Дмитрий Волчек: Начнем январское кинообозрение с примечательного экспериментального проекта. Это дебютный фильм Серхио Кабальеро, он участвует в конкурсе первого в 2011 году крупного кинофестиваля, который 26 января открылся в Роттердаме. Подводя итоги 2010 года в нашей программе, мы недоумевали – отчего так много стало замечательных картин о привидениях и переселении душ. И вот, пожалуйста – снова кино о призраках. О Серхио Кабальеро и его фильме “Край света” – кинокритик Борис Нелепо
Борис Нелепо: Кабальеро возглавляет знаменитый музыкальный фестиваль “Sonar”, при поддержке которого сделан “Край света”. Это история двух русскоязычных привидений, которые бредут по паломническому пути Святого Иакова, чтобы снова обрести земную жизнь. Кабальеро изобретает новый жанр – медитативную комедию. Несмотря на то, что "Край света" во многом вдохновлен экспериментальным фильмом Филиппа Гарреля "Внутренний шрам", выглядит он пародией на все медленные фильмы последнего времени разом. Сложно не вспомнить недавнюю “Рыцарскую честь” каталонца Альберта Серры. Сравнение неслучайное: оператор “Края света” свою карьеру начинал именно на том фильме. Фильм получился очень странный. Он вписывается во все тенденции актуального кинематографа последнего времени, но при этом всё равно стоит немного особняком. Сюжетный минимализм компенсируется фантастической красоты пейзажными видами, меланхоличным юмором и наличием второстепенных героев – прекрасных оленей, с которыми заводит дружбу один из призраков. Не забудем и о музыкальном бэкграунде создателей: фоном для этого роуд-муви стали композиции Нико и электронного дуэта “Suicide”.
Дмитрий Волчек: Не знаю, как сам Серхио Кабальеро объясняет русскоязычность фильма, но подозреваю, что режиссер для таинственности выбрал язык, который большинству его зрителей не должен быть понятен. Такие нетривиальные существа, как привидения, и обязаны изрекать какую-то тарабарщину. Зрители, понимающие их не очень искусно интонированную речь, какую-то часть очарования не постигают. Но все же главное в фильме “Край света” – не диалог, а красивейшие безлюдные пейзажи, частью которых становятся два призрака в белых балахонах и их конь – иногда настоящий, иногда из папье-маше. Отмечу и актерское мастерство филина, которого встречают на пути герои. Они также неведомо отчего истребляют девушку-хиппи, а позднее и родственную ей недотыкомку из ада, так что встречаются в этом медленном кино и некие всплески экшна. Оператор Эдуард Грау снимал, среди прочего, “Одинокого мужчину” Тома Форда – шедевр декоративности. “Край света” можно сравнить с другим недавним пейзажным фильмом – “Необходимым убийством” Ежи Сколимовского, историей скитаний угрюмого моджахеда по зимнему польскому лесу – лес и населяющая его живность намного интереснее моджахеда, от которого, ко всеобщему удовольствию, в финале остаются только потеки крови на спине лошади – родной сестры коня из фильма Кабальеро.
Еще одна комедия, но совсем другого толка. О новой ленте Франсуа Озона мы уже говорили в сентябре, когда ее показывали на Венецианском фестивале. Тогда, правда, все буквально и неправильно переводили название – “Ваза”; в российском прокате фильм именуется “Отчаянной домохозяйкой”, это ближе к истине. Говорят, что многое в этом фильме понятно только французам, а иностранец некоторые актуальные шутки не заметит и будет скучать. Катерина Прокофьева не только заметила, но и обсудила звучащие в картине фразы Николя Саркози и другие политические намеки с режиссером Франсуа Озоном.
Катерина Прокофьева: Фильм получился музыкальным, смешным – и с Денев. Ей 67 лет, а она все еще играет роман с Жераром Депардье, в этом фильме вконец ожиревшим и стриженым под горшок. После звездного состава “Восьми женщин” Франсуа в “озонову зону” пускает лишь самых воспетых. В данном случае компанию “святой паре” составляли Фабрис Лукини, Жюдит Годреш и Жереми Ренье.
