- Суд в Санкт-Петербурге признал двух антифашистов участниками террористического сообщества.
- Кирилл Серебренников и другие участники "Театрального дела" накануне приговора.
- Как феминистку из Комсомольска-на-Амуре обвинили в распространении порнографии за рисунки вагины.
"СЕТЬ, ПЫТКИ, ПРИГОВОР"
Информационная повестка последних дней настолько насыщена, что в четверг события понедельника уже кажутся чем-то далеким. А именно в понедельник, 22 июня 2-й Западный окружной военный суд в Петербурге огласил приговор по делу о "террористическом сообществе "Сеть", а полиция массово задерживала активистов, решивших поддержать двух уже осужденных: Виктора Филинкова и Юлия Бояршинова. Рассказывает Иван Воронин.
В студии Радио Свобода – эксперт движения "За права человека" Ирина Яценко. На видеосвязи из Санкт-Петербурга общественная защитница Виктора Филинкова Евгения Кулакова и правозащитница Яна Теплицкая. Яна входила в состав Общественной наблюдательной комиссии, и именно от нее мы узнали о том, что обвиняемых по "делу Сети" пытают. Евгения, насколько мне известно, успела пообщаться с Виктором Филинковым уже после приговора.
Видеоверсия программы
Евгения Кулакова: Да, я виделась с Виктором на следующее утро после приговора, во вторник. Защита Виктора считает его невиновным (как и он сам). Мы будем обжаловать этот приговор, подавать апелляцию. Во вторник после приговора Виктор не дал комментариев для прессы, сказал, что пока не готов. Конечно, ему тяжело принять этот приговор. Это очень большой срок. А когда мы с ним виделись накануне приговора, он говорил: "Все понятно. Ясно, что приговор уже написан". Никаких иллюзий на оправдание он уже не питал.
Марьяна Торочешникова: Ирина, действительно ли после того, как вынесли приговор в Пензе большинству участников так называемого "дела Сети", судьба Виктора Филинкова и Юлия Бояршинова уже была фактически предрешена?
ФСБ – не колибри, назад летать не умеет, они в любом случае доводят дело до суда и до обвинительного приговора
Ирина Яценко: К сожалению, да. Дела о терроризме курируются ФСБ. Игорь Шишкин, который пошел на сделку со следствием, самый первый в этом деле, кто, собственно, дал показания на всех остальных фигурантов дела, получил три с половиной года. Ну, сложно поверить в то, что суд досконально разберется. Хотя там даже и разбираться не в чем было. Те, кто следил за этим делом и видит, на чем строятся доказательства, понимают, что там нет вины, нет никакой организации. Но при этом людей просто делают виновными. Кому это нужно? Если это нужно ФСБ, значит, оправдательного или хотя бы какого-то более-менее справедливого приговора ожидать, к сожалению, не приходится. ФСБ – не колибри, назад летать не умеет, они в любом случае доводят дело до суда и до обвинительного приговора.
Марьяна Торочешникова: Обвиняемым по "делу Сети" предъявляли то, что они собирались сорвать чемпионат мира по футболу в 2018 году, провести какие-то теракты, готовили, по-моему, покушение на президента. В материалах дела, в судебных репортажах, которые вела "Медиазона" из зала суда и в Петербурге, и в Пензе, был хоть какой-то намек на то, что это доказано, что это вообще обсуждалось?
Ирина Яценко: Нет. Обвинение строится на том, что есть некий "Свод", который датируется якобы 2015 годом. При этом есть экспертиза Минюста, например, которая говорит о том, что это абсолютно разрозненный документ, что называется, "заметки на полях", который не несет никакой смысловой нагрузки. И есть некий протокол заседания участников, которые якобы собирались продумать, как они что-то организуют, какую-то организацию. То есть даже в материалах дела фактически нет как таковых доказательств существования организации. Это есть, наверное, только где-то в умах сотрудников ФСБ: Токарева, Шепелева или кого-то еще. Наверное, суд больше верит мнению сотрудников ФСБ. Что касается фактических доказательств того, что они планировали, этого даже близко нет. Это нигде не обсуждалось, никто из свидетелей, насколько я помню, это не подтверждал. Речь не шла даже о попытке создать организацию. И за что такие сроки?!
