В США в возрасте 98 лет умер британский и американский историк, советолог Роберт Конквест, автор более 20 книг, посвященных разным аспектам истории СССР. Конквест принадлежал к тем западным ученым, кто писал о России и Советском Союзе не формально, а с большой долей участия. История сталинизма была для него далеко не просто историей учреждений или машины подавления свобод и прав, но таким же драматическим и трагическим полотном, как для иного исследователя история Римская или события Великой французской революции.
Конквест всегда писал со сдержанным чувством человечности. И характерны здесь обе части формулировки – неизменная человечность и британская сдержанность. Он изучал не историографию, а судьбы людей. Вот почему его книга "Большой террор", даже если когда-то откроются все архивы, не потеряет своего значения – ибо дело не столько в полноте знания об эпохе, сколько в конквестовском умении выявить поведение личности на просцениуме времени. Уникален ли в этом плане британский историк? По-своему, да. Он был и романистом (с уклоном в фантастику), и литературным критиком, и поэтом. Не случайно его волновала стилистическая точность заглавия его книги о терроре в русском переводе (1974). А с этим переводом не все было так просто. Вот фрагмент из моего интервью (5 августа 2012 года) с переводчиком книги Леонидом Владимировым:
****
"Когда в начале 1970-х советский невозвращенец журналист Леонид Владимиров перевел знаменитую книгу Роберта Конквеста The Great Terror как "Большой террор", заголовок мгновенно прижился. Перед нами редкий пример живучести термина, возникшего у всех на глазах – под пером современника – термина для именования явления громадного исторического масштаба. Еще недавняя разноголосица вдруг кристаллизовалась, и стало казаться, будто название "Большой террор" существовало всегда. Между тем, термин мог погибнуть в самом зародыше. Сегодня мы беседуем с ветераном Радио Свобода Леонидом Владимировым – с тем, кто сказал, что террор – большой:
– Книга Конквеста "Большой террор" вышла в Лондоне в издательстве "Макмиллан" в 1968 году. Я немного знал автора, он иной раз спрашивал меня о каких-то советских реалиях или названиях, но я понятия не имел, над чем он работает. Книга меня поразила совершенно, ничего подобного до этого не издавалось, а ведь это было задолго до "Архипелага ГУЛАГ" Солженицына. Больше ничего не могу сказать. Я порадовался книге, и все. Я в то время работал лондонским корреспондентом Радио Свобода, и работы у меня было достаточно. И вдруг я получаю предложение итальянского издательства Editione Aurora из Флоренции перевести книгу. Я не сразу понял, почему они меня выбрали, и я до сих пор не уверен, что это была рекомендация Конквеста. Скорее, дело было в том, что я с 1966 года печатал статьи в воскресном издании Daily Telegraph, которое называлось Sunday Telegraph, и эти статьи читали. Поскольку там было написано где-то, что я отбывал наказание в сталинских лагерях, они решили, что я – подходящий кандидат для этой работы.
Конечно, книга была большая, работа предстояла громадная, и я не мог просто согласиться и взяться за дело без разрешения моего нанимателя – Радио Свобода. Поэтому я сразу попросил разрешение, обратился к директору Радио Свобода Кеннету Скотту и спросил, могу ли я в свободное время заняться переводом этой книги, то есть, работая на сторону. Скотт был дипломат, замечательный человек, но он сам не принял решение, он посоветовался с председателем Комитета Радио Свобода в Нью-Йорке Хаулендом Сарджентом. Комитет – это группа лиц, которые основали Радио Свобода в 53 году. Хауленд Сарджент сказал, что он не возражает, если это не пойдет в ущерб делу. Так мне дали зеленый свет, и я начал работать.