Озон особенно увлекается темой женственности, материнства и социального положения женщин, а также особенностями женского нервного срыва. Мало того – предпочитает работать с женщинами. Вот что он говорит об этом:
Франсуа Озон: Да, мне больше нравится работать с женщинами, прежде всего потому, что они значительно менее нарциссичны, чем мужчины. Они готовы принять больше риска, что касается манеры игры. Это сложно, потому что ролей для них меньше, чем для мужчин. Я считаю, что кино в принципе владеют мачистские тенденции. Тем не менее, в женщинах много энтузиазма, и они способны плотнее приблизиться к режиссерскому замыслу. И потом – женщины актрисы по природе. Они привыкли к тому, что на них смотрят, привыкли играть в жизни. И они согласны с тем, что мужчина-режиссер будет руководить ими, вести их. По умолчанию согласны. Тогда как я знаю многих мужчин-актеров, которые не очень готовы к тому, чтобы им говорили, что и как делать.
Катерина Прокофьева: Но и с женщинами по-разному. Женщины ведь разные…
Франсуа Озон: Ну конечно, единого способа работы нет. К каждому актеру нужно найти свой ключ. В полной мере я понял это в работе над “Восьмью женщинами”. Передо мной были восемь женщин – абсолютно разных. С Катрин Денев нельзя общаться так, как с Эммануэль Беар, а с Беар – как с Изабель Юппер. Одной нужны психологические выкладки сценария, другой важно – как встать и как повернуться. Катрин, например, очень сильно вникает в ожидания режиссера, ей важно знать, какой фильм должен получиться. Другие, как Фабрис Лукини, например, хотят знать истинное значение своей реплики. Какой смысл в тексте, конкретную мизансцену. Ну а есть актеры, которые вообще ничего не хотят, как Жюдит, например. Она только спрашивает, хорошо ли держится прическа и идет ли ей это платье.
Катерина Прокофьева: Катрин сразу согласилась на эту роль?
Франсуа Озон: Мне сначала было не совсем ловко предлагать ей роль клуши-домохозяйки, потому что она совсем не такая, но когда она прочитала сценарий, она смеялась. И – да, согласилась сразу. А я начал строить вокруг нее семью. Она сказала: “Вот увидите, очень легко будет найти мне любовника и очень сложно – мужа”. Так и оказалось. На место любовника сразу подошел Жерар Депардье. Это – мистическая пара на экране, у них какая-то химия, они всегда хорошо смотрятся – делали уже шесть фильмов вместе, это седьмой. А вот на роль мужа я подобрал Фабриса Лукини, которого я ей, таким образом, противопоставил, потому что Катрин – киноактриса, а Фабрис – из театрального мира. И мне было интересно их столкнуть, потому что по сценарию у них тоже не все гладко, я подумал, что будут искры.
Катерина Прокофьева: Сцена, где Денев и Депардье танцуют на дискотеке – она настолько… ожидаема, что почти карикатурна.
Франсуа Озон: Вновь объединить Катрин и Жерара – это была мечта. Это – двое французских актеров, которых я обожаю. Они ведь представляют лицо французского кинематографа уже тридцать лет.
И вот эта сцена, когда они танцуют в “Бадабуме”, для нас, французов, невероятная – они как постаревшие члены семьи. И, словно двадцатилетние, танцуют на дискотеке – очень трогательная волнующая сцена. И потом – поцелуй. Конечно, в таких случаях всегда нужен поцелуй.
Катерина Прокофьева: Вот я смотрела фильм, и у меня ощущение было, что Озон стебется. Эта сладкая постаревшая парочка, романтика семидесятых, речь домохозяйки, в которой она с трибуны кричит избирателям: “Да, я ваша мать, мать всех французов!” и концовка – великая американская мечта. Все это не может быть серьезно… Вы – серьезно?