Марьяна Торочешникова: Насколько я понимаю, прокуратура опиралась на царицу доказательств, по Вышинскому, – на признательные показания, которые, как заявлял Виктор Филинков, были получены под пытками. Яна, на ваш взгляд, почему эта история с пытками была замята? Почему не стали проводить тщательную проверку? Ведь несколько раз начинали проверку, потом прекращали, потом опять возобновляли.
Яна Теплицкая: На тот момент, два года назад, вообще не было прецедентов, когда сотрудников ФСБ осуждали бы за пытки. Действительно, как говорил глава ЕСПЧ на встрече с Путиным, другие ведомства боятся и отказываются проводить нормальное расследование. В отличие от вины Филинкова, по поводу вины сотрудников ФСБ было полно доказательств, но большая часть из них была уничтожена сотрудниками разных силовых структур, прежде всего ФСИН, из-за халатности следователей Военного следственного комитета. Сейчас появилось одно дело, когда сотрудник ФСБ был осужден за пытки, но оно не политическое, и там удалось. А в политическом деле о терроризме еще ни разу не было, чтобы сотрудники ФСБ привлекались к ответственности за пытки.
Марьяна Торочешникова: В каком состоянии вы нашли Виктора Филинкова в следственном изоляторе?
Яна Теплицкая: Мы нашли Виктора Филинкова вместе с моей коллегой Екатериной Косаревской в тот же день, как его привезли в следственный изолятор. На следующий день он показал нам очень большое количество ожогов на теле. Мы полагали, что будет проведена судмедэкспертиза, придет эксперт и зафиксирует все эти телесные повреждения. Кроме того, все ожоги тщательно снимались на видеорегистратор и на стационарную камеру в СИЗО. Однако все эти видеозаписи утрачены по вине следственного изолятора и Военного следственного комитета. Только через неделю, когда мы поняли, что никакой эксперт не придет, мы зафиксировали, как могли, те ожоги, которые на тот момент оставались на Викторе Филинкове и на Игоре Шишкине. На Викторе было 33 ожога, из них шесть парных (это от одного прикладывания электрошокера: вход и выход электрического тока).
Однако сотрудница СИЗО, медицинская работница, отказалась зафиксировать количество ожогов. Она просто написала, что ожоги есть на груди и на бедре, что впоследствии позволило военному следствию поверить ФСБ, что электрошокер применяли всего два раза: один раз в грудь и один раз в бедро. Это, конечно, не могло быть так.
Марьяна Торочешникова: Как вы думаете, почему медицинский работник заняла такую позицию? Она тоже боялась ФСБ?
Яна Теплицкая: Вообще-то, это не ее работа. Она действительно не эксперт. Это должен был делать специальный человек на следующий же день после того, как было подано заявление о преступлении. Конечно, медицинская сотрудница действовала в соответствии с тем, что ей говорил начальник СИЗО или сотрудники ФСБ. Изолятор очень тесно связан с ФСБ. Удивительно, что нам вообще позволили расспросить Виктора Филинкова и осмотреть его и Игоря Шишкина. Сейчас такое было бы уже невозможно: через некоторое время после того, как это случилось, изменили закон об Общественной наблюдательной комиссии.
Марьяна Торочешникова: То есть о пытках во время следствия будет, наверное, практически невозможно узнать.
Евгения, и Ирина, и защитники обвиняемых говорили, что дело пустое, там нет никакого рационального зерна: почему же вынесены обвинительные приговоры?
