Платон Ильич Гарин стал психиатром. В повести "Метель" (2010) доктор вез в деревню Долгое вакцину от боливийской чернухи, превращающей обывателей в зомби. Заплутав в снегах, он отморозил ноги, но выжил.
В новом романе Владимира Сорокина "Доктор Гарин" мы встречаем его на Алтае, в психиатрической клинике, где он пытается исцелить именитых пациентов. Володя, Дональд, Ангела, Сильвио и еще четверо бывших политиков страдают от душевных расстройств, и электрическая дубинка Гарина приводит их в чувство. Они больше не управляют миром, ибо дело происходит в будущем, точнее – в застывшем русском времени, где, как и в "Метели", современные технологии сочетаются со средневековыми нравами, а среди людей нормального обличья обитают черныши, великаны и фрики. К числу фриков-бути принадлежат и пациенты доктора Гарина – political beings – огромные задницы с четырехпалыми ручками, большими глазами и широким ртом. Любимое занятие уродцев, которые когда-то руководили целыми странами, – портить воздух, и этот талант находит применение в цирке.
"Доктор Гарин" – роман-путешествие. Беспечная жизнь в алтайской здравнице стремительно завершается, и главный герой, его подруга Маша, врачи и пациенты пускаются в путь. Доктору встретятся по дороге анархисты во главе с крошечной богиней, огромная помещица Матрёша, наркодилеры-витаминдеры, лилипуты и прочие великолепные существа. Его путь выложен страницами книг, так что параллельное путешествие Гарина пройдет внутри литературы, преимущественно русской, хотя попадется ему и норвежская сказка о снеговике, и древний гримуар о мистическом спасителе – белом вороне.
Поклонники Владимира Сорокина в очередной раз оценят его стилизаторское мастерство и знание самых незаметных шестеренок в механизме, благодаря которому существует Россия. То, что он подмечает сегодня, произойдет послезавтра, и страна, давно живущая по законам "Дня опричника", увидит на страницах "Доктора Гарина" новые сцены из своего будущего.
Разговор с писателем записан для программы "Культурный дневник" Радио Свобода.
– Доктор Гарин отморозил ноги в "Метели", и в новом романе он предстает перед нами с титановыми конечностями. Но не только его облик, но и характер изменился. Расскажите, пожалуйста, об эволюции вашего героя за эти 10 с лишним лет.
Что могло бы произойти с доктором Живаго в середине XXI века?
– Он отморозил не только ноги, но и какую-то худшую часть своего характера, интеллигентского, эгоистичного. Безусловно, с ним что-то произошло за эти 10 лет, хотя он не любит распространяться об этом. В мерзлом самокате рядом с трупом ямщика Гарин оставил нерешительность, равнодушие, безответственность и пару наркотических пирамидок. В общем, метель и мороз внутренне преобразила его в лучшую сторону. Но ноги потерял. Встал на титановые. Я бы сказал, что он стал мудрее и человечнее. И он поменял свою врачебную специализацию, стал психиатром. В принципе, у меня была простая идея: взглянуть, что могло бы произойти с доктором Живаго в середине XXI века? Доктор Гарин с титановыми конечностями внутренне похож на Юрия, как мне кажется.
– Поскольку он не расстается с пенсне, думаешь о Чехове.
– Конечно, он чеховский доктор. "Метель" – это был оммаж Чехову, хотя сам сюжет – толстовский. Но в "Гарине" от чеховского доктора остались только интеллигентская речь и сострадание к людям. Обстоятельства XXI века внесли свои суровые коррективы в характер Гарина.
– Гарин часто повторяет загадочные поговорки, и вы собрали их в книге, которая вышла перед романом. Расскажите, пожалуйста, об этой интервенции в мир народной мудрости.
– Началось все это в 1988 году, когда я впервые оказался за границей, в Западном Берлине. Группа московских художников-концептуалистов туда поехала, а я был приглашенным писателем. Я поучаствовал в выставке и в каталоге своими пословицами. Мы с художницей Лизой Шмитц сделали перформанс: я писал на ее теле эти псевдопословицы. Я их заранее придумал, и мне понравилась их псевдонародность, ложная многозначительность. За всем этим проступало что-то по-настоящему народное, архаичное. Какая-то метафизика. С тех пор я стал их выдумывать и записывать.
