Что обсуждали в течение недели правозащитники, юристы и гражданские активисты:
- С 28 апреля в России начинает действовать закон, по которому суды могут, помимо арестов или подписки о невыезде, запрещать подследственным определенные действия.
- Несмотря на решение ЕСПЧ, Верховный суд России не нашел оснований для пересмотра дела братьев Алексея и Олега Навальных.
- В нескольких регионах России из аптек пропали льготные лекарства, а депутаты тем временем предлагают запретить поставки в страну импортных препаратов.
ВСЕМ СИДЕТЬ!
Судебная новость дня касается так называемого "театрального дела", одним из обвиняемых по которому является режиссер Кирилл Серебренников. Первый генпродюсер "Седьмой студии" Алексей Малобродский находится в следственном изоляторе. Ожидалось, что 27 апреля суд и его отпустит под домашний арест. Об этом, что необычно для российской системы, ходатайствовало следствие, ссылаясь на возраст и состояние здоровья подсудимого. Прокуратура возражала. Суд принял сторону обвинения и не изменил меру пресечения.
Арест, и вовсе не домашний – самая любимая российскими следователями мера пресечения для подозреваемых и обвиняемых в преступлениях. Арестовывают даже тех, кого нельзя до приговора сажать в тюрьму. Почему же следствие так настойчиво пытается усадить всех, кого можно и кого нельзя, в следственный изолятор, а прокуроры это поддерживают? – об этом в интервью Радио Свобода рассуждает адвокат Мурад Мусаев:
– Причин много: во-первых, это инерция. Издревле помещение в тюрьму считается самой солидной и надежной мерой пресечения, и мало кто задумывается о том, насколько она бывает обоснованной в конкретных делах. Во-вторых – всегдашнее наше "как бы чего не вышло". В-третьих – боязнь следователя, даже в самых банальных общеуголовных делах в Москве, что кто-нибудь из его начальников или надзирающих органов подумает, что он решил избрать более мягкую меру пресечения за взятку. Кроме того, это способ давления на подследственного.
В ряде западных юрисдикций люди, обвиняемые в убийствах, часто ходят под залогом: это не мешает отправлению правосудия, и редко когда кто-то из них, что называется, дает деру. А у нас, к сожалению, это так.
Арест – самая любимая российскими следователями мера пресечения для подозреваемых и обвиняемых в преступлениях
Марьяна Торочешникова: Тем не менее, в России поправили Уголовно-процессуальный кодекс, и буквально на днях ввели в него новую меру пресечения для обвиняемых и подозреваемых в преступлениях – так называемый "запрет определенных действий". В УПК России появилась статья 105.1, и уже с 28 апреля российские суды по ходатайству следователя смогут, помимо назначения арестов, залогов или подписки о невыезде, запрещать гражданам разговаривать по телефону, пользоваться интернетом и даже подходить на определенное расстояние к каким-либо людям или объектам. Мурад, поправка в УПК приведет к чему-то новому?
Мурад Мусаев: Думаю, ничего не изменится к лучшему. Теоретически у нас появляется альтернатива домашнему аресту и заключению под стражу, но в действительности единственное, что мы получим, – это наложение дополнительных запретов при избрании, например, такой меры пресечения, как залог. Раньше это была наиболее либеральная мера пресечения...
Марьяна Торочешникова: Но она практически не используется.
Мурад Мусаев: Все-таки иногда в более простых общеуголовных делах не мытьем, так катаньем мы добиваемся залога. А теперь может быть гибридная мера пресечения между залогом и домашним арестом: к примеру, тебе одобрят залог, но при этом запретят выходить из дома в какое-то время. Это будет называться иначе, но, по сути, будет домашним арестом. К сожалению, практика показывает, что многие новеллы уголовного процесса, которые кажутся либеральными, в конкретных уголовных делах оборачиваются против стороны защиты.
Марьяна Торочешникова: С другой стороны, может быть, это поможет в так называемых "делах о домашнем насилии"? Теперь у судей появится формальный запрет людям, подозреваемым в побоях, например, приближаться к своей жертве до вынесения решения суда.
Мурад Мусаев: Наши правоприменители иначе понимают нововведения. Но больше всего в этом новом законе меня напрягает упоминание средств аудиовизуального контроля, то есть лицо, в отношении которого избрана мера пресечения в виде ограничений и запретов, попадает в группу риска.
Марьяна Торочешникова: Фактически лишается права на неприкосновенность частной жизни.