Сами понимаете, что это было дело долгое. В письме, которое предлагало мне контракт, было написано (оно было по-русски, его писал редактор того издательства, по национальности – калмык, старый эмигрант, замечательный человек, но он не все понимал в советских делах): "Пожалуйста, переведите на русский язык книгу Роберта Конквеста "Великий террор", на таких-то условиях". Честно скажу, я не очень обратил внимание на это, занялся текстом. И работал я над текстом больше двух лет, кончил перевод в 72 году. Я сейчас открыл оригинал Конквеста и вижу мои пометки: конец – 6 декабря 70 года, конец – 7 августа 71 года. То есть куски, где я кончал, – мне нужно было вспомнить, с какого места продолжать перевод. Это продолжалось два с лишним года. Я закончил в 1972 году и тогда задумался над заголовком. И вот этот заголовок – "Великий террор" – меня совершенно не устроил, он просто резал мне ухо. Понимаете, в слове "великий" есть величие. Была Екатерина Великая, был Петр Великий, все это были достаточно положительные звания. И я обратился к книге Конквиста, точнее, к его предисловию, и нашел два места, которые подтвердили мое отвращение к слову "великий". Конквест – очень глубокий писатель, замечательный историк и исследователь, он написал: "Похоже, что размах убийств, само громадное число жертв убеждает некоторых в серьезности и в известной справедливости дела". Это не очевидно, но, если подумать, это правильно. Я обязан признаться, что в 1936 году мне было 12 лет, я уже был очень сознательный шестиклассник, очень интересовавшийся всем на свете, и тогда я без конца слышал выражения типа: "Смотрите, арестован такой-то, он оказался врагом народа! Можете себе представить, мы так хорошо о нем думали, а он притворялся!". Очень много таких разговоров я слышал. Иными словами, это соображение Конквеста стоило внимания.
Далее, в другом месте, Конквест процитировал Энгельса. Он сначала заметил, что Маркс и Энгельс были против террора. И он процитировал такую фразу Энгельса: "Террор состоит, в большинстве случаев, из бесполезных жестокостей, совершаемых перепуганными людьми для самоутверждения". А я напишу "великий"? Нет. Но надо было придумать, чем заменить. Это было нелегко. Перебрал много возможностей. Один человек, очень мною уважаемый писатель, русский писатель, живущий в Америке, даже решил меня литературой убедить. Он, когда я уже придумал заголовок, напомнил мне Френсиса Фитцджеральда с его знаменитым романом Great Gatsby и сказал: Great Gatsby переведен на русский язык как "Великий Гэтсби". Ну не "большой" же, а?" Мне пришлось вступить в литературную дискуссию и сказать ему мое мнение, что я думаю, что Гэтсби был, конечно, очень странный человек, а "великим" его автор назвал с некоторой иронией. Вот такие были разговоры, самые разные – и дружеские, и не очень. Мне крутили руки. Это все дошло до того же Хауленда Сарджента. Один раз я был в Америке, он меня пригласил, выслушал с удивительным терпением, тем более, что я не так уж хорошо изъяснялся на английском, приводил какие-то примеры, старался его в чем-то убедить. И он, видимо, мне поверил, потому что он поблагодарил меня за разговор и через некоторое время сказал, что согласен с моим заголовком. Его громадный вес решил вопрос, а итальянскому издателю было довольно все равно. Таким образом появился заголовок.
Откуда я его взял? Это, если угодно, наполовину плагиат. Я вспомнил хрущевские годы. В те годы все время шла такая бодряческая пропаганда, и журналисты выдумывали все новые и новые тексты. И вот были такие заголовки: "Большая кукуруза" (кукурузу любил Хрущев), "Большая химия" (имелось в виду ускоренное развитие химической промышленности). И я решил такую кальку взять. Это создавало известное неприятие, известную насмешку над запуганными людьми, которые, по Энгельсу, для самоутверждения устраивали террор. Вот так получилось у меня с книгой".
