63 года назад в Челябинской области произошла катастрофа, которую по Международной шкале ядерных событий относят к шестому уровню. Седьмой – самый высокий – это авария в Чернобыле. 29 сентября 1957 года на ПО "Маяк" в городе Озерск из-за взрыва емкости с радиоактивными отходами в атмосферу попало 20 млн кюри. Общая территория загрязнения составила от 15 до 20 тысяч квадратных км, около 300 тысяч человек подверглись облучению, что губительно сказывается на здоровье этих людей и их потомков до сих пор.
Юридическую помощь пострадавшим в той аварии многие годы оказывала руководитель озерской экологической организации "Планета надежд" Надежда Кутепова. Но несколько лет назад из-за развернутой против нее кампании она вынуждена была уехать во Францию и просить там политическое убежище. Теперь люди, которые живут на загрязненных в результате аварии на "Маяке" территориях, фактически оказались без какой-либо поддержки. Они не имеют льгот, не могут доказать связь своих заболеваний с облучением – об этом, а также о катастрофических последствиях деятельности "Маяка" Надежда Кутепова рассказала в интервью Радио Свобода.
– Надежда, можно ли утверждать, что государство и ПО "Маяк" компенсировали нанесенный аварией 1957 года ущерб всем пострадавшим?
– На сегодняшний день мы не можем так сказать. До сих пор в федеральный закон номер 175, так называемый "маяковский", не включены шесть деревень, по которым все необходимые расчеты были произведены еще в 2008 году. Мусакаева, Татарская Караболка, Багоряк, Пьянкова, Красный Партизан и Метлино. Люди получили дозы от 7 до 35 сантизивертов, продолжают проживать на загрязненной территории, получают дозу, не имея никаких льгот. И если у них возникают специфические заболевания, щитовидная железа, онкология, наследственные, они не могут обратиться за установлением своего статуса.
– Почему только в 2008 году были произведены расчеты по территориям этих шести деревень?
– Потому что НИИ, которые там работают, прежде всего Свердловское отделение РАН, делают это довольно медленно. По наиболее загрязненным территориям расчеты были произведены к 1993 году. А за менее загрязненными наблюдали и подсчитывали. Ученые все же настояли на проведении этих расчетов, и к 2008 году они были готовы. Это экспертное заключение было подписано в июле 2008 года директором НИИ имени Рамзаева Роспотребнадзора. Я об этом документе узнала совершенно случайно несколько лет назад. Через людей, которые могли это сделать, организовала обращение к региональному омбудсмену Павловой, чтобы она его запросила в этом НИИ, и нам его прислали.
У одной женщины из Татарской Караболки был рак кожи носа. Ей отказали в установлении причинно-следственной связи, потому что Караболки нет в списке загрязненных территорий
– А люди из этих деревень ранее к вам обращались со своими проблемами?
– Конечно. В первую очередь из Караболки и Мусакаева. Как правило, им требовалась помощь в установлении причинно-следственной связи между заболеваниями и воздействием радиации. Например, у одной женщины из Татарской Караболки был рак кожи носа. Ей отказали в установлении причинно-следственной связи, потому что Караболки нет в списке загрязненных территорий. Как правило, люди на этом этапе и прекращают попытки добиться своего. Но эта женщина оказалась настойчивой. Она обратилась в вышестоящий экспертный совет при ФМБА, в Москву, и там с третьего раза все же выдали справку, что ее заболевание связано с тем, что она проживала в Караболке. Но в министерстве социальных отношений нам отказали по той же причине: Караболка не признана загрязненной территорией. Мы безуспешно судились где-то с 2011 по 2014 годы, я еще не знала о заключении НИИ Рамзаева на тот момент.
– Сейчас, когда об этом документе известно, он как-то может помочь людям с подобными проблемами получить удостоверение проживающего на загрязненной территории или добровольно выехавшего и все положенные льготы?
– Только если они обратятся в суд. Но после моего отъезда никто из юристов не занимается такими судебными процессами. Они просто не владеют этой темой настолько, чтобы знать, например, о существовании этого экспертного заключения. Я обвиняю власти Челябинской области в бездействии. Это задача Ирины Гехт, вице-губернатора, министра социальных отношений, регионального омбудсмена, директора Уральского научно-практического центра радиационной медицины Александра Аклеева. Маргарита Павлова может присоединиться как сенатор. Сесть, написать обращение к депутатам и потом это двигать. У них есть рычаги законодательной инициативы, чтобы эти шесть населенных пунктов были внесены в федеральный закон 175.