Мурад Мусаев: У контролирующих органов возникает право, к примеру, установить средства видеоконтроля в комнате, где проживает данное лицо, чтобы убедиться, что оно, например, не приближается к компьютеру. При этом закон оставляет способы контроля над обвиняемым или подозреваемым на усмотрение контролирующего органа, то есть для того чтобы решить, ставить видеокамеру или нет, нет надобности в специальном решении суда.
Марьяна Торочешникова: Уполномоченный по правам человека Татьяна Москалькова сегодня обратилась к Федеральному собранию с просьбой принять законопроект, который внесет поправки в действующее законодательство и будет устанавливать коэффициент для людей, находящихся в следственном изоляторе до решения суда. Если человек какое-то время просидел в следственном изоляторе, то этот срок ему зачтется в колонии с повышенным коэффициентом: в колонии общего режима – день за полтора, а в колонии-поселении – день за два. Это хорошая идея?
Мурад Мусаев: Идея изначально очень справедливая. Но, сколько я себя помню в адвокатуре (а это уже 15 лет), во всех колониях России ходят слухи о том, что завтра или послезавтра будет принят такой закон. Более того, несколько раз такой законопроект вносился в Думу и там "замораживался".
Следственный изолятор – это заведение с довольно строгими условиями содержания, которые почти идентичны условиям в колонии строгого режима. Соответственно, человек, которому назначается общий режим или колония-поселение, достаточно долгое время пребывает в строгом режиме. Идея о том, чтобы пересчитывать и применять коэффициент, звучит уместно. Я очень надеюсь на то, что в этот раз проект будет принят.
Кстати, это показывает, что зря все боялись назначения нынешнего уполномоченного по правам человека на эту позицию.
РОССИЯ VS ЕСПЧ
Президиум Верховного суда России в среду оставил без изменений приговор Алексею и Олегу Навальным по так называемому "Делу Ив Роше". Оппозиционер Алексей Навальный был по нему приговорен к условному сроку, а его брат Олег – к реальному лишению свободы сроком три с половиной года. Сейчас он в колонии.
Решение стало реакцией на постановление Европейского суда по правам человека. В октябре 2017 года ЕСПЧ решил, что российские власти нарушили в ходе процесса в Замоскворецком суде Москвы по делу Навальных статьи Европейской конвенции, которые гарантируют право на справедливый суд.
Жалоба на условия содержания под стражей до суда – это одна из самых распространенных жалоб в Европейский суд по правам человека из России. Однако, несмотря на решение ЕСПЧ, российские судьи не станут пересматривать приговор четырехлетней давности, вынесенный по делу братьев Алексея и Олега Навальных. Верховный суд России не нашел для этого никаких оснований.
Жалоба на условия содержания под стражей до суда – одна из самых распространенных жалоб в ЕСПЧ из России
Марьяна Торочешникова: Мурад, с вашей точки зрения, можно ли говорить о том, что сейчас суды России, в частности, Верховный суд, решили немного осадить страсбургских судей и показать свою волю?
Мурад Мусаев: Это очень грустная история для тех тысяч российских граждан, которые ждут рассмотрения своих дел в ЕСПЧ, надеясь на пересмотр приговоров. Ведь в делах простых смертных таких сбоев раньше обычно не бывало, а в последнее время схема, обкатанная на "деле ЮКОСа", а теперь и на "деле Навального", применяется очень часто в совершенно обычных уголовных делах. Раньше Верховный суд и подумать бы не смог не отменять приговор после решения ЕСПЧ о том, что было нарушено право на справедливое судебное разбирательство. И, начиная с "дела Пичугина", мы попали впросак. Да, это грандиозный репутационный ущерб для российского правосудия, потому что мы просто взяли и, что называется, "по беспределу" отказались исполнять международный договор.
Марьяна Торочешникова: А что должно произойти для того, чтобы Верховный суд все-таки начал исполнять, в том числе, Конституцию РФ, которая говорит, что международные договоры являются частью правовой системы страны?
Мурад Мусаев: Вы же помните историю про Зорькина и про наш правовой суверенитет, о том, что наша Конституция важнее и главнее, чем всякие конвенции. В общем, это все позиции, не имеющие никакого отношения к праву. Это политический вопрос. Стало быть, для того чтобы ситуация изменилась, необходима политическая воля, либо в Российском государстве должно произойти что-то такое, что начнет главенствовать не политика, а право.
