В начале октября мне довелось побывать в Москве. Ехать совершенно не хотелось, да и сил не было. Но в доме, заселенном чужими людьми, оставались вещи, брошенные в предотъездных муках полтора года назад. В основном книги, которые по своей природе имеют личную, на худой конец групповую принадлежность. Разбирать их было некому. Встал вопрос выбора: либо жильцы выбрасывают хлам, либо я все-таки приезжаю и отбираю то, что хочу перевезти на новое место. Было выбрано второе.
Я живу в предельно плотном рабочем режиме и не без грусти расстался с последней неделей отпуска в этом календарном году. Остальные ушли на реализацию проектов, позволяющих моей семье существовать, поскольку зарплаты критически не хватает. В этом смысле неделя, занятая бытовой поездкой, невольно оборачивалась отдыхом. Считать отдыхом поездку в РФ в 2023 году можно только при условии безоговорочной невменяемости. Я всего лишь иронизирую над тем, какой аутотренинг мне пришлось применять, чтобы проделать эту операцию.
Я много лет прожил в России с видом на жительство. Некоторое время мне пришлось потратить на выяснение того, могу ли я с его помощью въехать в страну и находиться там. По закону мне должны были прислать уведомление об аннулировании документа. Если человек провел за границей РФ более года и свое проживание не подтверждал, он лишается вида на жительство автоматически. Никаких уведомлений я не получал. В России, занятой такими важными вещами, как восстановление исторических границ СССР, не обращают внимания на такие мелочи. Тем не менее я решил не испытывать судьбу и ехать по визе.
Оплачивается виза в арабских дирхамах
Как раз с ее оформлением все оказалось предельно просто. Чтобы показать открытость и расположенность туристам, страна-агрессор ввела электронные визы. Одноразовый документ скачивается на смарт-устройство и предъявляется на границе. Впрочем, они там сами все должны увидеть в своей системе по номеру паспорта. Оплачивается виза в арабских дирхамах. Объясняется это тем, что российский МИД заключил договор с американским Amazon Payment Services, который переадресует пользователя на субдомен, зарегистрированный в ОАЭ.
Выглядит это довольно неожиданно, чтобы не сказать подозрительно. Это чувство резко усиливается, когда снятие денег со счета происходит до того, как плательщик внесет в окошко оплаты код CVV на обратной стороне карты. По крайней мере, я впервые оказался в ситуации, когда не закончил набирать даже имя и фамилию, как оплата уже прошла. Мне стало нехорошо, и я инстинктивно заблокировал карту на некоторое время. Мало ли что все это значит.
Успокоился я уже по дороге туда. Это режим существования путешественника: ты уже в состоянии пути, подчиняющем тебя определенным правилам выживания, и все химеры до времени расползаются. На въезде пограничница поинтересовалась, где мой вид на жительство. Россия ставит в любой национальный паспорт печать о выдаче дополнительного документа, и это тавро исчезает лишь с заменой документа. "И зачем вы оформляли визу?" – "Меня должны были лишить". – "Уведомление получили?" – "Нет" – "И чо?" – "Решил не рисковать". – "Тоже верно" (довольная улыбка). Граница пройдена, я в стране, которая не признает очевидного.
Сейчас расходуется ресурс, накопленный за период относительно успешных попыток вписаться в нормальную жизнь
Петербург, куда я приехал с поздним осенним рассветом, сразу напомнил мне конец 1990-х. Тогда я начинал ездить в Россию, направляя жизнь по той траектории, что сейчас представляет собой скорее пунктир выживания. Четверть века назад процесс расходования советского ресурса слегка дополнялся новыми практиками. Многое не хотело обваливаться, хотя и сыпалось. Сейчас расходуется ресурс, накопленный за период относительно успешных попыток вписаться в нормальную жизнь. Но с начала войны прошло не так уж много времени, поэтому внешне как будто ничего не сыпется. Но люди пребывают в злой отчужденной сосредоточенности, тогда как поражающие воображение цены говорят о связи с внешним миром, как ее ни отрицай.
Петербург не был моей целью. Полтора десятилетия перед отъездом из РФ я прожил в небольшом поселке на востоке от Москвы. Туда я и направлялся. Сочетание личной зажиточности обитателей и чудовищного запустения всего, что находится по ту сторону высокого железного забора, и сейчас составляет наиболее характерную черту этого специфического пространства. Я открыл калитку своим ключом и смог попасть в свой кабинет на участке, в котором проводил онлайн-занятия во время пандемии и который стал пристанищем предметов, оставшихся после отъезда.
Люди, поселившиеся в доме, отнеслись ко мне с понятной настороженностью. Впервые в жизни мне довелось оказаться в роли не cъемщика или хозяина, но "бывшего" (хотя и без притяжательного местоимения). Дополнительным фактором было то, что я приехал "оттуда". Сами они за границей никогда не были, стало быть, и особых ожиданий не было. Но сквозь обычную измотанность человека, переехавшего в Подмосковье из дальних губерний, проступало дежурное беспокойство. Его вызывает сам факт наличия необъяснимого "другого".
