Большая часть уголовных дел, возбужденных по статье "Оправдание терроризма" после взрыва в архангельском здании ФСБ 31 октября 2018 года, до сих пор не дошли до суда. Государство наказывает подозреваемых другим способом –​ внося их фамилии в список действующих террористов и экстремистов Росфинмониторинга. В числе таких "террористов" –​ молодая мать из города Медвежьегорск в Карелии Екатерина Муранова. Без денег и без работы, она заперта в своем городке и ждет суда за короткий комментарий во ВКонтакте.

Медвежьегорск, где живет Екатерина Муранова, – маленький районный центр в Карелии, всего 14 тысяч жителей. Когда 20 марта в дом к Катиным родителям, где она тогда жила с маленьким сыном, в шесть утра "пришли ребята в масках", у подъезда не собрались журналисты. Весь тот ужасный день Катя была одна.

– Они пришли, нагло вломились в дом, начали все обыскивать, – вспоминает она. – Говорят: "У вас есть запрещенная литература? У вас есть взрывчатые устройства?" Я говорю: "Нет. Ребята, смотрите что хотите, но у меня ничего противозаконного". Все у меня только в голове, мои мысли были со мной.

"Радикальный человек. Маленький мальчик"

Катя – анархистка. "Меня эта тема интересует со школы", – говорит она. Кате 27 лет, за исключением бабушки-румынки, все ее предки – коренные карелы. Она родилась в Медвежьегорске и живет здесь почти всю жизнь, с перерывом на учебу в Санкт-Петербурге. Тогда Муранова увлекалась анархизмом всерьез – вместе с друзьями они раздавали листовки, писали на стенах граффити. Вернувшись в город (местные называют его Медгорой – сокращенно от расположенной там Медвежьей горы) с маленьким сыном, продолжала читать книги и общаться с единомышленниками в чатах, но и только.​

​Утром 1 ноября кто-то сказал ей: "Миша себя взорвал". Михаил Жлобицкий, 17-летний анархист, 31 октября на входе в здание управления ФСБ по Архангельской области привел в действие самодельное взрывное устройство и погиб. Свой поступок он объяснил в анархистском чате: "ФСБ фабрикует дела и пытает людей…" Это преступление-самоубийство вызвало целый вал откликов и комментариев, а позже из него отфильтровался ряд уголовных дел по статье 205.2 УК РФ – оправдание терроризма. Большинство из них – за комментарии в соцсетях, мое – за авторскую колонку. (Против автора этого материала Светланы Прокопьевой возбуждено уголовное дело по той же ст. 205.2 УК РФ. – РС).

– От самоубийства Миши я была в абсолютном шоке, – вспоминает Муранова. – Зашла в Telegram, в чат наш общий – и вижу от него сообщение, что в Архангельске произойдет взрыв. Он как бы оставил предсмертную записку. Даже родителям ничего не сказал.

С Мишей они познакомились в одном из анархистских чатов, стали общаться в Telegram – "приятный молодой человек". Катя говорит, что всегда ругала его за радикальные взгляды: "Я ему говорила: "Миша, так нехорошо – ты слишком радикально настроенный человек". Это была типичная подростковая эмоция, считает она:

– У него такие мысли были: "Ребята, надо идти, надо что-то делать. Мы не можем просто так сидеть и смотреть на все это". То есть радикальный человек. Маленький мальчик.

Вскоре после взрыва в одном из анархистских сообществ ВКонтакте открыли стену памяти Жлобицкого. Одно из сообщений там оставила Екатерина Муранова.

– Я написала, что этот человек для меня – герой. Не в том смысле, что молодец, он весь идеальный, нет, но он отдал жизнь за свои идеи, – объясняет Катя. – Вообще, сейчас в мире мало таких людей. И я это все написала. И потом, через четыре месяца, ко мне пришли ребята в масках. Мне показали бумажку, скриншоты. И сказали: "Вы обвиняетесь в том, что вы оправдываете терроризм".

"Про тебя что-то пишут в интернете"

Пришедшие на обыск показали удостоверения Центра "Э" и привели понятых. Они перевернули вверх дном весь дом, напугав родителей Кати и шестилетнего Ваню. Забрали все электронные устройства – планшеты, телефоны – и зачем-то еще договор на подключение интернета. Часа через три увезли Екатерину с собой, в местное ФСБ, на допрос. Когда она отказалась с ходу подписать признание, разозлились.