Есть еще аспект, о котором мы с Леонидом Владимировым не говорили, но который, на мой взгляд, не лишен исторического любопытства, – это аспект издательский. Леонид Владимирович упомянул руководителя Комитета Радио Свобода Хауленда Сарджента, то есть начальника над всеми начальниками. При чем тут он, если речь шла об издании книги у итальянского издателя? Все очень просто: никакого итальянского издателя не было в природе, издательство "Аурора" было подставным, книга Конквеста выпускалась самим Радио Свобода, точнее, тем отделом специальных проектов, который существовал при руководстве Радио. Неудивительно, что русский перевод (владимировский) вышел в карманном формате, на тончайшей непромокаемой бумаге (ее называют "индийской" или "библейской") – книга предназначалась для тайного провоза в Советский Союз. И, например, свой экземпляр Конквеста я получил совершенно бесплатно в 1988 году, когда первый раз в жизни оказался на Западе, в специальной квартире, где советским туристам раздавались нехорошие издания, от одного вида которых у впечатлительного человека начинался счастливый обморок.
Я вспоминаю свою собственную краткую встречу с британским историком. Это было осенью 2003 года в Гуверовском институте войны, революции и мира в Калифорнии. Конквесту было уже 85, и, узнав, что он не просто жив, но его кабинет "вон там, на втором этаже", я почувствовал, что несколько теряю чувство реальности: Карлейль, Моммзен, Мишо – кого еще можно повстречать в Гувере? Конквест был любезен, приветлив, но, как и полагается джентльмену, не навязчив. Поинтересовался, читал ли я его труды? Какие? Воспитанно удивился, что его книга о терроре была в Советском Союзе подпольной классикой. Спросил, что я думаю о разнице между "великим" и "большим". С легким (даже легчайшим) недоумением поведал, что после журнальной публикации в ленинградской "Неве" и отдельным изданием в Риге в 1992 году больше его исследованием ни один издатель в новой России не заинтересовался.
Я надеялся записать небольшое интервью, но голос историка был в тот день очень слаб, чего никак нельзя было сказать об остроте ума и обаятельной иронии. Но я сделал на память несколько снимков.
****
В декабре 2006 года корреспондент Украинской службы Радио Свобода Ирэна Халупа взяла интервью у Роберта Конквеста.
Они обсуждали геноцид, отрицание Советским Союзом Голодомора и вопрос: кто хуже – Ленин или Сталин? Вот фрагмент их беседы:
– В ноябре 2006 года Верховная Рада Украины после жарких дебатов приняла закон, признающий Голодомор 1932-33 годов актом геноцида против украинского народа. Те, кто выступал против предложенного законопроекта – депутаты от Коммунистической партии и Партии регионов, – заявляли, что его принятие спровоцирует рост антирусских настроений в обществе. Что вы думаете по поводу той оценки, которую Украина дала этому периоду в своей истории?
– Я мало знаком с внутренней политикой Украины и не знаю, почему одни голосовали за, а другие против. Но в моей посвященной Голодомору книге "Урожай скорби" я анализирую термин "геноцид" и прихожу к выводу, что этот термин в формулировке, данной ООН, распространяется не только на Холокост, но и на многие другие события. Он включает в себя покушение не только на всю определенную нацию, но и на ее часть. Я не думаю, что термин "геноцид" – удобный термин. То есть, если вы хотите, вы можете его использовать, но предложен он был для других целей. Проблема в том, что он подразумевает, что геноцид совершает какая-то нация или значительная ее часть. Например, подразумевается, что нацисты – это немцы. Но я не считаю верным утверждение, согласно которому уничтожить украинский народ пытались русские. Совершенно точно, что украинцы подвергались дискриминации – вплоть до физического уничтожения. Но это не значит, что, если ты был русским, то в сталинские времена тебе жилось хорошо.
При этом признание Голодомора, на мой взгляд, – дело очень хорошее. Такое случается нечасто, но Фонд Холокоста просил меня выступить по поводу Голодомора, голода на Украине, и записи этого выступления сохранились. Фонд также обратился к армянам, попросив выступить и их. Посол Украины в Вашингтоне посетил тогда музей Холокоста. Евреи не относились к этим событиям так же, как к своей катастрофе. В этом другая опасность. Если вы используете подобные термины, то события должны быть и настолько же трагичными по последствиям, и похожими на геноцид евреев. Но это – не одно и то же, если признано, что такие события имели место. Я считаю, что существуют виновные, но это не русская нация или какая-то другая. Это отдельная группа особенно страшных людей.
