Сторонник Навального Андрей Вергузов рассказал Радио Свобода, что уехал из России после того, как полицейский угрожал ему уголовным преследованием за участие в митингах оппозиции. В июле 26-летний активист с женой Ольгой на самолете добрались до Сербии, а оттуда на велосипедах поехали в Германию. Во Франкфурте-на-Майне они попросили политического убежища и сейчас ожидают решения немецкого федерального ведомства по делам миграции и беженцев.
– Политика для меня началась в 2014 году, – рассказывает Андрей Вергузов. – Я общался по интернету с украинкой, которая жила в Крыму, и она говорила мне, как война России с Украиной отразилась на ее жизни. Я тогда увидел, как политические решения влияют на судьбу конкретного человека. Я вышел в Магнитогорске на пикет с плакатом, где было написано "Крым – Украине". Мне за эту акцию присудили штраф по административной статье. В этом же году нас, студентов колледжа по специальности "фотография", отправляли на провластные митинги, какие-то постановки, куда сгоняли студентов других факультетов, а мы должны были их фотографировать. Тем, кто отказывался, угрожали не поставить зачет. Потом это все публиковалось в местных СМИ. Мне это очень не нравилось. О Навальном я узнал после фильма "Он вам не Димон". Меня этот фильм задел, и мы с женой пошли на антикоррупционный митинг. После митинга я в штабе Навального в Магнитогорске взял листовки, информационные материалы и стал раздавать их в моей тату-студии. Я беседовал с клиентами на политические темы, пытался им глаза раскрыть. Начинал издалека и потом сворачивал в сторону политики. Через студию проходило в среднем пять человек в день. Каким-то образом о том, что я агитирую за Навального, стало известно полицейским. Ко мне пришел человек в форме и потребовал, чтобы я пришел в полицейский участок на профилактическую беседу.
– Он принес повестку?
– Он пришел без повестки, но я все же решил пойти в полицейский участок. В полицейском участке сначала я очень долго ждал, потом ко мне подошел человек в форме, который заставил меня встать, даже начал немного толкать меня. Затем меня водили по разным кабинетам, где разные люди задавали мне одни и те же вопросы, потом меня отвели к главному, и он сказал, что "листовки – это плохо, они вносят раздор в умы людей и их надо прекратить". Через сутки меня отпустили, 24 часа я общался с сотрудниками полиции на не понятно каких основаниях. Когда я вернулся домой, я чувствовал досаду, злость, непонимание и возмущение несправедливостью. Я агитировать за Навального не прекратил, через какое-то время в студию пришел полицейский. Он сказал: "Прекращай, или у вас будут проблемы". Мы решили, что в небольшом городе нас в покое не оставят, и уехали из Магнитогорска в Москву.
Затем меня водили по разным кабинетам, где разные люди задавали мне одни и те же вопросы
В Москве я открыл тату-студию, продолжил агитировать за Навального, ходил на митинги команды Навального и ЛПР. Я в целом – за объединение оппозиции и поддерживал не только Навального. Это стало делом принципа, мне захотелось показать им, что меня не сломать такими угрозами. Вскоре арендодатели увидели листовки Навального в студии и попросили меня съехать. Они не сообщали подробностей, но было видно, что арендодатели чего-то боятся. Меня позвали работать в Петербург, и я уехал туда. В Питере история повторилась: я снова открыл студию, арендодатель опять запретил мне агитировать за Навального. Я стал работать дома. В Питере я записался в волонтеры штаба Навального, мы раздавали и клеили листовки. Зимой 2020 года на улице меня задержали полицейские. Они неожиданно появились из-за угла, повалили на землю, заломили руки и сильно надавили на спину. От боли и невозможности дышать я стал орать, звать на помощь, прохожие стали возмущаться, и спрашивать, что происходит. Я потерял сознание, мне вызвали скорую, и она меня увезла в Александровскую больницу.
– На каком основании вас пытались задержать?
– Они сказали, что на меня есть ориентировка, мол, я что-то натворил. Полицейские больше не появились, я хотел на них жаловаться, но решил, что это бесполезно. После "слива" базы ФБК в этом году меня остановили возле дома полицейские. Они сказали, что мои данные на экстремистском сайте, и они знают, что я якобы делал граффити с призывами к участию в митингах и раздавал листовки. Они потребовали, чтобы я дал им контакты сторонников Навального, с которыми раздавал листовки и делал граффити. Я не знал их контактов, потому что мы общались только на акциях, я не часто приходил в штаб, а граффити делал один, важно заметить, что это [граффити] не было позицией штаба и штаб такое не поддерживал, это было мое личное желание. Полицейский потребовал, чтобы я узнал подробности о сторонниках Навального и сообщил ему, иначе на меня возбудят дела по статьям УК: по ч. 2 статьи 282, статье 267, так как они нашли видео, где мы якобы Невский проспект перекрыли на митинге 23 января, статье 280, 214 за мои "граффити" и 212.
– Какое ведомство представлял человек, который с вами разговаривал?
– Он не представился, не показал мне удостоверения, не назвал ведомство. Силовик взял мой номер телефона, все контакты и обещал позвонить. Я покивал головой, сделал вид, что согласился, вернулся домой, понял, что все это может закончиться для меня плохо. Я не собирался выискивать для них людей и понял, что пора уезжать. Волонтеры и сотрудники штаба Навального не были моими друзьями, но я не собирался выдавать их силовикам. Мы быстро собрались и через пять дней улетели в Сербию.