– "Смерть – не пшенная каша".
– Или: "Ежи ножи не точат". Это все накапливалось, накапливалось. Пару лет назад я решил это привести в порядок и сделать полноценную книгу народных поговорок и пословиц.
– Любимая поговорка или первая, которая приходит на ум?
– "Голод – не снег". Это любимая поговорка Гарина.
– У Гарина, помимо пенсне, есть дубинка Blackjack, которая посылает электрические разряды в ягодицы перевозбужденных пациентов. Я подумал, что это из практик доктора Виктора Столбуна, который был популярен у советской интеллигенции и проводил так называемое "слоение", бил током в ягодицы.
"Доктор Гарин" – это роман-путешествие. Новый для меня жанр
– Я не знал о нем, признаюсь честно. Этот образ возник спонтанно. Blackjack – это вообще-то дубинка надсмотрщиков или для самообороны. Но у Гарина она с целебным электричеством. Это сочетание насилия и электротерапии, мне кажется, символично для мира, который я описываю. В этом и есть гипермодернистский метод Гарина – соединить два образа – этой угрожающей дубинки и целебного электричества, которое вместо удара проистекает из нее. Мерцающий образ.
– Место действия романа – Алтай, Обь, которую переплывает Гарин, и в финале Хабаровск. Вам хорошо знакомы эти места?
– Я был на Алтае, проехал его, был на горных перевалах, привез оттуда камень, он лежит передо мной на письменном столе, был даже на границе с Монголией, где абсолютно марсианский ландшафт. Но я всегда описываю места, в которых не был, хотя и был рядом – это важно. Ты как бы их по-новому косвенно открываешь для себя. Например, на Манараге я не был, а вот писатель Сергей Лебедев был и даже подарил мне водку уральского производства под названием "Манарага". "Доктор Гарин" – это все-таки роман-путешествие. Новый для меня жанр, и я старался соответствовать.
– Там два путешествия: одно начинается на Алтае и заканчивается в Хабаровске, и второе – внутри русской литературы и ее возможностей. Гарин окружен фрагментами книг, очень мне нравится сцена в аквапарке, когда ему попадается страница, плавающая рядом в воде. Расскажите, пожалуйста, об этом втором маршруте по текстам, которые попадаются Гарину. Там есть и сказка, и исторический роман, и дневник, и книга о животных под названием "Весенняя грызня гэбух"…
– Изначально в "Метели" доктор Гарин – фантом, порожденный русской литературой, он и должен путешествовать по ней. Это его внутренний ландшафт. Мне это было важно, потому что без этого роман был бы жанром очень предсказуемым и несколько старомодным. Здесь же он идет на своих титановых ногах еще и по текстам. Дмитрий, вы верно заметили, это параллельное путешествие. Выбор текстов, стилизация – мой конек, я это обожаю. И постарался, чтобы параллельный ландшафт был более-менее разнообразным.
– Читателей художественной литературы становится меньше. Ваш роман "Манарага" – о печальной судьбе бумажных книг. Вы по-прежнему много читаете?
Я живу в литературном, текстуальном пейзаже, перемещаюсь по нему
– В основном, читаю нон-фикшн. Одновременно несколько книг обычно – исторические, по философии, по шахматам, по кулинарии, книги московских концептуалистов: например, Андрея Монастырского, Паши Пепперштейна. Я думаю, что большинство писателей так и читают. Я живу в литературном, текстуальном пейзаже, перемещаюсь по нему. Иногда что-то перечитываю, недавно перечитывал Достоевского, Сологуба, Вагинова, Добычина.
– Ваш персонаж, Восставший Палач, использовал книгу как кастет. Вам попадались такие книги-кастеты?
– Только метафорически! Ницше, Достоевский, де Сад способны проломить голову. Я бы издавал их в железных переплетах. В нашем веке это будет весомо.
– Многих читателей увлечет история пациентов психиатра Гарина – это ныне правящие политики или уже отставные, как Дональд Трамп. Они превращены в искусственно выведенных монстров – гигантские задницы с огромными глазами, что-то вроде колобков.
– Они и есть колобки, которым люди доверяют собственные судьбы. Но колобки сидячие, которые призваны высиживать "мудрые решения". Меня всегда приводил в удивление загадочный образ современного правителя. Он настолько архаичен! Почему мы так доверяемся им, ждем от них мудрости, почему люди до сих пор так верят в руководящую и направляющую роль глав государств? Это абсолютная загадка для меня. Они же все – люди весьма средних способностей.
