Отрывки из передачи.

В московском издательстве «Колибри» вышла новая книга журналиста-международника, литератора, сотрудника Радио Свобода Андрея Шарого "Дунай: река империй". Он – автор дюжины книг, работает в жанре эссе, путевых и исторических очерков. Я пригласил коллегу в студию.

Андрей Шарый: Большие города все увереннее поворачиваются спинами к реке. Самый яркий пример - это Вена, которая десятилетиями старательно отгораживала себя от основного русла Дуная, хотя он протекает не посередине этого одного из самых крупных дунайских городов. Однако река по-прежнему, как ни вытесняй ее из ежедневной жизни, предоставляет огромное количество возможностей для интерпретаций. Как один из философских источников для своей работы я использовал книгу французского философа Гастона Башляра «Вода и грезы». Башляр анализирует множество смыслов воды вообще и реки в частности, рассуждает о ее философских символах. Река, вода - это сама жизнь. Поскольку от жизни уйти невозможно, то с метафизической точки зрения водный поток, большой речной поток, каким бы он грязным и неудобным ни казался, все равно стоит в центре жизни. Одновременно река - это граница, и ключевой вопрос в том, соединяет эта граница или разъединяет? Об этом мы и думаем, стоя на своем берегу и глядя на противоположный берег. Но если мы течем, плывем по реке, то думаем: река - это поток жизни, от рождения до смерти. Мы начинаем жизнь у истока своей реки, а заканчиваем жизнь у устья, растворяемся в море.​

Игорь Померанцев: Историки охотно пишут о влиянии гор и моря на историю, на геополитику, культуру. Чем река отличается от гор и от моря как формообразующий элемент? У вас есть глава «Смысл реки». В чем смысл реки? Вы искали этот смысл? Вы нашли его?

​Андрей Шарый: Река играет иную роль в человеческой истории, нежели горы или море. Река разрезает пространство, как лезвие ножа. Вернусь к образу границы, с которым связаны страх и ожидание перемен, желание построить крепость, чтобы отгородиться от варваров или какой-либо другой опасности, как это делала, скажем, Римская империя. Римская империя - это, кстати, единственное государство в истории человечества, которое смогло установить контроль над всем током Дуная. Горы - иное препятствие, полностью изолирующее тебя, а река сохраняет возможность коммуникации, это забкая, а не гранитная граница. По отношению к морю, конечно, река играет подчиненную роль, потому что в нем без остатка растворяется. В осмыслении этого слияния легко проследить и эротические моменты, как это делает Милорада Павич. В своем коротком эссе о Дунае он жонглирует словами о "проникновении" реки в море, о том, что Дунай, исторгнувшись в пучину, течет еще более суток после того, как исчезает. Это жизнь реки после ее смерти - в соединении с эротикой выброса энергии и ее растворения.

Игорь Померанцев: У современного американского историка Тимоти Снайдера есть книга «Кровавые земли». Он пишет о 30-40-х годах минувшего века, о территории Восточной Европы и о гигантских жертвах сталинизма и гитлеризма. Можно ли назвать Дунай кровавой рекой или рекой утопленников?

​

​Андрей Шарый: О да, существует соблазн написать историю Дуная как историю сражений, войн и бесконечных человеческих страданий. У этих страдагний - разные причины. В гидрографии есть термин «столетнее наводнение» - это разрушительное наводнение, которое повторяется примерно раз в сто лет. Сейчас что-то поменялось в природе, и в связи с климатическими изменениями сильные наводнения стали чрезвычайно частыми. За последние 15 лет, по крайней мере, три наводнения, которые пережил Дунай, можно формально причислить к категории «столетних». Конечно, теперь человеческих жертв меньше, чем когда-то, но от наводнений люди гибнут всегда.