– Они держали меня четыре часа в закрытом кабинете. То есть ко мне никто не приходил. Я одна там сидела. Мне не давали ни попить, ни выйти, ни войти – вообще ничего. Говорят: "Если хочешь писать – писай в штаны". Ко мне подошел потом опер и сказал: "Если бы ты была мужиком, с тобой бы по-другому разговаривали", – рассказывает Катя. – Нагнетали атмосферу до такой степени, что я даже расплакалась.

Домой ее отпустили только поздно вечером.

– А у меня родители такие... люди старой закалки. Они мне сказали: "Ты пишешь... Это все от лукавого". Они отнеслись к этому, как будто я в чем-то виновата, – вздыхает Екатерина. – И родители теперь меня не понимают, и мои друзья от меня отвернулись. Говорят: "Что у тебя там за фигня происходит? Зачем ты это делаешь?"

Родители не захотели жить под одной крышей с "уголовницей". На время приютила сестра, но потом и от нее пришлось съехать на съемную квартиру. Ванин папа, который остался в Санкт-Петербурге, тоже не счел нужным проявить участие: "Как-то мы с ним списывались во ВКонтакте, он говорит типа: "Про тебя что-то пишут в интернете..." И, как обычно, ушел в закат".

Поддержали, к ее удивлению, малознакомые или совсем чужие люди – дальние родственники в Финляндии, крестная здесь, в Карелии. Подключились к делу Мурановой и общественные организации – позвонили из "Агоры", "ОВД-Инфо", "Открытой редакции", "Правозащиты". Правозащитники нашли для нее адвоката.

– Самые дальние люди, которые, мне казалось, никогда не придут мне на помощь, сейчас со мной контактируют, постоянно мне звонят, спрашивают, как дела. Я даже не ожидала, что есть такие люди, – говорит Муранова. – Мне звонят из Парижа, из Беларуси, из Украины, из Польши, из Чехии. Мне ребята пишут: "Катерина, держитесь! Может быть, вам прислать денежку?" Мне кажется, что вдруг выбежит человек с букетом и скажет, что это программа "Розыгрыш". Когда я начинаю вспоминать об этом – начинаю загоняться, мне неприятно, мне плохо. Я начинаю думать, какое у нас поганое правительство – обо всем этом плохом. Нет, лучше не думать. Я уже не знаю, что делать.

"Потом боялся неделю, что кто-нибудь придет"

Уголовное дело замерло после обыска и первых допросов. "С марта, как его открыли, так оно все и стоит. Меня только внесли в список действующих террористов и экстремистов Росфинмониторинга, мой номер в списке 5716..." – говорит Катя.

​– А как вы узнали, что вы в реестре?

– Это было два месяца назад, в конце мая. Мы сидели, заказывали какие-то вещи ребенку из интернета. Пришла эсэмэска: "Ваши счета заблокированы. До свидания". Вот и все. Я зашла в "Яндекс.Кошелек" – даже там заблокировано. PayPal заблокирован. Везде, где у меня лежали деньги, на всех счетах – там все заблокировано. Потом мне прислали письмо, по почте, официально: "Вас внесли в список экстремистов". Мой следователь был в отпуске. Я ему позвонила и сказала: "Так и так, меня внесли в этот список". – "Да, такое может быть. Это все официально, мы ничего не сможем сделать".

​– И как вы теперь?

Катя отвечает не сразу.

– У меня еще ребенок с астмой, у него постоянные приступы. То есть мне нужно постоянно быть с ним, я не могу пойти работать. У меня есть около дома магазин, я пошла к ним и говорю: "Я хочу работать". – "Да, мы вас берем". А потом оказалось, что зарплату некуда перечислять. Они говорят: "У нас все только через банк, наличными мы вам не можем выдавать". Вот такая штука.

– На что вы живете?

– Пока что у нас есть "Анархический черный крест" (автономная анархическая организация, которая занимается поддержкой репрессированных сторонников. – РС), по 11 тысяч рублей в месяц они нам перечисляют. На эти деньги мы и живем.

"Но мы пока не нуждаемся!" – спохватывается Муранова. Потребности, говорит, у нас скромные, сама она – веган. Учебные пособия, одежду к детскому садику, куда Ваня начнет ходить осенью, запасли.

