Главная задача информационно-аналитического сайта Сибирь.Реалии, регионального проекта Радио Свобода, – честный, сбалансированный, непредвзятый, точный рассказ о ежедневной жизни важнейших территорий Российской Федерации, восполнение дефицита информации о Сибири, анализ социально-экономических процессов, протекающих в этом богатом, вроде бы давно освоенном, но во многом все еще неизвестном в европейской части страны крае. Самые интересное из того, что публикует Сибирь.Реалии, читайте на страницах сайта Радио Свобода.
Когда случается нечто чудовищное, непоправимое, то первая, самая естественная реакция – отрицание. Чудовищное – это ведь то, чего мы не допускаем, что исключаем, стараемся сделать немыслимым. Пусть даже не немыслимым вообще, но не имеющим отношения к нам, невозможным в нашем кругу, невозможным по отношению к тем, с кем мы себя соотносим. В нашем мире, в реальности нашей повседневности, такого не может случиться: мать не может оставить трехлетнюю дочь на неделю в квартире умирать голодной смертью, девятилетняя девочка в благополучном городе, в обычном квартале, не может быть убита в 70 метрах от своего дома, в нескольких сотнях метров от школы.
Принять реальность, возможность подобного – значит ощутить под ногами вместо твердой земли расползающийся тонкий слой "нормальности", под которым шевелится хтоническое. И жить в этом мире невыносимо – его нужно пересобрать, утвердить. Уничтожить того, кто вносит в него хтоническое, уничтожить чистое зло. Это первая, самая естественная реакция. Реакция нормального человека. Или людей. Готовых своими руками растерзать виновника.
И есть реакция уже на дистанции – в отдалении места, времени – у тех, кто не вовлечен в ситуацию непосредственно. Требование смертной казни, требование, обращенное к государственному порядку. И тем самым речь уже не о непосредственном, а о рациональном.
Человек – прирожденный убийца, в нем шевелится темное. Чтобы расстаться с иллюзиями о себе, достаточно прочесть "Записки блокадного человека"
Уголовная хроника в большинстве случаев убеждает обывателя, что он другой, не такой, как "те". И во многом это действительно так – нас гораздо лучше сковывает клетка гражданского порядка, мы сумели лучше пройти "процесс цивилизации" по Норберту Элиасу, научились контролировать свои эмоции, сообразовываться с нормами – не только сознательно, но стали и соответствующим образом чувствовать. Но насколько тонка пленка, отгораживающая "нормальное" от "ненормального", демонстрирует опыт любой гражданской войны. Человек – прирожденный убийца, в нём шевелится темное. Чтобы расстаться с иллюзиями о себе, достаточно прочесть "Записки блокадного человека".
Мир за последние две сотни лет, особенно за последние полвека, сильно изменился, если под "нашим миром" подразумевать те довольно обширные пространства, которые включены в сферу закона и порядка, регулярного контроля – вертикального и горизонтального. Где действует государство, то есть институция, эффективно реализующая монополию на насилие. Мы испытываем чувство телесной безопасности, недоступное, скажем, парижанину-буржуа 1830-х, носившему с собой неизменную трость, чтобы отбиваться от бродячих собак и иметь возможность в случае чего погрозить ею стайке уличных мальчишек – тех, чьи игры с патронами, выпавшими из сумки убитого королевского гвардейца, уже обобранного их отцами и матерями, столь трогательно описывают парижские романтики постиюльской эпохи.
Мы можем позволить себе переживать по поводу вербального насилия или глубоко оскорбляться знаками гендерной дискриминации по сетевой переписке – и спорить, какие именно виды "принуждения к сексу" следует приравнять к изнасилованию или во всяком случае приблизить к нему, – вопрос, который не то чтобы не мог прийти в голову полвека назад, но который не имел никаких шансов на серьезное обсуждение, поскольку насилие было прямым и недвусмысленным, с кровоподтеками, вывихнутыми суставами – и всё это были "мелочи", коли кости остались целы, зубы не выбиты и глаза на месте.
