Такое направление языкознания, как психолингвистика, занимается увлекательнейшим делом. Оказывается, анализ текста (неважно, художественного или спонтанного) позволяет многое узнать о личности автора. Более того, о слушающем или читающем текст — тоже!
Валерий Белянин, профессор МГУ и профессор университета в Питсбурге, штат Пенсильвания, автор ряда трудов по психолингвистике, перечисляет: «Психолингвистика стала достаточно разнородной дисциплиной. В нее уже выделилась давно детская речь. Существуют специальные конгрессы, специальные объединения, связанные с детской речью. Очень много исследований по производству речи, связанных с изучением оговорок, ошибок в речи. Огромные, огромные словари, начиная с конца XIX века, создаются».
— Словари оговорок?
— Да, словари оговорок. Довольно много изучается проблем, связанных с восприятием речи. Потому что очень важно для рекламы, для политического воздействия, какую создать фразу по структуре, чтобы она была легко, моментально воспринята людьми. Даже специальные надевают приборы на голову, чтобы измерить вот эти милли-секунды, где активируются какие участки мозга при восприятии, то есть насколько человек это понял и сколь сильное на него произвело впечатление конкретное высказывание. «Кошка бежит за собакой» — понял. «Кошка бежит за облаком» — человек завис. Чем абстрактнее фраза, тем сложнее она для восприятия. Очень много исследований в отечественной психолингвистике связано с изучением проблемы чужого языка. Отдельное направление есть — патопсихолингвистика, которая изучает всевозможные афазии, нарушения речи. Здесь помогают людям восстановить речь. Конечно, очень много прикладных исследований. Это язык гендера — мужской и женский язык. Я работал в рамках судебной психолингвистики — определял автора анонимного текста, и говорил — реальна ли обозначенная в тексте угроза. Или определял: это пишет четырнадцатилетний подросток, или наоборот это человек с высоким образованием, который стилизует свою речь под речь двенадцатилетнего подростка. Разработки в области психолингвистики могут быть очень прикладными. Я анализировал тексты одного религиозного замкнутого объединения тоталитарного типа. С помощью психолингвистики можно проанализировать и такие тексты, которые оказывают негативное воздействие на людей.
— Все, что вы перечислили, очень увлекательно, но вот, что меня заинтриговало больше всего. Мне всегда казалось, что выражение "женская логика" к реальной действительности отношения не имеет. А вы делите к тому же и речь на мужскую и женскую. Неужели, на самом деле, мужчины и женщины говорят по-разному? Они пользуются одним и тем же набором слов, у них одна и та же структура фразы. Короче, они пользуются одним и тем же языком. Так в чем разница?
— Если не быть сексистом и не делать никаких оценочных суждений, окажется, что речь женщин более эмоциональна, женские фразы будут более длинные, больше прилагательных будет. «Пришел, увидел, победил» — это мужская фраза. Но необязательно это будет такое половое разграничение. Некоторые писатели писали по-женски, или писательницы писали в мужском стиле. У Мопассана совершенно женские тексты. Примечательно, что книги по психолингвистике во многих университетах стоят как в разделе психологии, так и лингвистики. У меня больше психологическое направление, больше анализ текста и сознания, которое создает этот текст. Потому что изучение просто структуры языка (фонетика, морфология, синтаксис, грамматика) самодостаточное такое явление. Меня всегда интересовал человек говорящий, человек слушающий, человек мыслящий.
— У меня есть интересный пример в связи с этим. Существует такая расхожая фраза, которую применяют по отношению к человеку, не понимающему тебя. Говорят: «Ты меня не слышишь». Ее не надо понимать буквально. Это не значит, что человек физически не слышит произносимых тобой слов. Имеется в виду — ты меня не понимаешь. В этой фразе кроется глубокая проблема восприятия чужого текста.
— Совершенно верно. Во многих языках есть два глагола — слышать и слушать. И вот слышать просто звуки, а слушать — это вникать в чужую речь и понимать смысл, который стоит за речью. Потому что, когда мы слушаем или читаем, мы не воспринимаем форму языковую, в которой это предъявлено нам. Мы сразу трансформируем это в понятные для себя смыслы, пытаясь понять, что же нам хотел сказать говорящий. Конечно же, знание языка здесь необходимо. Но как только мы освоили грамматику, как только поняли языковые правила, мы сразу забываем об этом. Мы пытаемся понять смысл. Если человек говорит смыслами, нам не понятными, мы отключаемся и перестаем даже слушать.