– Почему в Сербию?
– У нас не было много времени на обдумывание. Я не готовился к эмиграции, не предполагал, что придется бежать из России. Сербию мы выбрали, потому что она была открыта, жителям России не нужны визы в Сербию, и эта страна близка к Европе. Сначала мы хотели в Хорватии просить убежища, но потом решили ехать в Германию. Все-таки Германия – лидер Евросоюза, там лечился Навальный, о нем многие немцы, наверное, слышали. На меня очень сильное впечатление произвела Сербия и в целом балканские страны. Сербы приглашали нас к себе, угощали. Сербы показались мне очень открытыми и позитивными людьми. Из России мы прилетели налегке. В Сербии мы купили велосипеды, палатку и отправились в путь. Я всю жизнь езжу на велосипеде, в том числе на очень далекие расстояния. Жене было тяжело, но она обещала справиться, потому что выхода не было. Сербию мы проехали за три дня, ночевали в палатках, ставили их в зарослях, еду готовили на горелке. По спутнику я выбирал место, где пересечь границу с Хорватией. Я нашел пару точек, где можно было перейти границу. Мы приехали в деревню рядом с границей, подождали раннего утра и пересекли границу по проселочной дороге. В Хорватии мы вымылись в реке, обычно для душа мы покупали воду и грели ее на солнце. В более менее крупных городах иногда удавалось найти каучсерфинг.
– Вам тяжело далось это приключение?
Я был так напуган в России, что, несмотря на все трудности, в Европе чувствовал себя свободно
– Я был так напуган в России, что, несмотря на все трудности, в Европе чувствовал себя свободно. Я точно знал, что в Европе ко мне не придут полицейские и не посадят меня в тюрьму просто "потому что". В целом наша поездка была похожа на поход. В Хорватии из-за холмистой местности и жары на велосипедах было ехать довольно трудно. Мы добрались до деревеньки, по которой проходила граница Хорватии и Словении. На границе был забор с колючей проволокой, но для проезда там находился шлагбаум, который никто не контролировал. Мы просто под ним пролезли и попали в Словению. Ее мы проехали за один день. Из Словении по велодорожке мы пересекли границу с Австрией, а затем в Германию также по велодорожке. Из Сербии до Германии мы добрались всего за две недели. В Германии мы поехали во Франкфурт и сдались там первому попавшемуся полицейскому. Полицейские немного удивились, что мы приехали из России через Сербию на велосипедах. Они оформили наши документы, отправили нас в миграционный лагерь своим ходом. Работники лагеря тоже удивились, что мы приехали к ним на велосипедах, но нас спокойно и тепло приняли, заселили вместе с другими беженцами из России. Если у нас тут все сложится, я однозначно повторю свою дорогу, но жена, конечно, вообще хочет об этом забыть: ей было тяжело.
– Вы уже получили политическое убежище?
– Мы прошли два интервью и сейчас ждем решения.
– В каких условиях вы живете?
– В миграционном лагере сейчас много людей из разных стран. Нас поселили в отдельной комнате, так как мы семья. Все очень неплохо. Нас хорошо кормят и дают пособие 123 евро на человека. Выдали нам одежду. Здесь в целом безопасно, если что-то случается сразу приезжает полиция или скорая. Много охраны, некоторые говорят по-русски, некоторые охранники в прошлом – такие же мигранты, как мы, они всегда готовы помочь при любых вопросах. Из персонала лагеря много людей из стран СНГ, люди очень открытые, они сочувствуют нам и их так же печалит ситуация в России. В лагере есть возможность получить любую медицинскую помощь.
– Как вы собираетесь жить в Германии, если вам дадут политическое убежище?
– Я буду учить язык и работать. Вроде бы после получения статуса беженца пособие удвоят. Но на пособии я сидеть не собираюсь. Я обожаю свою работу, и мне без нее трудно. Я уверен, что смогу продолжить свое дело в Германии. В перспективе хочу открыть свою студию. У меня уже есть профессия, но для беженцев, как я понял, есть разные возможности. Например, можно начать с низкоквалифицированного труда, повысить квалификацию, получить дополнительное образование, подтвердить диплом.
– Как вы ощущаете себя в вынужденной эмиграции?
В России у меня все было хорошо, кроме преследований меня за политические взгляды
– Я никогда до эмиграции не видел Европу. Во время побега у нас не было времени изучить страны, через которые мы проехали. Но на меня произвели впечатление чистота, благоустройство, инфраструктура для людей с инвалидностью. Такое ощущение, что в Европе – все для людей. Я никогда не хотел эмигрировать. В России у меня все было хорошо, кроме преследований меня за политические взгляды. Я считаю себя локальным патриотом: очень люблю Урал. Там мои друзья и мама. Но ничего не поделать, потому что я не могу в ближайшее время вернуться в Россию. В целом, мне очень грустно. Хорватия – это, конечно, просто невероятная страна. Производит впечатление земля и то, как они ее используют, качество продуктов, дороги, спорт, особенно футбол. В каждой деревне поля высокого качества. Туризм развит, со всей Европы люди едут в Хорватию отдыхать. За Краснодарский край вообще обидно. Это Хорватия в России по погоде и земле, можно было бы сельское хозяйство развить, туризм международный.
– Вам интересно, что сейчас происходит в России?
– Да, и я не планирую прекращать свою политическую активность. Я не знаю точно, как буду помогать оппозиции, может быть, буду рассказывать европейцам о репрессиях в России. В любом случае я продолжу заниматься политикой.