Евгения Кулакова: По статистике в России за последние 100 лет, по делам о "терроризме" просто не существует оправдательных приговоров. Если судить по тому, как выступило обвинение в прениях, то оно просто не приняло в расчет никаких доводов защиты. В обвинительной речи практически не учитывалось все то, что происходило на протяжении более года судебного следствия, когда с большими перерывами прошло 25 заседаний. Обвинение фактически зачитало обвинительное заключение, составленное следователем, слегка сократив и разбавив его разными деталями из суда. Причем в тех моментах, когда, например, приводились слова Виктора в судебном заседании, обвинение и их исказило, как и слова других свидетелей, фигурантов пензенского дела. В общем, под конец судебного следствия создавалось впечатление, что для обвинения следствия просто не существовало.
Мы пока не знаем, каким образом суд будет мотивировать свое решение, потому что в суде была оглашена только резолютивная часть. Конечно, по 205-й статье и не могло быть оправдательного приговора. А как суд будет разбираться со всем тем, что защита представляла в качестве доказательств невиновности Виктора Филинкова, мы посмотрим.
Мы в суде показали, что ни так называемый "протокол", ни так называемый "съезд" не являются надлежащими допустимыми доказательствами ни по их содержанию, которое было проанализировано экспертами Минюста, ни по их процессуальным свойствам, ни по их оформлению. Они приобщены к нашему делу из "пензенского дела" с многочисленными не просто нарушениями, а явными признаками фальсификации. Эти документы редактировались уже после того, как были арестованы или задержаны их владельцы – пензенские фигуранты. Они редактировались пользователем Шепелевым – это фамилия оперативного сотрудника Пензенского ФСБ. Все это было продемонстрировано и в пензенском, и в нашем судебном заседании.
Марьяна Торочешникова: Ирина, а почему изначально разделили эти дела? Почему Филинкова и Бояршинова не отвезли в Пензу?
Ирина Яценко: Хороший вопрос! Спасибо Филинкову: буквально на следующий день после того, как его поместили в СИЗО и начали пытать, он сообщил о происходящем. Как только подключилась общественность, это дело слегка притормозилось. Ведь ячейки, которые якобы создавались в "Сети", – это же не только Пенза и Санкт-Петербург, но еще и Москва, и Белоруссия, и, может быть, что-то еще они хотели сделать. Если бы вовремя не началась кампания раскрутки этой информации, то было бы еще больше фигурантов.
Марьяна Торочешникова: То есть до того, как Виктор Филинков начал что-то рассказывать, о деле "Сети", о его пензенской части...
Ирина Яценко: Их задержали немного раньше, но о пытках узнали позже. В Пензе вообще нет ОНК, которая могла бы пройти туда. Однажды член ОНК пыталась туда зайти, но потом они написали хороший отчет, что никто там никого не пытал. Если я не ошибаюсь, информация о пытках из Пензы поступала уже в феврале-марте 2018 года, когда мы узнавали весь этот ужас: насколько похожи действия сотрудников ФСБ что там, что там, как они пытали, какими средствами – латексные перчатки и так далее.
К вопросу о том, почему выносят такие приговоры. Надо еще обращать внимание на то, кем являются фигуранты: они антифашисты.
Марьяна Торочешникова: Там антифашисты и анархисты.
Ирина Яценко: Они всегда находятся в оппозиции к действующей власти. И я подозреваю, что за ними наблюдали достаточно давно, что называется, разрабатывали. Первое сообщение якобы о "Сети" появилось в 2015 году. Я анализирую разницу между тем, как это происходило в Пензе и в Санкт-Петербурге, сравниваю с другими делами по терроризму, например в отношении запрещенной в России террористической организации "Хизб ут-Тахрир". Вот если есть организация "Хизб ут-Тахрир", то про нее можно говорить, и ее члены не отрицают того, что они в нее входят, а здесь ситуация достаточно прозрачная – организации не существует, это доказано.
Марьяна Торочешникова: Тем не менее, она уже запрещена в России и признана террористической.
