"Не хочу, чтобы дошло до лагерей"

Координатора штаба Навального в Тамбове Диана Рудакова провела в спецприемнике полиции семь суток за организацию якобы несанкционированного митинга. Ее заместителей Игоря Сливина и Леонида Ярыгина арестовали на двадцать и двадцать пять суток. Сливин объявил сухую голодовку и попал в больницу, а Ярыгин продолжает отбывать наказание.

В интервью Радио Свобода Диана Рудакова рассказала о преследованиях сотрудников тамбовского штаба, своем увольнении с работы за участие в митингах Навального и о том, что она никогда не использует слово "ватники".

Диана Рудакова после выхода на свободу

– Сторонников Алексея Навального часто обвиняют по статье 20.2 КоАП РФ. Обычно только штрафуют, но вас и других сотрудников штаба арестовали. С чем связаны такие жесткие меры?

– Я думаю, что штабу Навального в Тамбове мстят за последнюю встречу с Алексеем Навальным. Митинг как всегда не согласовали, поэтому мы провели встречу на частной территории. Один из наших сторонников предоставил для этой цели парковку перед торговым центром. Он находится в собственности у этого сторонника. Мы, несмотря на противодействие администрации города, собрали на встречу много людей, сумели обеспечить безопасность. Но через день после приезда Навального начались аресты и суды организаторов.

​– За что вас осудили на семь суток?

– Седьмого октября проходила всероссийская акция за допуск Навального к выборам. Мы тоже подали уведомление, но нам отказали. Администрация выдумывала разные предлоги: то тема акции антиконституционная, то площадки заняты. В конце концов нам разрешили провести акцию утром на кладбище.

– В смысле на кладбище?

– В центре Тамбова до недавнего времени было несколько гайд-парков. Но когда мы подали уведомление об антикоррупционном митинге 12 июня, выяснилось, что задним числом якобы вышло постановление, что гайд-парков в центре города больше нет. Все гайд-парки перенесли на участок в ста пятидесяти метрах от городского кладбища. Понятно, что администрация над нами издевается таким образом. Мы решили, что никогда не будем проводить там политические мероприятия, потому что это унизительно. И мы вышли на одиночные пикеты. Мне за участие в таком пикете дали семь суток. А до этого мне присудили штраф за неповиновение полиции. Я снимала видео в полицейском участке, что, по мнению суда, делать нельзя. Хотя есть решение Верховного и Конституционного судов, что снимать в отделениях полиции можно и деятельность полиции является публичной.

​– Судья объяснил, почему решил присудить вам семь суток ареста, а вашим коллегам почти три недели заключения?

– До судебного заседания перед входом в суд стояли полицейские и обсуждали между собой, как они меня будут везти в спецприемник. Я сказала им, что надо хотя бы сделать вид, что решение по моему вопросу еще не принято. Тем более я член избирательной комиссии с правом решающего голоса. Меня не имеют права судить без санкции прокурора области. Полицейские ответили: “Вы же всё сами понимаете”. Судебное заседание длилось не больше десяти минут. Моего адвоката и меня даже не стали слушать. Судья не удалялся в совещательную комнату, а зачитал решение по бумажке. Точно так же осудили Леонида Ярыгина и Игоря Сливина. Я считаю, что подобные судебные решения противоречат закону.

– Как вы чувствовали себя в спецприемнике?

пикет в поддержку арестованных сотрудников штаба Навального в Тамбове

– У меня, как и у многих координаторов штаба Навального, на случай ареста в офисе находится сумка с вещами первой необходимости. В моей сумке были книги, блокнот и карандаши. Я была готова к аресту и не могу сказать, что очень расстроилась. Я много работала, устала, долго не высыпалась, а спецприемник идеальное место, чтобы спать, и я делала эскизы к архитектурному проекту. Но отдохнуть не удалось. Когда я узнала, что моим заместителям присудили арест, я объявила голодовку. После этого ко мне каждый день приходили люди. Полицеские, чтобы составлять новые протоколы, прокурор, уполномоченный по правам человека, правозащитники. От правозащитников помощи было ноль, потому что они сотрудничают с администрацией города, которая преследует сотрудников штаба Навального. Правозащитники и уполномоченный начинали беседу со слов “давайте не будем обсуждать суд”.

– А зачем они приходили к вам?

– Мой арест активно освещали разные СМИ. Думаю, правозащитники приходили ко мне для галочки. Еще они уговаривали меня прекратить голодовку.