Франсуа Озон: Ну, это комедия, позвольте, это же не реалистическая драма. Конечно, я хотел обыграть эту историю. Чтобы она была смешная, ироничная немного, местами – меланхоличная, но у меня совсем не было намерения смеяться над этими персонажами, наоборот – я к ним питаю нежность. И потом, вы совершенно правильно сказали, мне хотелось переработать success story по-американски – некто, кто был унижен, берет реванш. Но с другой стороны, мои персонажи – не черно-белые. Именно поэтому мне было интересно показать, например, развитие персонажа Жюдит. В начале фильма она ругает мать за то, что та – клуша. А потом оказывается, что клуша – это сама Жюдит. Это она не может решиться ни мужа оставить, ни сделать аборт. Что касается матриархальной речи мадам Пюжоль, я понимаю, что некоторых это может раздражать, но, в конце концов, эта речь – в логике персонажа. Я думаю, что зритель достаточно умен, чтобы это почувствовать и различить иронию и нежность.
Катерина Прокофьева: Одноименная пьеса была написана в 80 годах Пьером Барийе и Жан-Пьером Греди и 570 раз сыграна в театре “Antoine”. Озон, стало быть, пленился историей Сюзанн Пюжоль, пожилой домохозяйки, записывающей в блокнотик милые бездарные стишки про белочек, которых они встречает в парке во время утренней пробежки. У Сюзанн двое взрослых детей и нервный муж-тиран, который управляет фабрикой по производству зонтиков и изменяет жене с секретаршей. Когда месье Пюжоль попадает в больницу, а рабочие на фабрике бастуют, Сюзанн приходится вмешаться. Пьеса заканчивается тем, что Сюзанн остается на месте директора, но Озон продолжил другую концовку. В его подаче Робер Пюжоль таки возвращается к роли управляющего, а Сюзанн, поняв, что “экшн” – это ее стихия, идет в политику, становится кандидатом и выступает на местных выборах против своего бывшего любовника – старого коммуниста Мориса Бабена в исполнении Депардье.
Франсуа Озон: Пьесу я читал давным-давно, но все никак не мог понять, как адаптировать ее к экрану. Мне все казалось, что история не очень актуальна. А в 2007 году в президентских выборах во второй тур вместе с Николя Саркози вышла Сеголен Руаяль. То, что происходило вокруг ее кандидатуры, заставило меня подумать, что со времени истории Сюзанн Пюжоль не многое изменилось. Я перечитал пьесу еще раз и решил делать фильм.
Катерина Прокофьева: Но вам не захотелось перенести действие в наши дни?
Франсуа Озон: Я думал об этом, но получилась бы не комедия, а социальная драма. Вышла бы картина с социальной тематикой а -ля Кен Лоуч, а я этого не хотел. Я решил оставить действие в 70 годах, чтобы это не вызывало прямого прочтения, чтобы можно было посмеяться, потому что, когда есть дистанция, смеяться всегда легче. Да и все мы идеализируем прошлое. В конце концов, тот период был очень похож на сегодняшний. Тоже кризис, нефть, безработица, похищения директоров больших компаний. Разница в том, что тогда у коммунистов было 20 процентов, а сейчас их почти нет. Для вас это, может быть, не так экзотично, а для нас – да.
Катерина Прокофьева: Вам тогда было 10 лет, вы лично не можете ничего помнить из тех времен, но вы с таким умилением (теперь я знаю, что с умилением) показываете семидесятые…
Франсуа Озон: Да, я должен был исследовать то время. Я хотел снова найти семидесятые моего детства – те, что я видел детскими глазами. Все эти высокие прически и завод по производству зонтиков. Конечно, это стилизация, все игровое, реконструкция, но таково было мое стремление сохранить театральный аспект. Есть режиссеры, которые стараются быть как можно более реалистичными, а для меня вот важно признать, что это – спектакль. Я думаю, что и для зрителя – отдельное удовольствие понимать, что это – игрушка такая.
Катерина Прокофьева: Это ваша третья адаптация театральной пьесы к кино?
Франсуа Озон: Да, предыдущие были “Капли воды на раскаленных камнях” по Фасбиндеру и “Восемь женщин” по Тома. Мне нравится переносить театр в кино, я думаю, что это близкие вещи. Однако, когда вы смотрите спектакль в театре, это просто представление, а в кино вам легче идентифицировать себя с персонажем. Может, это такая брехтовская сторона моей натуры, не знаю, но вот именно это мне в адаптациях и интересно.
Катерина Прокофьева: Кажется, несмотря на нарочитую театральность, в фильме есть и архивные кадры?