– Уехав за границу, вы поддерживаете связь с теми, кто проживает на загрязненных территориях?
– Несмотря на то что власти и различные органы Челябинской области проводят "разъяснительную работу" о моей "вредоносной деятельности" среди местного населения, я остаюсь в контакте с людьми, просматриваю почту, отвечаю в фейсбуке, в инстаграме. В этом августе умер мой ближайший и самый верный помощник Гилани Дамбаев. Он был очень хорошим человеком, многое сделал для своего региона. У него было множество хронических заболеваний, врачи считали, что у него хроническая лучевая болезнь. Он жил в селе Муслюмово, в 50 метрах от реки Теча, куда долгие годы сбрасывал радиоактивные отходы комбинат "Маяк". Его называли последним стражем радиоактивной реки. Гилани делал в томской лаборатории генетический анализ, уровень хромосомных аберраций у него был превышен в 8 раз. Но официально связь между своими заболеваниями и радиационными заражением территории, на которой он проживал, ему доказать не удалось. Умер он от легочной недостаточности в Чечне, где находился у родственников, там тогда была неблагоприятная ситуация с коронавирусом. Все его хронические заболевания ситуацию усугубили. В целом на реке Теча у нас ситуация та же, что и была. Официально ее нельзя использовать ни в каких целях, но население продолжает это делать. Там живут 4 деревни, около 5000 человек. И это тоже ситуация, требующая решения.
– Можно ли считать, что последствия аварии 1957 года ликвидированы?
– Нет, так считать нельзя. Согласно официальной информации, из 20 млн кюри, которые вылетели при взрыве, два миллиона распространились по территории ВУРС (Восточно-уральский радиоактивный след), а 18 остались на промплощадке "Маяка". Я с 2000 года работаю и постоянно слышала от "Маяка", что у них все последствия той аварии ликвидированы. В недавно вышедшей статье, авторами которой являются сотрудники "Маяка", сообщается, что последствия аварии на промплощадке ликвидированы аж в… 1959 году! Но во время истории с рутением в 2017 году "Маяк" впервые упомянул, что они до сих пор проводят ликвидацию последствий. У меня перед глазами проект свежего контракта 2020 года, в котором "Маяк" вновь просит 37,5 млн рублей на реабилитацию территорий завода 235, где в 1957 году был взрыв. Как же при таких вложениях мы можем считать, что последствия ликвидированы?
– То есть ликвидирует последствия государство, а не сам "Маяк"?
– Это довольно неприятный для налогоплательщиков факт: практически все контракты Росатома с "Маяком" по исполнению экологических программ оплачиваются государством. Они аргументируют это тем, что ликвидируют последствия прошлого. Но "Маяк" до 2015 года производил сбросы в озеро Карачай. То есть его загрязнение с начала 90-х годов и до 2015 года – это результат его коммерческой деятельности. Тем не менее теперь они снова просят 130 миллионов рублей у государства на ликвидацию последствий советской деятельности, а сам Росатом не вкладывает в это ни копейки. Вопрос о софинансировании такой деятельности даже не встает. Сбросы в остальные водоемы Теченского каскада они продолжают до сих пор, а мы, налогоплательщики, финансируем экологические мероприятия. Очень удобно. Зарабатываешь на переработке, а за обращение с отходами платят граждане.
– Насколько я помню, последний раз ПО "Маяк" попадал в федеральную повестку в 2017 году, когда в Европу пришло облако рутения, и несколько стран обвинили в этом именно "Маяк". Росатом все отрицал. Чем закончилась эта история?