– Когда ваша книга "Урожай скорби" вышла в 1987 году, украинская служба Радио Свобода перевела некоторые ее главы и подготовила по ним серию передач. Мне кажется, что, послушав их, многие украинцы как раз и узнали о Голодоморе. Его факт некоторые отрицают до сих пор. С чем это, по-вашему, связано?
– Везде находятся люди, которые считают, что все было не так, как было на самом деле. Это касается не только голода на Украине, но и десятков вещей. Есть люди, отрицающие преступления сталинизма. Есть, конечно, те, кто отрицает Холокост, геноцид евреев. Есть люди, которые хотят все забыть, другие предпочитают думать: "По крайней мере, виноват не я, а кто-то другой". Разговор о том, почему некоторые люди придерживаются очень специфических политических и других взглядов, – очень долгий, я обращался к этому вопросу в других своих книгах.
– Будет ли когда-либо рассказана вся правда о Голодоморе на Украине?
– Я считаю, что факт Голодомора уже вполне установлен. Никто его не будет больше отрицать. То есть его будет отрицать лишь небольшое число людей. Существует тенденция не замечать, что отдавались прямые приказы "сверху", из Москвы, блокировать Украину, провоцировать голод на Украине и на Кубани. Были и другие регионы – Казахстан, Поволжье, конечно. Подобные приказы отдавались и по поводу других регионов.
Блокада Украины и Кубани была осуществлена с очевидной целью – чтобы погибали жители определенных регионов. Не люди определенной национальности, а местные жители – что, впрочем, на практике означало и уничтожение людей конкретной национальности. Но Сталин не считал себя антиукраинцем. Андрей Сахаров говорил, что Сталин был антиукраинцем, другие люди тоже говорили такое. Он был антиукраинцем, потому что он причинил украинцам страдания. Но он был "анти" и в отношении многих других народов. Потому что даже во время больших чисток 1953 года и антиеврейской кампании он говорил: "Я не антисемит. Расследуя заговор врачей, на каждые десять евреев мы убиваем четыре или пять не-евреев. Так что я не антисемит".
– Верно ли утверждение, что Сталин извратил идеологию Ленина, придя к власти? И поэтому Ленин был лучше, чем Сталин?
– Был ли Сталин хуже Ленина? Быть лучше, чем Сталин, не так уж и трудно. Так что, если их сравнивать, то, наверное, Ленин был чуть лучше. Но это не имеет большого значения. Я считаю, что Ленина превозносили слишком сильно, приписывая ему то, чего он не заслуживал. Сталин хуже, если придерживаться критерия количества совершенных убийств. Он создал систему, при которой у власти оказывались все более и более глупые и недальновидные люди. Но Ленин умер довольно молодым. Если бы он прожил столько, сколько Сталин или Мао… Молотов в разговорах с Феликсом Чуевым всегда говорил, что Ленин был бы еще более жесток, чем Сталин. Иногда он даже ругал Сталина за излишнюю в некоторых случаях мягкость.
– Почему же коммунистическая идея до сих пор сохраняет свою привлекательность?
– Давайте начнем с марксизма. Это одна из идей, которыми легко увлечься и от которых нелегко отказаться. Трудно сказать точно. Как я понимаю, люди, отказавшиеся от марксизма, задаются вопросом: "Так, и что дальше? Какова наша идея? Мы не должны мыслить буржуазно. Мы не должны мыслить, как иностранцы. Мы должны мыслить, как… Кто?!"
Это был фрагмент интервью Роберта Конквеста корреспонденту Украинской службы Радио Свобода Ирэне Халупе.
