если объективная ответственность вовне не последует, эта субъективная вина остается.
Ясперс и Арендт единодушны в том, что тезис о коллективной вине может привести к противоположному эффекту отрицания индивидуальной вины каждого. Опасным было бы и умаление тяжести преступлений любого режима за счёт распределения вины между всеми. Философы не приемлют понятие "коллективная вина" потому, что она, с одной стороны, освобождает каждого от личной вины, с другой стороны, позволяет спрятаться уголовным государственным преступникам за спиной всего народа. Томас Манн, который изначально отрицал возможность "искупления грехов", также затем примкнул к Ясперсу, разделяя политическую и моральную ответственность отдельных граждан.
Теперь, когда открылась реальная возможность перед международным судом обвинить Владимира Путина и его окружение в совершённых в Украине уголовных преступлениях, некоторые россияне вздохнули свободно, будто с них сняли колоссальное бремя. Но есть ли коллективная вина, нет ли её, в какой форме она применима по отношению к нашей с вами нации – должен каждый решать в согласии со своей совестью. От того, насколько совестливым в массе своей окажется народ России, зависит её ближайшее и дальнейшее будущее. В этом смысле ни у кого из россиян не останется белого пальто.
Анна Розэ – берлинский журналист, корреспондент Радио Свобода в Германии
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