В России такой нормы нет, топливо любой радиоактивности – бери, вези, перерабатывай, зарабатывай
– На сегодняшний день история не закончилась, в ней до сих пор много белых пятен. Есть две стороны, которые находятся на совершенно противоположных позициях. Это Российская Федерация, которая все отрицает, а с другой стороны – мировое научное сообщество. Несколько научных институтов и групп ученых работали над этой темой, изучали ее. В июне журнал Nature Сommunications опубликовал результаты исследования, что утечка рутения случилась во время переработки ОЯТ с реактора российской разработки типа ВВЭР. Мы знаем, что это было отработанное свежее ядерное топливо с Кольской атомной станции с реактора ВВЭР 440. Технически только три предприятия в мире перерабатывают радиоактивные отходы и могли бы произвести этот церий из отработанного ядерного топлива (в ходе чего образуется рутений) – английское "Селлафилд", французское "Ляхаг" и российский "Маяк". Но во Франции и Великобритании законом категорически запрещена транспортировка и переработка топлива младше 5 лет. Потому что только выгруженное с АЭС топливо чрезвычайно радиоактивно и опасно. Оно должно лежать в хранилище 5 лет, чтобы подлежать даже транспортировке. В России такой нормы нет, топливо любой радиоактивности – бери, вези, перерабатывай, зарабатывай. Именно поэтому выбрали Россию – нет закона, очень удобно.
Мы не знаем, что случилось во время переработки, почему датчики не зафиксировали превышение рутения. Была создана международная комиссия, она собиралась дважды, это был разговор слепого с глухим, каждый раз расходились, не договорившись, и в итоге Швеция просто вышла из ее состава. Комиссия существует, но назвать ее работающей нельзя. Мы условно ждем "честного человека, сигнальщика", кого-то из тех, кто работал в эту смену, кто знает правду и нам ее однажды расскажет. Я в этом [что такой человек появится] просто не сомневаюсь. Это вопрос времени.
– Давайте вернемся к озеру Карачай, в которое долгие годы "Маяк" сбрасывал среднеактивные отходы. Насколько я знаю, эксперты говорят, что под ним образовалась подземная линза, содержащая около 5 млн кубометров жидких радиоактивных отходов. И она движется в сторону Челябинска, а также реки, которая гидрографически связана с Северным Ледовитым океаном…
– Еще в конце 90-х годов я встречала в публикациях специалистов "Маяка" утверждения о том, что эта линза движется в сторону Челябинска со скоростью 90 метров в год. Сейчас таких точных формулировок они избегают. Но в сети есть контракт "Маяка", который рассчитан на 2020-2021 годы, он называется "Обеспечение поддержания в безопасном состоянии пункта хранения радиоактивных отходов водоема №9" – это и есть Карачай. В нем говорится "о сформировавшемся ореоле загрязненных подземных вод площадью более 20 кв. км". И о том, что "существует опасность разгрузки этих загрязненных вод в открытую гидрографическую систему". Вот на эту программу они просят 130 миллионов 500 тысяч рублей – и опять с государства. Если прорыв этой линзы произойдет, думаете, нам об этом сообщат? Ничего подобного. Будет история как с рутением. А вот куда они сейчас сливают среднеактивные отходы, которые раньше сливались в Карачай, – это вопрос, потому что комплекс цементирования САО, который они нам обещают уже лет десять, так до сих пор и не построен. Кроме того, я читала, что Карачай каким-то образом собираются использовать для захоронения твердых радиоактивных отходов, но компания "Уралспецмонтаж", которая должна была выполнить эти работы, обанкротилась.
– На днях прошла информация о том, что на "Маяке" побывала проверка Генпрокуратуры. Не знаете, в связи с чем?
– Поводов там может быть много. За гендиректором следует череда скандалов: это и заключение контрактов с предприятиями, которые становятся банкротами, и срывы сроков исполнения работ, но каждый раз для него это ничем не заканчивается – вероятно, есть высокие покровители. Я поддерживаю контакт с жителями Озерска. Знаю от них, что там творится сейчас. Дошло до того, что прекратилось междугороднее автобусное сообщение, потому что местное муниципальное автотранспортное предприятие обанкротилось! У Озерска огромные долги перед коммунальным предприятием, которое грозится отключить воду и тепло. Коммунальное хозяйство в разрухе. Влияние гендиректора Михаила Похлебаева распространяется не только на "Маяк", но и на весь город. 11 сентября был последний междугородний автобусный рейс. На городском сайте я видела обсуждение этой новости, люди пишут: "Или дайте нам транспорт, или откройте Озерск, вы нам надоели!" Чтобы озерчане такое сказали, а быть закрытыми для них – это святое, я не знаю, как их надо довести, – сказала Надежда Кутепова.