Насилие легко возрастает – и с трудом идет на убыль. Раскрутить его несложно, тяжело даются только первые шаги, каждый следующий сделать всё легче. Запрет на смертную казнь – один из подобных, принципиально важных ограничителей. Не потому, что все мы или даже большинство согласны в необходимости сохранять жизнь насильникам и убийцам. Но вернуть смертную казнь значит вернуть убийство в рутину нашей той самой размеренной, вроде бы рациональной, вроде бы относительно безопасной жизни. Это ведь значит, что судья, наш сосед, будет тем, кто выносит, спокойно взвесив все обстоятельства "за" и "против", приговор – и отправляет его на исполнение. Другим, таким же, как он, людям, которые отдадут приказ другим, тоже "одним из нас", привести его в исполнение. Не исключенным из мира, не отъединённым от него, как средневековый палач, а одним среди нас, для которых это – часть их работы. Убить другого.
Не в исключительной ситуации, не с помутненным рассудком, не в порыве страсти – страха, ужаса, вожделения, – но рационально, бесстрастно. То есть утвердить как истину, как должное, что убивать необходимо. Пусть в исключительных случаях, только государству, только по процедуре – но убийство входит в порядок допустимого, рационально и нравственно необходимого. Если можно убивать – а ведь тем самым должны быть те, кто будут сами совершать это убийство, – если можно убивать за чудовищные преступления, то дальше граница имеет соблазн прийти в движение. За убийство с особой жестокостью, убийство ребенка – да, допустим, но неужели убийство нескольких человек, пусть и достигших совершеннолетия, простительнее? Неужели мы так мало ценим человеческую жизнь, чтобы предоставить жизнь тому, кто расчетливо, из корыстных побуждений убил другого – пусть даже это один-единственный и ничем не примечательный?
А с моральным пафосом беда в том, что он легко взгоняется – летит на крыльях обличителя греха, требующего самого строгого воздаяния виновным: растлителям, изменникам, коррупционерам, спекулянтам и вредителям, вплоть до японских шпионов. И ему совсем нет нужды быть циником и лицемером, напротив, искренность здесь лишь в помощь, она сообщает силу словам. Споры о смертной казни ведутся очень давно, и все аргументы давно известны. Есть аргументы "против" индивидуального порядка – начиная с возможности судебной ошибки, которую никакая, самая идеальная, судебная система исключить не в состоянии, поскольку это вопрос не права, а факта, ведь судьи никогда не являются очевидцами совершившегося преступления. Есть аргументы социального порядка – по тем преступлениям, по которым в первую очередь призывают ввести смертную казнь, она никак не способна повлиять на совершение или несовершение подобных преступлений другими.
И есть аргумент в защиту смертной казни, которым невозможно пренебречь – аргумент, к которому в конце концов, отбросив все иллюзорные, условно-рациональные доводы, обращаются. Это требование возмездия, мести. Совершенное нельзя поправить, но можно утишить свою боль, отмщая. Запрет на смертную казнь это способ исключения убийства из числа "нормального". Убийство другого человека невозможно. И тем не менее люди постоянно убивают других людей, но либо этим исключают себя из порядка "нормального", либо делают это в чрезвычайной ситуации, когда оказались, а не вывели себя сами, за границы порядка "нормального".
Недопустимость смертной казни – способ чуть упрочить тот самый тонкий слой нормальности, повседневности нашего мира. В котором кажется, что чудовищное и непоправимое не может случиться с нами, это настолько нереальное, что об этом даже нет нужды думать. И, по счастью, в большинстве случаев для нас нынешних это действительно так, а те зазоры, через которые врывается человеческое, хтоническое, нам удается заделывать, не видеть, забывать. Не из легкомыслия, а из своеобразной мудрости, благодаря которой мы и можем жить дальше своей обыденной, безопасной жизнью. Это способ не спрятаться от себя, а контролировать, удерживать собственную природу.
Андрей Тесля – философ и публицист
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