Природные катаклизмы - не главное несчастье Дуная, большая часть летосчисления которого так или иначе связана с войнами. Россия вела войны в низовьях Дуная на протяжении двух с половиной веков, одни только русско-турецкие войны длились, если сложить все периоды боевых действий вместе, более 30 лет. Причина тут вот в чем: любая империя живет, только пока она расширяется, пока пожирает территории. Как только расширение империи прекращается, она начинает загнивать и умирает. Дунай - историческая граница нескольких империй, их кровоточащий шов, эти империи оставили на дунайских берегах множество символов своих преступлений и своего могущества. На протяжении одного дня пути ты минуешь мемориал на месте гитлеровского концлагеря Маутхаузен, в котором погибли сотни тысяч человек, и построенный в сталинское время венгерский город Дунауйварош (бывший Сталинварош) с гигантским металлургическим комбинатом, знак непомерных амбиций социалистического содружества. Сколько народу погибло на дунайских берегах - никто не считал, известно, скажем, что одна только советская осада Будапешта в 1944-45 годах обошлась более чем в 150 тысяч жизней и полмиллиона раненых, это была одна из самых кровавых городских операций Второй мировой войны. На эти печальные темы можно говорить очень долго, но, поверьте, погружаться таким образом в дунайские воды с головой - очень тяжелое занятие.

Игорь Померанцев: Есть ли смысл, помимо географического, в таких словосочетаниях как «дунайская цивилизация», «дунайские народы», «люди Дуная»?

Андрей Шарый: Дунай тем и интересен, что это - самая интернациональная в мире река. Сейчас она протекает по территории 10 государств. Здесь встречаются сразу нескольких миров: германский, романский, латинский, угорский, славянский. В конце концов, люди, каких бы кровей они ни были, на каком бы языке ни говорили, веками занимались одними и теми же промыслами - ловили рыбу, купались в Дунае, ставили паруса, переплывали Дунай или боялись его переплывать. Да, существует единая дунайская цивилизация, которую приятно изучать сквозь призму культурно-фольклорных процессов. ​

Люди Дуная? Да, их множество, один интереснее другого. Вот, скажем, австро-венгерский император Франц Иосиф - ключевая фигура дунайской истории второй половины XIX – начала ХХ века. Он правил на протяжении 68 лет, именно во время его царствования в Вене построена та самая система речных сооружений, значительно обезопасившая город от наводнений. Молодость императора связана с приятными дунайскими воспоминаниями: в 1856 году он спускался по реке на роскошном судне вместе со своей невестой, прекрасной Елизаветой Австрийской. А добрые подданные, как водится, приветствовали своего доброго царя, разхахивая имперскими черно-желтыми флагами.

Вот еще пара дунайских личностей. Федеративная Югославия, созданная Иосифом Броз Тито, тоже была по сути маленькой империей, социалистического толка. Хорватский писатель Мирослав Крлежа, человек социалистических убеждений и в определенной степени соратник Тито, рассматривал Балканы и дунайскую зону вообще как место встреч и пересечений разных цивилизации. Крлежа считал, что Балканы начинаются в его любимом кафе «Рубин» в отеле «Эспланада», рядом с Центральным вокзалом Загреба. Тито и Крлежа, политик и писатель, часто встречались и вели духоподъемные беседы. Что касается социалистического маршала, то он сыграл в судьбе Дуная вполне практическую роль - повелел перекрыть великую реку. В 1960-70-е годы социалистическая Югославия и социалистическая Румыния, которой рулил тогда диктатор Николае Чаушеску, осуществили совместный гигантский проект: в узкой речной долине Железные ворота они построили два гигантских комплекса электростанций. Это событие сильно повлияло на Дунай: с одной стороны, сделало возможным судоходство по всей реке, уменьшило опасность наводнений, дало люлям электричество, но с другой - искорежило экологическую систему реки. Это был проект югославской и румынской социалистической гордости - в пику советской социалистической гордости. Соревнование с мощью природы выиграл человек, вот только непонятно, нужно ли природу побеждать.

Писатель и нобелевский лауреат Элиас Канетти - из сефардской семьи, его предки были в числе основателей еврейской общины в городе Рущук, сейчас это болгарский город Русе. Канетти родился на рубеже веков XIX и XX веков, прожил в Рущуке всего несколько детских лет, но эти воспоминания остались в его памяти необычайно яркими. В своей блестящей автобиографической книге "Спасенный язык" Канетти говорил о том, что именно опыт общения с Дунаем задал всю его богатую творческую судьбу. Канетти жил в нескольких странах, был британским подданным, считал себя болгарином, был евреем по крови, говорил на языке сефардов ладино, писал на немецком языке. Такое невероятное смешение может прекрасным образом подарить именно Дунай. Канетти - один из тех писателей, кто задал тон общения с рекой как с живым существом. Канетти, например, рассказывает о том, как он маленьким мальчиком обижался на Дунай, поскольку однажды во дворе, где в дунайской воде кипятили белье - а в Рущуке тогда не было толковой канализации, - он обжегся, ненароком притронувшись к нагретому баку. Он обижался на Дунай как на живое существо.