​– Администрация города, которую вы обвиняете в преследовании штаба Навального, пыталась поговорить с вами, убедить прекратить политическую деятельность?

– Со мной бесполезно разговаривать, я не буду с ними общаться ни по какому поводу. Полицейские и другие люди регулярно приходят в поисках меня к родителям. Но я не живу по месту прописки с семнадцати лет.

– Как родители относятся к вашей политической деятельности?

– Я заинтересовалась политикой в старших классах школы. До того как стала координатором штаба Навального, успела организовывать крупную протестную кампания за защиту Тамбовского государственного технического университета. В 2012 году его хотели объединить с другим вузом. Решение приняли, не поставив студентов в известность. На митинг против уничтожения моего вуза пришли примерно 1200 человек, много по меркам Тамбова. Мы добились встречи с бывшим министром образования Дмитрием Ливановым, и нам удалось взять с него слово, что если на референдуме студенты и сотрудники вуза примут решение сохранить университет, то власть наш выбор оспаривать не будет. В результате, мой университет до сих пор работает в качестве самостоятельной единицы.

вещи из сумки для ареста Дианы Рудаковой

Так что родители знают, что я не стихийно попала в кампанию Навального, у меня уже был опыт организации протестных митингов. Я хорошо понимаю, что делаю. Кстати, мама помогала мне организовывать последнюю встречу с Навальным, шарики надувала. И задержали меня у мамы на глазах. Она в этот момент зашла ко мне на работу. Я во время ареста вела себя с полицейскими очень спокойно. Мама видела, что я понимаю, что делаю, и уверена в своих силах. Сначала я во время задержаний нервничала, а теперь уже привыкла к постоянному прессингу. Надеюсь, что мое настроение ей передается и она не слишком сильно за меня волнуется.

– Вы сталкивались с преследованиями за вашу политическую деятельность в вузе или на работе?

– Я до недавнего времени работала ландшафтным дизайнером в муниципальной организации. Занималась проектированием парков и скверов. Я получала призовые места на конкурсах по ландшафтной архитектуре. На акции “Надоел”, которую в апреле этого года проводила организация “Открытая Россия”, я пыталась защитить друга от полицейского. Это увидел мой коллега и донес на меня директору. Руководитель устроил комсомольское собрание и потребовал, чтобы я уволилась. Директор говорил: “Мы знаем, что вы хороший сотрудник, но мы не можем мириться с вашими политическими взглядами. В наших муниципальных организациях все любят власть и ходят на проправительственные митинги”. Я никогда не ходила на такие митинги и подбивала не ходить коллег из своего отдела. Я не стала спорить с директором и уволилась через две недели, потому что в этот момент проходила собеседование на должность координатора штаба Алексея Навального.

Я знаю от волонтеров штаба Навального, что администрация школ и вузов делает все возможное, чтобы убедить студентов не участвовать в кампании Навального. Студенты регулярно присылают видео, на которых педагоги предупреждают их, что Навальный до добра не доведет. Интересно, что преподаватели высказывают противоположенные версии, кто такой Навальный: от иностранного агента до проекта Кремля. Но общая идея одинаковая – голосуйте за Путина. До того как я стала координатором штаба Навального, я видела в интернете подобные видео из других городов и думала, что это частные истории. Один поехавший головой преподаватель решил высказаться перед студентами о наболевшем. Но на самом деле такие разговоры происходят в каждом университете и во многих школах.

– Что сейчас происходит с вашими осужденными на двадцать и больше суток заместителями?

Диана Рудакова на митинге в защиту Технического университета

​– Игорь Сливин объявил сухую голодовку. На пятый день его в крайней степени обезвоживания отправили в больницу. На время пребывания в больница арест приостанавливается, но после выписки Игоря не забрали обратно в спецприемник. Сейчас Игорь на свободе, но думаю, что его заставят досидеть в декабре, когда мы будем собирать подписи. Леонид Волков предупредил, что в этот период будет волна арестов координаторов во всей стране. Сейчас мы пытаемся согласовать пикет против политических репрессий в защиту моего заместителя Леонида Ярыгина, который до сих пор находится в спецприемнике. Администрация отказывает нам на основании того, что в России нет политических заключенных.

– Почему вы решили принять участие в кампании Навального?

– Я не политик, я мечтаю заниматься архитектурой, но я не могу сейчас быть полноценным архитектором. Я знаю, что не позволю себе смолчать, когда администрация города, например, решит снести историческое здание, если участок земли, на котором оно стоит, приглянется какому-нибудь высокопоставленному чиновнику.