Что же произошло на этой неделе в Верховном суде РФ по "делу Навальных", почему он отказался пересматривать дело? Рассуждает руководитель Центра содействия международной защите Каринна Москаленко:
– Имя этому – "правовой нигилизм". Диагноз поставлен еще бывшим президентом России Медведевым.
Решение Европейского суда касается не только 6-й статьи Европейской конвенции, но еще и 7-й статьи, которая фактически свидетельствует о том, что человек вообще не совершал никакого преступного деяния. В этом случае человек вообще не подлежит уголовной ответственности, отсутствует состав преступления. В общем, сейчас в Верховном суде дело должно было быть прекращено.
У ВС все-таки был шанс пересмотреть это дело. Если бы суд направил дело на новое рассмотрение, то результат мог быть прямо противоположным: трудно доказывать недоказуемое. И в этом случае человек мог быть оправдан. Но сегодня на это нет политической воли.
У нас были подобные победы. Не так давно мы боролись на уровне Комитета министров – обвинение по "делу Тимура Идалова" при новом рассмотрении рассыпалось. И этого, конечно, боятся и в "деле Пичугина", и в "деле Навального".
А если говорить о других делах, которые не столь чувствительны для власти, то с помощью Комитета министров удается добиться совершенно реальных результатов. И это соблюдение не только Европейской конвенции, но и российской Конституции, и российского УПК. При всем том, что в России во многих вопросах отсутствует нормальная политическая воля, мы все-таки имеем возможность помогать нашим доверителям добиваться результатов, и у людей есть надежда, а это очень важно.
ЛЕКАРСТВА И АНТИСАНКЦИИ
Депутаты и сенаторы, похоже, соревнуются в цинизме. Депутат Государственной Думы Петр Толстой советовал россиянам заваривать кору дуба и пить "Боярышник" вместо американских лекарств, которые могут попасть под российские контрсанкции. Теперь сенатор от Совета Федерации Сергей Лисовский предлагает не преувеличивать роль импортных препаратов, так как с расстройствами прекрасно справляются "аскорбинка и марганцовочка".
Антисанкции еще даже не начали действовать, а люди в российских регионах уже столкнулись с проблемами при попытке получить льготные лекарства. В Карелии перебои с инсулином и тест-полосками для диабетиков. В Татарстане и еще в 20 российских регионах без лекарств могут остаться ВИЧ-инфицированные. В Калининградской области, где 55 тысяч человек, в том числе диабетики и онкобольные, имеют право на бесплатные медикаменты, льготных препаратов нет уже несколько месяцев.
Под запрет могут попасть 140 торговых марок и 130 препаратов с международными непатентованными наименованиями. Это почти 70% лекарств, которые сегодня можно приобрести в российских аптеках: от обезболивающего "нурофена" и препарата от простуды "Терафлю" до ферментного средства "Креон", без которого не могут обходиться больные панкреатитом, и препарата от гепатита "Совальди". Больше остальных могут пострадать больные пневмонией, раком и инсулинозависимые пациенты.
Хотя правительство обещает, что закон не будет распространяться на лекарства, которые нельзя заменить аналогами российского, индийского или китайского производства, врачи бьют тревогу: в большинстве случаев эти аналоги не способны эффективно бороться с болезнями и обладают гораздо более широким спектром побочных эффектов. Например, индийский антибиотик "Меропенем", применяющийся при пневмонии и перитоните, по эффективности в три раза уступает британскому "Меронему". А российское противорвотное средство "Латран" (заменитель немецкого "Зофрана", снижающего тяжелые последствия химиотерапии) зачастую вызывает как запор, так и диарею.
Всего в Российском государственном регистре лекарственных средств указаны 119 препаратов, которые производятся в США. Многие препараты, права на которые принадлежат американским фармацевтическим компаниям, производятся на территории Франции, Италии и других стран, которые также не одобряют действия российских властей.
Как жить без лекарств, если без них не выжить? Рассказывает президент межрегиональной благотворительной общественной организации "Хантер-синдром" Снежана Митина:
– Я не знаю, как жить без лекарств: пациентам, которых я представляю, лекарства нужны по жизненным показаниям. Диабетики погибают без инсулина, а мои подопечные погибнут без лекарств, которые делают в Америке. Но по иронии судьбы 15 мая планируется к рассмотрению этот "чудесный" закон – как раз в международный день мукополисахаридоза.
Заболевание встречается у одного новорожденного на десять тысяч человек – такое определение редких заболеваний дано в нашем законодательстве. А мукополисахаридоз – это один на 160 тысяч новорожденных. Это очень дорогое лечение. Взрослый человек с мукополисахаридозом обходится государству в миллион рублей за неделю.