Ирина Яценко: Да, она существует в приговоре суда. В Пензе тройка судей сделала "ход конем": они не стали опираться на показания, данные под пытками, побоялись. А как будут мотивировать это в Санкт-Петербурге? Думаю, что будут опираться на показания Бояршинова, Шишкина и на что-то еще. По-моему, в Санкт-Петербурге защита полностью развалила все эти обвинения. Если я не ошибаюсь, там этот файл под названием "Свод" не просто редактировался под ником "Шепелев": техническая экспертиза доказала, что этот документ был создан пользователем под никнеймом "Шепелев". И все настолько ясно!
Марьяна Торочешникова: А зачем? Неужели ради звездочек на погонах?
Мы приходим к тому, что любое действие, противоречащее политике государства, будет либо "экстремистским", либо "террористическим"
Ирина Яценко: Наверное, да. Я не могу думать за сотрудников ФСБ. Для них это работа, видимо, они считают, что нашли террористов, раскрыли некую преступную группу, спасли страну от развала.
Марьяна Торочешникова: Если они сами ее придумали, что же они нашли?
Ирина Яценко: Может быть, там была какая-то попытка внедрения.
Марьяна Торочешникова: Возможно, они считают опасной любую самоорганизацию людей?
Ирина Яценко: Мы сейчас к этому идем. Как сообщает мой друг Максим Кондратьев, автор телеграм-канала Avtozak Live, просто строчка "активисты призывают прийти и защитить от строительства Юго-Восточной хорды" сейчас считается экстремизмом. Мы потихоньку приходим к тому, что любое действие, противоречащее политике государства, будет либо "экстремистским", либо "террористическим". И грань между этим и тем будет достаточно тонкой, как понравится следователю. Здесь нельзя говорить о законности, о правах, о какой-то логике, о здравомыслии. Назвать это шизофренией не могу, но, думаю, преступные действия…
Марьяна Торочешникова: И в этих условиях гражданам России из каждого утюга предлагают голосовать за поправки! Причем не о поправках, а именно за поправки.
МИНИСТЕРСТВО ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ
От дела "Сети" – к "театральному делу". Его еще называют "делом Седьмой студии" и "делом Кирилла Серебренникова". Серебренникова обвиняют в растрате бюджетных денег, выделенных на театральный проект "Платформа". На днях прокурор потребовал приговорить его к шести годам заключения. Оглашение приговора назначено на 26 июня. Рассказывает Иван Воронин.
ЧТО ВЫ ВИДИТЕ?
Теперь поговорим о порнографии, точнее, о том, что именно российские следователи считают таковой. Например, считают опасной преступницей художницу и активистку из Комсомольска-на-Амуре Юлию Цветкову. Она якобы развращает детей и распространяет порнографию. Чего только стоят картинки в паблике "Монологи вагины", который вела Цветкова! А действительно, чего они стоят и где там порнография? Это выясняла Анастасия Тищенко.
В нашей студии – юрист Правозащитного центра "Мемориал" Татьяна Глушкова.
Что в России считают порнографией, есть ли для этого какое-то официальное определение?
Татьяна Глушкова: Никакого официального определения нет. Существует 242-я статья, наказывающая за незаконное изготовление и распространение порнографических предметов и материалов. Четкого определения порнографии не существует. И фактически, как и в случае со всеми другими делами, касающимися свободы выражения мнения, все решает экспертиза.
Марьяна Торочешникова: То есть нет вообще никаких ориентиров? Например, могут ли признать (если вдруг, предположим, сойдут с ума) порнографическими анатомические картины, которые вывешены в школах, мединститутах, медицинских колледжах?
Татьяна Глушкова: Нет. Общие ориентиры есть. Порнография – это вульгарно-натуралистическое изображение полового акта или половых органов, не преследующее художественных или научно-образовательных целей. Но это очень и очень широкие ориентиры, которые при большом желании позволяют запихнуть туда много чего.
