Информационное пространство мира нынче принято сравнивать с разбитым зеркалом – в его мелких осколках отражается всякая дребедень, но общая картина никак не складывается. Событий море разливанное, но сообщения о них превращаются в набор праздных фактов, а до обобщений руки, как правило, не доходят. Расфокусированный взгляд порождает столь же расфокусированное сознание, где ничто не является причиной и ничто не имеет следствий. Нет времени и места додумывать.
Массовые демонстрации за что-то и против чего-то давно стали в Европе делом привычным, даже несколько надоели. Разве что такая массовка проходит в Праге. Прага это не Милан, и уж тем более не Париж, чехов подвигнуть на серьезный политический протест крайне трудно. Всё их умеренное, усреднённое нутро надёжно гасит порывы бесполезных страстей. Поэтому в этой стране фактически не бывает забастовок, любое отлынивание от работы воспринимается как потеря времени, самые изощренные мотивы для стачек звучат несколько фальшиво. Особенно в ситуации колоссального политического выбора и регулярных безупречных многопартийных выборов, когда для смены власти нет нужды выходить на площадь.
Но вот даже в таком богоспасаемом месте, как столица Чехии, в начале сентября прошла демонстрация, массовая по любым меркам, потом еще и еще одна. 70 тысяч демонстрантов – это много или мало? Это достаточно много, наполовину заполненная Вацлавская площадь. Нельзя сказать, что подобных протестов страна не знала. Всего два года назад вместительный пустырь на Летне собрал 300 с лишним тысяч недовольных тогдашним популистским правительством Андрея Бабиша. И ничего страшного не случилось, разве что он проиграл очередные выборы и ушёл в оппозицию. Нынешний протест был направлен против коалиции, которая заняла место предыдущих правительств. Но прошедшие на днях муниципальные выборы показали, что на положении партий власти демонстрации никак не отразились. Раз на раз не приходится. Политология учит, что в демократических странах уличные протесты правительства не утверждают и не отменяют.
Почему же протесты, которые множатся по всей Европе, ныне воспринимаются как проявление чего-то большего, чем просто рядовое выражение недовольства? Давно известно, что просто протестные голоса не плюсуются, не складываются в единый политический порыв – никто не знает, кто против чего протестует. Понятно только, что недовольные ситуацией есть, но легко ли вычислить, где заканчивается гнев твердолобых сталинистов и путинофилов, а где начинается негодование евроскептиков или ковид-диссидентов? Демонстранты в Праге очевидно не протестовали против реформы пенсионной системы во Франции, а французов не возмущает до глубины души размер пошлины на ирландско-британской границе.
Сдается, обыкновенных граждан западных стран подвигают на уличный протест не столько отдельные региональные проблемы, сколько ощущение безнадежности от неспособности вообще что-либо решить или даже повлиять на решение проблем. Практически любые сложности, когда-то преодолевавшиеся в порядке рутинного делопроизводства, в нашем мире после надлежащего обсуждения и оппонирования почти непременно застревают в бюрократических рогатках, становятся практически неразрешимыми, а политика ещё больше усложняет их.
Думаю, не я один заметил: в последнее время не наблюдается ни одного серьёзного прорыва хоть в политической, хоть в экономической, хоть в любой другой сфере, не говоря уже о таких сложных материях, как философия или социология, позволяющие осознать особенности общественного бытия. Агрессия России против Украины не ввела человечество в ступор, она не несёт полной ответственности за творческий застой, на эту войну всего лишь принято ссылаться как на первопричину. Всё началось задолго до войны и не закончится сразу после поражения путинизма. По большому счету сама эта война является проявлением цивилизационной растерянности и беспомощности. Их причина – отсутствие внятного целеполагания, неспособность человечества предложить новые масштабные целевые проекты, хоть какое-либо видение будущего. Собственно даже людоедский путинский проект – не что иное, как попытка такого архаического целеполагания, инфантильная попытка избежать модернизации, подменив будущее прошлым.
Но и на Западе, противостоящем путинизму, с большими целями и интересными крупными проектами дела обстоят не лучшим образом. Большая часть идейных начинаний и технологических новшеств скорее уводят человечество в сторону от столбового пути, в какие-то внедорожные дебри несущественного и второстепенного. Но даже если рекламно раскрутить и распиарить всю эту ерундистику, магистральной дорогой она всё равно не станет – всё, что с помпой предлагается как новое слово, как правило, находится в конфликте с законами природы, физиологическими потребностями или социальными навыками, испытанными временем и опытом. Иными словами, представляет собой не взлет, не прорыв, а снижение эффективности решений.
Рычаги общественного влияния на собственную жизнь исчезли где-то за горизонтом
Социальные институты международного сообщества лучше всего иллюстрируют это безнадежное состояние. Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш посетовал на то, что "человечество стало совсем неуправляемым", ибо через зонтичную международную организацию невозможно провести ни одну серьёзную резолюцию, всё и всегда вязнет в болоте политических распрей. Но чего другого можно было ожидать, заложив в устав массу конструкционных дефектов, таких как право вето в Совете Безопасности ООН? Принцип единогласия не может сочетаться с требованием эффективности при принятии решений, всегда болезненных для каких-то отдельных членов организации. Но и устранить этот псевдодемократический принцип по той же причине невозможно: в Совбезе всегда найдется влиятельный покровитель обиженного государства, который воспользуется своим правом вето и сведет любую исправительную меру на нет.
Примерно так же выглядит ситуация в Евросоюзе. Обилие конструкционных дефектов давно превратило эту организацию в неэффективное собрание представителей национальных эгоизмов. Еще в 1990-е годы Жан-Клод Юнкер, тогдашний председатель Европейской комиссии, заявлял, что без глубокой реформы ЕС станет по существу неуправляемым, и обещал в краткое время такую реформу осуществить. Но воз и ныне там! Дело не в отсутствии доброй воли руководителей, сменявших друг друга, а в порочных особенностях структуры, работающих на понижение эффективности ЕС. Понимают это практически все, но когда пару месяцев назад канцлер Германии Олаф Шольц предпринял робкую попытку пока только предложить изменения организационной структуры ЕС (отменить принцип единогласия при принятии важных решений, скорректировать правила пересчета голосов на мандаты при выборах в Европарламент, еще какие-то мелочи), он был немилосердно раскритикован членами организации. Отнюдь не уверен, что такая реформа была бы разумной – привожу этот пример для иллюстрации того, сколь неповоротливой стала европейская структура.
Нерешаемые или неразрешимые проблемы, естественно, имеют обыкновение нарастать, самовоспроизводиться и постепенно вытеснять в обществе всё, что ещё действенно и разумно, всё, что ещё работает. Рычаги общественного влияния на собственную жизнь исчезли где-то за горизонтом. Никто не знает – кроме конспирологов, которые тоже не знают, – где находятся загадочные центры принятия судьбоносных для человечества решений. Это не может не поощрять агрессивного протеста в обществе. Поэтому можно только ожидать всё более частых и яростных демонстраций в самых разных странах, по самых разным причинам – словно бы повсюду по осени созрели гроздья гнева.
Ефим Фиштейн – международный обозреватель и комментатор
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