Франсуа Озон: Там есть опрос мужчин на улице, их спрашивают, надо ли женщинам ходить на работу. Так вот это – настоящая съемка уличной анкеты семидесятых, я бы в жизни не осмелился сам высказаться в настолько женоненавистническом духе – даже додуматься до этого.
Катерина Прокофьева: В Каннах Озона предупредили, что фильм слишком французский и не обязательно понравится иностранной публике, но в Венеции стало понятно, что фильм – вполне зрительский. Теперь Озон уже с полным правом утверждает, что чем больше в фильме национальной идентичности, тем больше у него шансов у заграничной аудитории.
Почему вы изменили концовку пьесы?
Франсуа Озон: Я много обрезал, но и много добавил. Мне просто подумалось, что напрашивается третий акт – Сюзанн не захотелось возвращаться к кастрюлям. Получилось более современно. Получился феминистический фильм, это да.
Катерина Прокофьева: Для французов выражения, использованные в фильме “вернуться к кастрюлям”, “работать больше, чтобы больше получать” – это отсылки к словам Саркози. В картине даже обыгрывается эпизод, в котором Робер Пюжоль говорит: “Отвали, дурачье” – фраза, которую сказал Николя Саркози мальчишке на улице. Фраза, ставшая во Франции знаменитой.
Франсуа Озон: Да, конечно, это из той поры. Но я не вкладывал дополнительного смысла, просто эти фразы вошли в обиходную речь. Мальчишки в школе на переменах говорят друг другу: “Отвали, дурачье”, потому что им пример подали сверху – президент республики как никак.
Катерина Прокофьева: Мне очень понравился Жереми Ренье в роли молодого Пюжоля…
Франсуа Озон: Мне захотелось дать Жереми роль – такую лучистую, чтобы он там все время улыбался, так как он все время играет очень мрачные роли. Сначала у меня в моем старом фильме “Криминальные любовники”, очень часто – у братьев Дарденн. А на роль дочери я перебрал очень много актрис, и вот Жюдит была лучшей стервой с обворожительной улыбкой – очень естественным образом.
Жюдит Годреш: Вот. Женщины постоянно пытаются доказать, что они не только то, что они есть, не только мама, не только жена, не только любовница. Это все так до сих пор.
Я могу, как женщина и актриса, проводить параллели. Мне все равно часто приходится чувствовать себя вещью – в роли актрисы. А Бог свидетель, что быть актрисой – сильно развязывает руки и дает многочисленные возможности. И все равно – бац, ты находишься в положении, когда тебе нужно снова доказывать, что ты – не только актриса.
Катерина Прокофьева: Об этом и фильм.
Жюдит Годреш: Мне кажется, как раз Франция – это страна, где женщинам уделяется много внимания, по сравнению с другими странами. А тем временем столько в мире всяких ужасов по отношению к женщинам… Я, как француженка и актриса, со своей колокольни могу сказать, что, по моему разумению, этот кошмар должен прекратиться, но…это будет абсурдно звучать.
Дмитрий Волчек: “Прощание с Офелией” – так озаглавил Борис Парамонов эссе памяти Сусанны Йорк. Замечательная актриса скончалась 15 января в Лондоне, ей было 72 года.
Борис Парамонов: Мне трудно судить, насколько Сусанна Йорк известна сейчас в России. Вряд ли широко известна – прежде всего потому, что она уже давно перестала сниматься в кино, выступая, в основном, в театре (была участницей лондонской Королевской труппы). Но ее видели еще в СССР. В шестидесятые годы она появилась на советских экранах в двух больших ролях: “Том Джонс” с Альбертом Финни и с Джейн Фонда в фильме “Загнанных лошадей пристреливают”. Сначала показали “Лошадей”. Помнится, на этот фильм шли, чтоб посмотреть знаменитую Фонда, которую советская пресса раздувала еще за ее левацкую политическую активность. Но как только в кадре появилась и повела свою роль Сусанна Йорк, я на Джейн Фонда и глядеть перестал, Сусанна Йорк совершенно ее забила. Это не только мое мнение: в США именно за эту роль ее номинировали на “Оскара”.