Марьяна Торочешникова: И по этой статье могут привлечь кого угодно. Даже если, например, молодая семья делает интимные фотографии, при этом они какие-нибудь активисты, и вдруг во время обыска у них найдут эти фотографии, их могут обвинить?
Татьяна Глушкова: В принципе, да.
Марьяна Торочешникова: И "отмазаться" будет совершенно невозможно. Мы же помним, что Юрия Дмитриева, например, сначала тоже обвиняли в распространении детской порнографии: он снимал в профиль и в фас девочку, удочеренную им, чтобы отчитываться перед соцслужбами.
Татьяна Глушкова: Не в распространении, а в изготовлении. Само по себе хранение порнографической продукции у нас ненаказуемо, а наказуем именно оборот, то есть в первую очередь распространение и производство.
Марьяна Торочешникова: А если границы настолько размыты и ничего не понятно, то почему сейчас привлекают к ответственности Юлию Цветкову за вполне художественное изображение в паблике? Ведь человек, которому не скажут, что это такое, может и не догадаться! Но при этом полицейские не бегают по всему городу и не ищут тех, кто рисует на стенах изображения пенисов и делает соответствующие надписи.
Татьяна Глушкова: Тексты у нас не являются порнографическим материалом, если в них не фигурируют несовершеннолетние, таковыми могут быть только изображения и видеозаписи.
Марьяна Торочешникова: То есть Маркиза де Сада еще можно покупать и читать? И все "оттенки серого" тоже?
Татьяна Глушкова: Да. Что касается тех, кто рисует, тут все гораздо интереснее. Существует достаточно большое количество людей, которые распространяют порнографическую продукцию через торренты и еще какие-то средства.
Марьяна Торочешникова: Приложения для знакомств. В Tinder, если посмотреть на картинки, через каждую третью будут попадаться обнаженные мужчины.
Татьяна Глушкова: И самое интересное, что все это не просто часть первая статьи 242-й, которая предполагает до двух лет лишения свободы, а часть третья ("с помощью сети интернет"): до шести лет. Но никого из этих людей не наказывают, потому что это никому не нужно.
Марьяна Торочешникова: Получается, что Юлию Цветкову привлекают к ответственности вовсе не за какие-то "порнографические картинки"?
Татьяна Глушкова: Де-факто – за ее феминистскую, ЛГБТ-активистскую деятельность.
Если представить себе, что наши правоохранительные органы решат всерьез очистить Россию от порнографии и привлечь к уголовной ответственности всех, кто занимается ее распространением, то придется пересажать очень много людей, и среди них, я предполагаю, будет немало сотрудников правоохранительных органов.
В принципе, статья есть, но она полумертвая, по ней ежегодно заводится очень немного дел: например, в 2014 году было 148 дел на всю Россию: это ни о чем в масштабах того количества порнографической продукции, которое распространяется. То есть никто не ставит перед собой задачи всерьез изжить это явление в России. Но эта статья есть. И, по идее, она может использоваться либо для рисования так называемых "палок". Если отделу "К", который занимается преступлениями в интернете, нужны "палки", то людей, которые что-то повесили в "ВКонтакте", всегда можно найти. Или это можно использовать для политического прессинга в адрес активистов, чей активизм имеет какое-то отношение к человеческой сексуальности и интимной жизни.
Марьяна Торочешникова: Это прямо из серии "был бы человек – статья найдется". Вернее, статья уже есть, главное: "дайте нам человека, мы его быстренько оформим и "укатаем" на шесть лет. А это реально? Насколько велика вероятность того, что Юлию Цветкову могут сейчас, в XXI веке, посадить на шесть лет в колонию за такие рисунки?
