Во время блокады у ленинградцев были конфискованы фотоаппараты, делать любые снимки осажденного города было запрещено всем, кроме официальных корреспондентов. Фотолюбитель Александр Никитин нарушил этот запрет, сделал три снимка разрушенных домов и поплатился за них жизнью: бдительные граждане сдали его в милицию. Помимо фотокамеры, у него нашли карту, на которой Никитин отмечал места разрушений. Этого было достаточно для обвинения в шпионаже, Никитина осудили на пять лет по 58-й статье, и он умер от истощения в лагере под Соликамском.

Три снимка, которые успел сделать Никитин, были напечатаны сотрудниками госбезопасности и сохранились. Их нашел в архивах КГБ его однофамилец, историк фотографии Владимир Никитин и опубликовал в 2002 году в альбоме "Неизвестная блокада". В 2014 году издательство "Лимбус-пресс" выпустило второе, дополненное издание – в него включены и не прошедшие цензуру снимки официальных фотожурналистов, работавших в осажденном Ленинграде: показывать страдания голодающих жителей было запрещено, только их трудовые свершения и волю к победе.

В 2014 году фотографии из альбома "Неизвестная блокада" были представлены на выставке, прошедшей в Петербургском музее городской скульптуры. В том же 2014 году в галерее "Триумф" прошла выставка Максима Шера "Карта и территория", посвященная блокаде. Теперь художник подготовил проект о судьбе Александра Никитина.

"Меня заинтересовала эта история, потому что по сути это едва ли не единственное частное визуальное свидетельство о блокаде (остальные – привычные нам образы, сделанные военными фотокорами, то есть сотрудниками государственных средств информации, что означало наличие определенной визуальной "матрицы" в них. Например, практически не существует визуальных свидетельств – фотографий, которые были бы сделаны внутри квартир и домов). Этот проект должен был называться "Запрет на образ" и исследовать этот древнейший инструмент контроля и репрессий на примере блокады", – говорит Максим Шер.

История Никитина была лишь отправной точкой проекта "Карта и территория", но Максим Шер хотел сделать ее ядром новой выставки, надеялся найти уголовное дело фотографа и другие материалы о его судьбе. Возможно, сохранились другие его снимки?

"Мой проект посвящен протесту одного человека против больших нарративов, против железобетонной "государственной" истории, использованию вымысла для осмысления правды, то есть попытке отвоевать право на мифологию у государства. Никитин интересен мне тем, что он попытался зафиксировать для памяти происходящее с ним именно как частное лицо", – поясняет Максим Шер, ссылаясь на близкие по замыслу проекты Валида Раада, Акрама Заатари, Рабиха Мруе, переосмысливающих фото- и видеосвидетельства гражданских войн в Ливане.

Однако на монополию на правду о войне по-прежнему претендует государство, с подозрением относящееся ко всему, что не вписывается в сталинско-брежневский миф о "великом подвиге советского народа".

"Когда я предложил свой проект РОСФОТО, мне сказали: "Слишком концептуально для темы блокады, эта тема может репрезентироваться только с помощью фотографий военных фотокоров", а мой проект как раз как бы против них, против монополии государства на картинки", – рассказывает Максим Шер. Он рассчитывал на помощь музея ГУЛАГа, который мог бы помочь в розысках материалов в архивах ФСБ, но и там его проект не вызвал интереса. Формулировка отказа возмутила Максима Шера. Сотрудница этого "государственного учреждения культуры города Москвы" Елена Солозобова объяснила ему, что научно-методический совет музея не счел возможным заниматься делом Никитина, потому что фотограф-любитель, знавший, что без разрешения снимать нельзя, тем не менее пошел снимать и был осужден по законам военного времени, – значит для музея это не тема.

"Блокада – это табу, с блокадой уже обжегся телеканал "Дождь", теперь все дуют на воду, но Музей ГУЛАГа, обосновывающий репрессии, – это новое слово или, как говорят, "новое дно" в бездонной дыре", – возмущен Максим Шер.

Художник рассказал об этой истории в фейсбуке, и в комментариях появилось пояснение заместителя директора по развитию музея ГУЛАГа Анны Стадинчук, которая принесла извинения за задержку в рассмотрении заявки, но подтвердила позицию музея. "По нашему мнению, тема блокады Ленинграда действительно менее других из советской истории связана с темой политико-идеологического террора и репрессий, которым посвящен Музей истории ГУЛАГа. Осажденный город жил по законам военного времени, согласно которым предусматривалось существенное ограничение некоторых прав и свобод граждан – не только запрет на фотографирование улиц в неизвестных целях", – написала Стадинчук. Максим Шер расшифровывает этот вежливый отказ так: "Достоверно не известно, знали ли жители о запрете на съемку – это далеко не факт. Но музей ГУЛАГа уверен: знали, суки, нечего было Никитину шастать с камерой по улице, сидел бы дома, остался бы жив. Такова позиция музея, продиктованная политически мотивированным, ничем исторически и морально не обоснованным разделением политических репрессий на те, что были до или после войны, и те, что были во время войны и во время блокады, плюс моментально и неизбежно всплывают параллели с актуальной политической ситуацией".

Рассказ Максима Шера вызвал дискуссию в фейсбуке, не все согласны с его оценкой музея ГУЛАГа, однако споры бесплодны: ясно, что в нынешней политической ситуации выставка о человеке, не подчинившемся сталинскому государству во время войны, не может состояться, а, стало быть, мы ничего не узнаем о судьбе Александра Никитина. На вопрос, что же остается в этой ситуации, Максим Шер отвечает: "Протестовать, предавать огласке, пытаться делать то, что делаешь, несмотря ни на что".