Сусанна Йорк отошла от кино во многом из-за своей внешности: ее нельзя было представить в какой-либо роли, кроме роли инфантильной женщины, женщины-ребенка. Изящная, с огромными голубыми глазами, большим и тоже каким-то детским ртом – не то что нимфетка, а именно слабая женщина, которую легко обижать и эксплуатировать. Невинная женщина, которая плохо кончит, которую жизнь добьет. Незабываема сцена в “Лошадях”, когда она, уже испытавшая нервный срыв, стоит в одежде под душем. Ее архетип – Офелия; пожалуй, так можно сказать.
Понятно, что с годами роли этого плана сделались не для нее. Но в 1968 году она снялась в фильме “Убийство сестры Джордж”, снятом в Англии замечательным американским режиссером Робертом Олдричем, к сожалению, мало известным широкой публике. Даже если бы не было “Загнанных лошадей”, Сусанна Йорк осталась бы в истории кино после “Убийства сестры Джордж”. Фильм был для того времени необычно смелым как по теме, так и по ее разработке. Это фильм о лесбиянках, но тема взята не в ее сексуальной специфике, а в глубокой психологической разработке, выходящей за рамки гей-контекста. Сусанна Йорк играет молодую сожительницу уже достаточно пожилой телевизионной актрисы, выступающей в популярном сериале о добрых делах одной монахини – вот этой самой сестры Джордж. Чайлди (героиня Сусанны Йорк) – последняя любовь уже состарившейся Джун (так зовут актрису). Она очаровательна и легкомысленна, склонна обманывать Джун (встречается и с мальчиками), при этом воображает себя поэтессой. Джун ревнует ее, боится потерять, и в добавок к этому узнает, что сериал скоро прекратят и она останется без работы. Ситуацию ловко использует большая административная начальница, сама при встрече с Чайлди ощутившая в себе подавленные лесбийские склонности: она соблазняет Чайлди, обещая, что ее стихи прочтут в радиопередаче “Би-Би-Си”. В результате Джун лишается всего – и работы, и любовницы, но как кончается ее линия, нам сейчас неважно. Необыкновенно важна последняя сцена, в которой участвует Чайлди – Сусанна Йорк: сцена совращения ее начальницей. Это шедевр актерского мастерства Сусанны Йорк. В некоторых американских штатах эта сцена была запрещена для показа в кинотеатрах.
Есть еще две важные киноработы Сусанны Йорк, которые нужно упомянуть: фильм “Служанки” по пьесе Жана Жене, где она играла вместе с Глендой Джексон, и фильм Роберта Олтмана “Призраки”, в котором Сусанна Йорк играла женщину, сходящую с ума. Олтман – признанный мастер, но этот его фильм трудно смотреть, это, скорее, экспериментальное кино.
И я бы назвал еще один фильм с Сусанной Йорк – “Икс, Игрек, Зет”. Там она выступала вместе с Майклом Кеном и уже немолодой Элизабет Тейлор. Это изящная, скорее, комедия, обыгрывающая, опять же, лесбийскую тему. Майкл Кен, преуспевающий лондонский адвокат, женатый на Элизабет Тейлор, заводит роман с их общей знакомой - молодой женщиной Сусанной Йорк, к которой собирается уйти. Тейлор, женщина хваткая и умная, не устраивая скандала, наоборот, сближается с Сусанной Йорк и в доверительных, якобы дружеских разговорах выясняет, что та была школьницей влюблена в одну ее учительницу. После этого для Тейлор уже не составляет трудности склонить Йорк к лесбийскому роману, причем она устраивается так, что их накрывает муж, Майкл Кен. Финал – что называется, открытый: кого теперь любить и кого отвергать мужу – жену или любовницу? Все ему, изменнику, изменили. Уравнение с тремя неизвестными – икс, игрек, зет.
В сущности, это пустячок, но пикантный, пряный. Такие вещи требуют первоклассного исполнения. И Сусанна Йорк выдерживает уровень своих знаменитых партнеров. Она и вообще не хуже Элизабет Тейлор. Тейлор, состарившись, стала неплохой актрисой, ей идут роли пожилых стерв. А в ролях молодых Сусанна Йорк несравненно лучше. Во всяком случае, так мне кажется. И для ее поклонников Сусанна Йорк остается молодой.