– Можно вступить в общество защиты исторических памятников, если вас беспокоят подобные вопросы.

– Такие вопрос надо решать на глобальном уровне. Я хочу жить в России, но не могу и не буду идти на компромиссы со своей совестью. Я надеюсь, что Навальный сможет создать условия, когда архитектору, судье или журналисту не придется идти против своих убеждений, врать, нарушать закон и профессиональную этику. А еще я уверена, что нет ничего важнее свободы. Никакие международные победы, экономическая стабильность не стоят выше права человека на свободу. Впрочем, и победы у нас иллюзорны, и экономика рушится на глазах. Я много интересуюсь темой сталинских репрессий. Мы с друзьями проводим в Тамбове каждый год акцию “Возвращение имен”. Я задумываюсь о параллелях между временем сталинских репрессий и сегодняшним днем. Я не хочу сказать, что сейчас 37 год, но грань очень тонкая. Важно сделать все возможное, чтобы не переступить ее. Например, пять лет назад я не могла представить, что меня посадят за пикет. В 2012 году я была заявителем митинга против политических преследований осужденных по делу 6 мая. Нам согласовали митинг, мы постояли и ушли. Сейчас местная власть говорит, что политических преследований нет. Шаг за шагом мы переходим эту грань. Мой прадед Петр Никитич Буданцев был репрессирован в 1949 году, после войны. Он не пошел на субботник, который устраивал колхоз. Прадед объяснил соседу, что ему некогда ходить на субботники, нужно успеть до наступления холодов крышу положить, и нелестно отозвался о председателе колхоза. Сосед донес на прадеда. А Петр Никитич и так был в черных списках, потому что он попал в плен во время войны. Прадеду дали пятнадцать лет лагерей. Он вернулся раньше, после смерти Сталина. Но прадед потерял здоровье в лагере и вскоре после освобождения умер. Я не хочу, чтобы дошло до лагерей. Не знаю, как этого не допустить. Но я участвую в кампании Навального, чтобы мне потом не было стыдно.

– Вы готовы заплатить своей свободой здесь и сейчас за свободу для других в неопределенном будущем?

выступление Навального в Тамбове

​– Для меня альтернативы нет. Я считаю себя патриотом своей страны. В моем лексиконе нет и не будет слова “ватники”. Люди, которые придерживаются других политических взглядов, не враги для меня. Я люблю людей, которые здесь живут, несмотря на то что сейчас они заблуждаются, слабы и напуганы. Они страдают так же, как и я, может, и не потому что они несвободны, может, они даже не понимают, что такое свобода. У них низкий уровень образования, нет времени вникать в политические вопросы и думать самостоятельно, но все они заслуживают лучшей жизни.

– Или они всем довольны. Опрос "Левада-центра" за 2017 год показывает, что работу Путина на посту президента одобряют 83% граждан.

– Я не думаю, что это осознанный выбор. Я редко слышу от людей, с которыми мы разговариваем во время агитации, что они довольны жизнью в России. Даже полицейские критикуют ситуацию в стране. Люди выбирают Путина, потому что не верят, что в России можно что-то изменить. Но опыт других стран показывает, что нации меняются, люди меняются. И я сейчас пытаюсь доказать, что перемены возможны. Но и за перемены и свободу нужно бороться. Я не отношусь к Навальному как к вождю. Я вижу, что и другие координаторы не подвержены духу вождизма. Иногда я сама критически отношусь к Алексею Навальному. Но сейчас он один. Сейчас Навальный – единственная возможность добиться перемен. И я решила, что я обязана его поддержать

– Что вас заставляет верить, что перемены возможны?

– Я вижу, какие волонтеры к нам приходят. Они младше меня на пять- десять лет, но это уже другие люди. Они знают несколько языков, эрудированны и образованны. После того как руководство штаба посадили, волонтеры продолжили работать. Они сами организовали и работу штаба, и одиночные пикеты в нашу защиту. Среди моих ровесников модно говорить, мол, я не смотрю телевизор, этот зомбоящик. А среди волонтеров таких разговоров не бывает, потому что они никогда, совсем никогда не смотрели телевизор. У них даже речь об этом не заходит. Я вижу, что поколение, которое идет за мной, состоит из свободных, умных людей. Им нужна другая власть, другие отношения с властью. И это внушает оптимизм.