Под запрет могут попасть 140 торговых марок и 130 препаратов с международными непатентованными наименованиями
Марьяна Торочешникова: А государство платит эти деньги?
Снежана Митина: По закону оно обязано платить. В Москве все люди с этим диагнозом бесперебойно получают свое лечение, как и во всем мире. А в Республике Татарстан у нас есть два пациента, которые три года назад получили на руки решение суда, но до сих пор не получают терапию. В Новочебоксарске у нас есть два пациента, которые полгода назад выиграли суд, длившийся три года, только лекарства не закупали. У нас было несколько случаев, когда пациенты погибали во время судебных тяжб.
Неуважаемый мною гражданин Чикатило страдал сахарным диабетом, и в день, когда привели в исполнение приговор, в девять утра он получил свой инсулин. А мои подопечные никого не убивали, не расчленяли, не ели и не насиловали, но получается, что их право на жизнь менее ценно, чем у Чикатило.
Марьяна Торочешникова: А чем чиновники объясняют свое нежелание обеспечить людей необходимыми лекарствами?
Снежана Митина: Они говорят, что принимают все возможные меры. Иногда говорят, что нет финансирования: это региональная ответственность, то есть регион должен закупать лекарства.
Марьяна Торочешникова: В начале этой недели многие отчитывались о проблемах с поставками лекарств, ссылаясь на новые правила.
Снежана Митина: Давайте мы все выбросим айфоны, вы не получите зарплату, а ваши дети не поедут учиться в Америку! Но эти лекарства мы оставим, потому что лекарства – это жизнь!
Марьяна Торочешникова: А что же будет, если все-таки введут закон...
Снежана Митина: Все просто погибнут! С одной стороны, Валентина Матвиенко говорит: "Давайте срочно обеспечивать мукополисахаридозы за счет федерального бюджета, потому что это страшная болезнь, это стоит дорого, регионы не справляются". А с другой стороны, мы рассматриваем такие "прекрасные" законы.
Марьяна Торочешникова: И получается, что человек списан со счетов?
Снежана Митина: Да. Ведь если случается перерыв в терапии, то дети прекращают говорить, ходить, самостоятельно глотать, и эти навыки зачастую не возвращаются. В голове не укладывается, как можно допустить такое! Понятно, что в некоторых регионах на это действительно нет денег, но закон одинаков для всех, и страна не заканчивается за МКАДом. Некоторые семьи вынуждены переселяться в Москву: продали все, что могли, купили комнату в "коммуналке" ради того, чтобы ребенок выжил.
Марьяна Торочешникова: Вы каким-то образом будете противостоять инициативе депутатов?
Снежана Митина: Да. Мы написали письма Володину и другим депутатам. На рассмотрение любых писем положен месяц, независимо от того, о чем они: о том, что цветы не растут, или о том, что дети умирают.
Марьяна Торочешникова: То есть они вообще живут на какой-то другой планете?
Снежана Митина: Те, кто находится в Госдуме и голосует за такие законы, как раз могут отвезти своих родственников лечиться за границу.
Марьяна Торочешникова: А что произойдет, если Дума все-таки примет этот закон?
Снежана Митина: Противосудорожные препараты тоже американские. И "Креон" необходим не только тем, у кого панкреатит, но и всем пациентам с муковисцидозом – это самое частое из редких заболеваний. Но наша фармацевтическая отрасль, к сожалению, не может соответствовать этим требованиям...
Марьяна Торочешникова: Как же не может?! Вот же депутаты говорят: "Мы же отберем у вас не все лекарства, а только те, у которых нет аналогов в России". Но если есть международные непатентованные наименования, какая разница, как это будет называться – "Аспирин" или "Ацетилсалициловая кислота"?
Снежана Митина: Врачи, наблюдающие наших пациентов, знают, что разница принципиальная: либо есть побочные эффекты, либо нет, либо есть клинически доказанная эффективность, либо нет. Хорошо, что у очень многих редких болезней есть единственное в мире лекарство, и пока ничего другого не придумано.
Сейчас многие пациенты с муковисцидозом уже не получают "Креон", потому что его не закупили, они пьют какие-то другие наши лекарства, и у всех случаются обострения, все попадают в больницы. Давайте по-честному посчитаем, что дешевле обойдется государству – лекарство, которое работает, или повальная госпитализация в связи с утяжелением состояния.