Такому трогательному отношению к реке есть своя дунайская антитеза. Главной дунайской страной, по формальным данным, нужно считать Румынию, потому что она контролирует больше трети речного тока, всю нижнюю тысячу километров. Но вот в том, как румыны относятся к Дунаю, мне чудится некоторый оттенок обиды: они не могут смириться с тем (не очень политкорректно скажу), что вынуждены собирать всю грязь, плывущую по реке. Как раз о румынских городах можно со стопроцентной уверенностью говорить, что они стоят спиной к реке: в пору Чаушеску их инфраструктура чудовищным образом изуродована, разрушена старая застройка, это сплошные бетонные коробки. Дунай в некотором отношении - румынский пасынок, это река трудовая, индустриальная, сточная, и только в дельте с ее красотами Дунай, как мне кажется, самими румынами воспринимается как чудо природы.

Игорь Померанцев: У Г. Державина есть такие стихи:

Воды быстрые Дуная
Уж в руках теперь у нас;
Храбрость Россов почитая,
Тавр под нами и Кавказ.

Не обольщается ли Державин? Есть ли или был у Дуная русский профиль?

​Андрей Шарый: Державин, как показала история, обольщался. Вы прочитали четверостишие из его оды, написанной на победу армии Екатерины Великой над турками, когда Россия крайне активно вела себя (это последняя четверть XVIII века) на дунайских берегах. Этот текст, положенный на музыку, одно время даже был гимном Российской империи. Россия очень хотела закрепиться на Дунае, и в отечественном коллективном сознании Дунай, конечно - "наша" река, хотя последние четверть столетия выхода у России к Дунаю нет. Связано такое восприятие чужой реки, во-первых, с преданиями далекой старины - киевские князья неоднократно совершали набеги на Византию и форсировали Дунай. Древнерусское государство так и не смогло закрепиться на дунайских берегах, последовал мощный откат, и в новом облике Россия попыталась вернуться на Дунай в петровские времена. В первой половине XIX века, после череды успешных войн, Российская империя некоторое время контролировала всю дельту Дуная, но выше распространить свое влияние не смогла. Потом эпоха побед окончилась, а после распада СССР торжественность оды Державина потеряла всякий смысл: Россия с Дуная вытеснена. русский имперский поход окончился по большому счету неудачей. Вот кто уж проливал там свою кровь, с кем только ни воюя - и с пруссаками, и с венграми, и с турками, и с французами, и с турками, в сотнях километров от границ своей страны - это как раз русские солдаты.

Игорь Померанцев: У вас в книге много поэтических цитат: это и русские стихи, и переводы на русский язык с немецкого, венгерского, словацкого. Это влияние Дуная, его силлаботоники?

Андрей Шарый: Мне хотелось каким-то образом смягчить историко-публицистический текст, и ничто лучше поэзии не может это сделать. Самые интимные национальные переживания, как, впрочем, и переживания личные - это переживания в стихах. Почти весь корпус стихов, посвященных Дунаю, за некоторыми только исключениями - горькие строфы, в которых мало радости, а если она и есть, то фальшивая, как в советской песенке «Вышла мадьярка на берег Дуная, бросила в воду цветок». Здесь я процитирую строки, которые испольтзовла в качекстве эпиграфа к своей книге. Это отрывок из стихотворения венгерского поэта Эндре Ади «Признание Дуная», 1915 год.

Все у меня в глубине!

Все истории сводки,

Утонувшие, будто колодки,

Державшие столько наций.

Здесь крылья, отрезанные не вчера,

Здесь утопленники-вечера.

«Наши современники» Рассказывает Александр Жихарев, звонарь, колокольный мастер, изобретатель

«Радиоантология современной русской поэзии»

Стихи Александра Макарова-Кроткова (Москва)

не смотри
что эта стена
гладкая
и холодная

не смотри
в ту сторону

за ней
есть стена
тёплая
и шершавая

подожди
прошу тебя

ты сможешь
к ней прикоснуться

«Мои любимые пластинки» с писательницей Марианной Гончаровой