Времени было мало. Моя мама и сейчас повторяет поговорку: "Глаза боятся – руки делают". Стараясь не думать ни о чем, кроме данных конкретных вещей в свете их (не)нужности, я принялся за дело. Но совсем не поднимать глаз не получилось. Пару раз пришлось выбраться по делам в Москву и даже в другой город-сателлит на северо-западе от кольцевой автодороги. Я даже зашел по старой памяти на художественную выставку – сказалось попадание в контекст, где это было повседневной привычкой.
На выставке "Век спорта. К 100-летию московского спорта", проходившей не в каком-то городском музее, а в самой Третьяковке, бросилась в глаза попытка показать в кармане фигу. Многочисленные атлеты, участники командных игр и установщики индивидуальных рекордов, безошибочно рифмующиеся с нацистской эстетикой тех же "славных" лет, были развешаны очень продуманно. Усилиями кураторов они доносили до зрителя апофеоз эротического pin-up сталинской эпохи. Светлая гамма, яркие пятна трусов, обтягивающих чресла, дышащая мускулатура – все это живо напомнило мне обширную, виденную недавно в Хельсинки ретроспективу финско-американского классика, известного под псевдонимом Tom оf Finland.
В магазине Третьяковской галереи, куда я также зашел по старой привычке, бросились в глаза уже доступные гражданам календари со Сталиным, Путиным и патриархом Кириллом. Хотел узнать, будет ли в продаже Лавров среди гамадрилов ("второй справа – Лавров"), но что-то меня остановило. Как говорила мне уже упомянутая мама, "ты в чужой стране, не умничай". Возможно, этот совет и не дает представить себя в наиболее выгодном свете, но в разумности ему сложно отказать.
Кстати, о разумном поведении. Вопреки намерениям не попадаться на глаза я надел в поездку ярко-желтую куртку. Как следствие, однажды меня все же остановили на станции метро "Охотный ряд". Я предъявил вид на жительство. Вероятность, что мой европейский паспорт вызовет нездоровый интерес, была достаточно велика. При этом никаких инструментов реальной проверки статуса документов у наряда, без толку слоняющегося по местам скопления людей, разумеется, нет. Сержант зачитал вслух страну гражданства: "Эстония!" и добавил громкое "Ха!", которое в фильме "Белое солнце пустыни" Сухов присовокупил к знаменитому вопросу: "Павлины, говоришь?". После чего с ухмылкой отдал мне честь, и наряд отправился дальше в поисках поживы в лице сильно поредевших гастарбайтеров.
Вот кого и вправду в Москве стало меньше. Разъезжаться они начали еще до пандемии – стало невыгодно работать после введения платных патентов на трудовую деятельность граждан так называемых "стран СНГ". А сейчас и объектов, на которых можно заработать, стало меньше. Бизнес терпит убытки и придерживает развитие. Жилье, конечно, строится – Москва не остановится и в случае ядерной войны. Но до леса башенных кранов, привычного по второй половине 2010-х, сейчас далеко. Хорошо заметны только официальные мегапроекты московских властей, с упорством роющих землю. Новое метро открывается постоянно, и это выглядит отчаянной демонстрацией: "Плохо нам тут, значит? Вот вам, глядите! Логистика, транспорт, инфраструктура – все есть! Так что молчать, не разговаривать! У нас все хорошо, ясно?!"
Кончается город-государство – и все превращается в тыкву
Граница демонстративного благополучия, отмахивающегося от украинских дронов, проходит приблизительно там, где кончается ответственность московских властей. Это они пекутся о своих, предоставляют и развлекают, продлевают жизнь и лечат по последнему слову. Кончается город-государство – и все превращается в тыкву. Пешеходные тоннели, принимающие потоки людей из электричек, резко темнеют и холодеют за границей так называемых "скоростных диаметров", как теперь называют линии пригородных поездов, прямо как в Европе, следующих через московский центр. Счастье тем, кто попал в зону их покрытия, дальше – как всегда.
Иронично смотрятся неубиваемые вывески "Настоящее европейское качество", "Одежда из Европы", "Гарантия европейского производителя". По поводу последней я даже поинтересовался в киоске бытового обслуживания и получил характерный ответ: "Уже давно везде все китайское, мужчина, с луны вы свалились, что ли?" Гениальный диалог я услышал еще будучи в Петербурге – в кондитерской "Север". Посетительница – видать, тоже пришедшая по очень старой памяти – попросила кофе по-венски. Из-за прилавка ей напряженно ответили: "Никогда у нас такого не было. Всегда только свое, – и для верности добавили: – Уже 120 лет".
Диалектику низкопоклонства и горячего патриотизма оттеняет заемная бодрость – та, что так знакома зрителю сталинского кино. Чем дольше продолжается война на истощение, в которой планируется победить небольшому кругу бенефициаров вконец разоренной страны, тем веселее и радостнее жить. Пестрят незнакомыми именами афиши мероприятий. Заботливые власти объявляют месячники бега от инфаркта. Дают возможность трем фермерам продать свои сыры на ярмарке выходного дня. Нужно как-то отвлекать граждан от того, что они и так успешно игнорируют. "Ты слышишь, мне и так хорошо! – кричит в телефон девушка, бегущая по эскалатору. – Понял, блядь? Без тебя хорошо мне! Могу по буквам!" Дальше не слышно, метро – шумное место.
Ян Левченко – журналист и культуролог, живёт в Эстонии
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