– У нас тут Медвежья гора, вот мы на нее ходим, – рассказывает Катя. – Мы гуляем по лесу, собираем какие-то грибочки, ягодки. То есть я посвящаю маленького человека в мир природы. Ему это нравится.

– Ваня что-нибудь знает про ваше уголовное дело?

– Нет, сейчас у него такой возраст, что детство да детство. Пусть человек лучше живет в неведении. Он потом, после обыска, говорил, что "страшные дядьки пришли", потом боялся еще неделю, что кто-нибудь придет.

​"Екатерина, мы заняты"

Маленький провинциальный Медвежьегорск – довольно депрессивное место: "Настолько Советский Союз тут процветает, что это вообще жесть. Это почти деревня". Единственная женщина с дредами чувствует себя здесь не очень уютно, и можно понять ее нежелание рассказывать про свое уголовное дело. Ей грозит до семи лет лишения свободы.

– У нас тут каждая собака знает друг друга. Заводы закрыли, абсолютно все заводы. У нас ничего нет, только магазины, одна больница на весь район. Живите как хотите. Богом забытое место, – описывает Муранова.

Покинуть город Катя с сыном не может, с нее взяли подписку о невыезде. Звонка от следователя она ждет уже четвертый месяц.

– Звоню следователям, а они: "Мы заняты, занимаемся другими делами. Мы вам перезвоним. Куда вы торопитесь? Вы хотите побыстрее сесть в тюрьму?"

– Они относятся к вам как к реальному преступнику?

– У меня следователь – очень добродушный дядюшка. Я вообще не представляю, как он пришел работать в ФСБ. Он прям весь "душа нараспашку". Такой позитивный, постоянно какие-то шутки-прибаутки у него.

– Вы спрашивали доброго дядюшку, не кажется ли ему это дело полным бредом?

– Конечно, я им это сразу и сказала: "Вы боретесь просто с воздухом". Я говорю: "Ребята, вы вообще не тем занимаетесь, чем надо. Вы придумали себе врагов и сами со своими выдуманными врагами боретесь". Даже мой отец сказал, что это бредятина полная, так не должно быть. Батя сразу вспомнил 37-й год.

​– Как вы вообще увлеклись анархизмом?

– Это произошло благодаря моей покойной бабушке. Она рассказывала: когда она жила в Румынии, к ней пришли немецкие солдаты, забирать ее брата на фронт, а она сняла штаны и показала им ж**у. Бабушка у меня была бунтарка по жизни. Единственный адекватный человек. А потом я сижу на уроках истории, и нам рассказывают: солевые бунты, картофельные бунты. И это меня все так заинтересовало: "Ничего себе! Люди сопротивлялись системе. Что-то не нравится человеку – он пошел и взбунтовался. Почему я так не могу?" Вот и все. Я загорелась идеями: если в мире все настолько несовершенно, настолько несправедливо, то как-то надо с этим бороться.

​– А что сегодня представляет собой анархизм?

– Это свобода, наверное – моральная, личная свобода для каждого человека. Как все говорят: анархия – это хаос. Это не хаос, наоборот, это сплоченная система. Прежде всего, это солидарность друг с другом. Каждый человек имеет право выбирать, что делать, право на свободу. Если мы будем балансировать между собой, друг друга поддерживать, будет круто и здорово, мне кажется. У нас не должно быть хозяев. Мы же не котятки, мы же не щенки. Каждый человек – это личность. И каждый человек должен иметь право на свои идеи, возможности реализовывать себя, не топить свои таланты. У нас сейчас очень много человек в городе спиваются просто, они не находят себе реализации. Бесперспективняк.

– Уголовное дело не заставило вас скорректировать убеждения?

– Это в моей голове, и это никуда не уйдет, я надеюсь. Но сегодня я фактически домохозяйка – сижу дома, никого не трогаю, и тут ко мне приходят дяденьки.

​– К чему вы морально готовитесь?

– К штрафу. Я надеюсь, что это будет штраф, как у Славика Лукичева, мы со Славиком переписывались. У него такая же беда: он тоже сделал репост, откомментировал ту же самую запись. Ему дали 300 тысяч штраф, и все обошлось более-менее.

– На полное оправдание нет надежды, значит?

– Я очень хочу пожаловаться куда-нибудь повыше – в ЕСПЧ, в Европейский суд. Я хочу, чтобы это все не осталось вот так: дали штраф – и все на этом. Нет, это неприятная ситуация для меня. Я хочу бороться.