Татьяна Глушкова: Это маловероятно: шесть лет – максимальный срок, который вряд ли дадут человеку, еще не привлекавшемуся к уголовной ответственности. Кроме того, подавляющее большинство людей, которые привлекаются по этой статье, получают условный срок. И сочетание этих факторов: объем преследований невелик, а большинство получает условный срок, – ведет к тому, что в нашем обществе, по сути, отсутствует сколько-нибудь заметная дискуссия о факте наличия этой статьи, о ее формулировках и о том, как она может быть использована. Дело Юлии Цветковой эту дискуссию немножечко инициировало, но в основном вся дискуссия крутится непосредственно вокруг Юли, а в целом проблема шире, потому что статья очень и очень "резиновая". А самое главное, непонятен ее смысл. Что, государство всерьез надеется победить человеческую сексуальность, здоровое сексуальное влечение?
Марьяна Торочешникова: Феминистки говорят, что порнография – это плохо, потому что она использует в первую очередь женскую телесность, даже и мужскую телесность, и вообще, порноактеры – как правило, очень зависимые люди, часто многие находятся буквально в рабстве, снимаются не по доброй воле. И феминистки считают, что нужно искоренять это явление в принципе.
Татьяна Глушкова: Да, есть дискуссия по этому поводу. Однако эта статья предполагает возможность наказания не только за видео- или фотопорно, где снимаются реальные люди, но и, например, за рисованное порно, которое сложно назвать неэтичным: там живые люди вообще никак не задействованы.
Марьяна Торочешникова: А кто будет определять: это несет художественную ценность или это в чистом виде порнографические картинки?
В рамках "скреп" секс как явление существует исключительно для деторождения
Татьяна Глушкова: Вот как эксперт решит, так и будет. А качество экспертизы по всем делам, связанным со свободой выражения мнения, в России очень и очень низкое. И есть эксперты, которые работают на следствие, пишут нужный ему результат.
Марьяна Торочешникова: По вашим ощущениям, российское общество – пуританское?
Татьяна Глушкова: Российское общество крайне разнообразно в своих взглядах на этот предмет.
Марьяна Торочешникова: Те люди, которые делают экспертизы для следствия по подобным вопросам, придерживаются каких взглядов – домостроевских (слово есть, а предмета нет)?
Татьяна Глушкова: Я думаю, среди этих экспертов есть такие люди. Вполне вероятно, что есть и другие – те, кто, может быть, даже сам потребляет такую продукцию, но они знают, что кому-то не повезло, и их работа – написать экспертизу о том, что это порнография, чтобы дело ушло в суд.
Марьяна Торочешникова: Татьяна, почему, на ваш взгляд, в России такая проблема с обсуждением вопросов, которые касаются человеческой телесности? Боятся слов "вагина" и "пенис". Те рисунки Юлии Цветковой, на которых изображены женщины в морщинах, со складочками жира, с небритыми ногами и прочими частями тела, вызывают отторжение у следователей.
Татьяна Глушкова: В России существует определенная государственная политика, направленная на то, что называют "скрепами". И в рамках "скреп" секс как явление существует исключительно для деторождения. При этом эта политика сама по себе достаточно лицемерна, так как те, кто ее разрабатывает и претворяет в жизнь, прекрасно понимают, что даже люди, которые будут претворять эту политику в жизнь, будут заниматься сексом, в том числе, не для деторождения и потреблять порнографическую продукцию. У нас есть некая официальная повестка о том, что все это плохо, и уж тем более плоха демонстрация некрасивой телесности.
Но все-таки в этих рисунках Юлии, как я понимаю, даже российская экспертиза, которая очень положительно настроена по отношению к следствию, не нашла признаков порнографии. А в рисунках половых органов нашла. Но с этической точки зрения рисунки проблемы не представляют, потому что в них никто не эксплуатируется. Однако с точки зрения российского законодательства рисунок половых органов может быть признан порнографией.
Марьяна Торочешникова: Вы считаете, что нужно исключать или переформулировать эту статью?
Татьяна Глушкова: Нужно переформулировать статью и вводить законодательство, которое адекватно регламентировало бы распространение порнографической продукции.
Марьяна Торочешникова: И давало бы четкое определение тому, что считать порнографией.