Как сообщает Валерий Белянин, среди разнообразных методик, применяемых в психолингвистике, есть ассоциативный эксперимент: «Разные люди дают немножко разные ассоциации. Кисть. "Краска" — скажет маляр. "Кисть винограда" — скажет человек, живущий на Юге. Сейчас в Институте языкознания уже вышло шесть томов Русского ассоциативного словаря, который представляет русское языковое сознание. Есть попытка таким же образом через ассоциации описать болгарское, польское, восточнославянское языковое сознание. Естественно, это будет отличаться от американского и какого-нибудь западноевропейского сознания. Мы всегда будем давать ассоциации, которые ближе нам. Поэт — Пушкин, число — семь, фрукт — яблоко. Вот такой стандартный пример, который показывает стереотипность ассоциации, но для нас.
— А что это, строго говоря, дает? Есть какие-то шаблоны, значения, которые выскакивают в первую очередь. Ну и что? А призадумаешься и вспомнишь, что есть еще кисть руки. Какая разница, что вспоминается сначала, а что потом?
— Дело в том, что это некоторое семантическое поле, которым обладает слово. Оно немножко шире, или даже чаще шире, чем просто словарное определение. Например, экзамен — это некоторое испытание, которое должен пройти человек для того, чтобы получить квалификацию. Определение в словаре может быть таким. Спросим студента: экзамен — это мучение, экзамен — ЕГЭ, экзамен — страшно, экзамен — пять минут позора…
— А потом каникулы.
— А потом каникулы. То есть для него то словарное определение, которое дается в нормативных словарях, существует, но для него также есть коннотация, для него есть эмоциональная нагрузка этого слова, вернее, даже понятия всего того, что стоит за этим словом. Это проникновение в наше языковое сознание. Один из первых изобретателей этого эксперимента, брат Чарльза Дарвина, проведя такой эксперимент на себе, через несколько дней посмотрел то, что он написал, и навсегда спрятал это от чужого глаза. Потому что сказал — это настолько глубокое проникновение в мою психику!
— Не может ли так случиться, что у одного и того же человека однажды возникают одни ассоциации. Он в этот день хандрит и очень устал. В другой раз он оказывается отдохнувшим, веселым и превосходно себя чувствует. Тогда он даст совсем другие ответы. Но личность при этом одна и та же. Как психолингвистика относится к таким вариантам?
— Конечно, это было бы слишком легко, если бы человек был навсегда застывшей личностью. Естественно, что человек на протяжении своей жизни меняется, меняется его лексикон. В течение дня многие, действительно, могут быть разными. Даже видел однажды полотенце с надписью «С утра я никакой». И вот, если он, действительно, еще и зафиксировал себя, что он никакой, то у него и никаких ассоциаций не будет.
— Нет, они могут быть, но очень негативные.
— Да, очень негативные. Себя клишировать, себя загонять в такие состояния даже словами не стоит.
— Так я ведь об этом и спросила. Что дает такого рода исследование, если эти сведения объясняются сиюминутными обстоятельствами? А в другой раз этот же человек может дать совсем другие ответы.
— Дело в том, что здесь вступает в силу уже закон больших чисел. Когда опрашиваются тысяча, две тысячи, три тысячи человек, то возникает некоторое усреднение. Оказывается, что восемьдесят процентов людей на какое-то слово дают одинаковую ассоциацию. Значит, можно говорить уже о гомогенности языкового сознания данной языковой общности.
— То есть, если я вас правильно поняла, таким образом исследуется не один человек, а состояние языка нации.
— Совершенно верно. Если опросить тысячу человек, то окажется, что пятьдесят процентов ассоциаций будут одинаковыми, а дальше будут двадцать таких-то, а дальше будут уже по пять, по шесть разных ассоциаций. Будет очень и очень много единичных. Эти единичные учесть уже очень сложно. Можно их отбросить для последующего исследования, но некоторый костяк всегда будет.
Так, по мысли Валерия Белянина, выявляются самые устойчивые связи лексических значений и постепенно начинают проступать контуры языковой картины мира.