– Как известно, мы живем в реальности, которую вы придумали. И "Метель" сегодня читается по-новому, потому что история с вакцинами стала обыденной жизнью всего мира. Стало быть, вы предсказали эпидемию коронавируса, которая многих сегодня превратила в зомби. Конечно, вам часто об этом говорят.
– Да, я уже привык. Честно, я не предсказатель, не вижу будущего, не записываю его образы, возникшие утром или ночью в голове. Я лишь настраиваю некую внутреннюю метафорическую антенну на вибрации, которые идут от общества, стараюсь уловить их необычным способом – при помощи текста. О том, что пандемия нас отчасти превратила в зомби, я задумался несколько месяцев назад. Лишний раз убедился в том, что человечество легко зомбируемо. Но это уже банальное рассуждение, прошу прощения.
– Доктор Гарин живет в будущем на бывшей территории России, но страна развалилась на несколько частей. Есть отдельная Московия, отравляющая всех, и туда обыватели боятся ехать. Вы часто бываете в Москве?
– Я живу между Подмосковьем и Шарлоттенбургом. Роман писался в Берлине и в Москве. Я родился в Подмосковье, обожаю его. А Берлин люблю как первый западный город в моей жизни. Конечно, Подмосква резко изменилась, но есть места по-прежнему девственные, о чем-то приятно напоминающие. В Берлине есть районы совсем не изменившиеся.
– Думаю, вы предполагали, что все пойдет в сторону усиления опричнины, так что последние новости из России вас не очень удивляют?
Проблема опричников у власти в том, что у них нет стратегического мышления, есть только тактика
– Опричнина здесь у власти уже лет 20, благодаря ей мы последовательно двигаемся в тупик. Но, как известно, все тупики кончаются стеной. Проблема опричников у власти в том, что у них нет стратегического мышления, есть только тактика. Грубо говоря, они играют в шашки, а в шахматы не умеют. И мы пожинаем плоды их незатейливых шашечных комбинаций. "Пиф-паф – и в дамки!" – как говорил один персонаж из советского кино. Как долго продлится эта партия, никто не знает, но разные люди жалуются, что с каждым годом жить здесь им становится все тяжелее. Так что сейчас Россия переживает, конечно, тяжелые времена.
– Отравление трусов в отеле – это же сцена из вашего романа.
– Я уже этому не рад на самом деле. Я и раньше это говорил, когда все стали цитировать "Опричника", что это "как у тебя" – закон драконовский какой-то вышел, кого-то посадили или еще что-то случилось. Как литератор, конечно, я доволен, но как гражданин не очень. Потрясающая концентрация и эскалация гротеска. Он становится все более пугающим, угрожающим, бессмысленным, попахивает кровью и человеческими страданиями. Это уже не смешно.
– Доктор Гарин попадает в плен к чернышам, монстрам, выведенным в лабораториях КГБ. Это племя существует сегодня?
– К счастью, нет. Это опыт новой лагерной жизни середины XXI века, когда лагерное начальство превратилось в реальных монстров, не метафорических. Гарин попадает туда, выпивает эту горькую чашу. Простая идея: мир высоких технологий и цифрового общества может породить запредельную архаическую дичь, которая агрессивно будет пытаться уничтожить его. Там они выкладывают гигантский каменный топор из деревянных смартфонов, которые изготовляли зэки. Образ угрожающей новой архаики. Но ангелы в виде белых ворон выводят Гарина оттуда.
– Ангела Меркель спрашивает Гарина, где он любит гулять, и тот отвечает: в огромном Тиргартене с вековыми деревьями, лесными кафе, голыми людьми и собаками. Мне показалось, что это вы за Гарина отвечаете Ангеле. Это ваши маршруты?
– Берлин хорош тем, что там множество парков. У нас рядом парк возле дворца Шарлотты, он так же прекрасен. Лес Тиргартен – роскошное место для прогулок, разговоров и мыслей о литературе, а не о политике.
– Политика стала частью литературы и, может быть, даже ею порождена.
– Да, увы. Но все-таки можно выбрать, о чем думать, а о чем нет. От политики сейчас тошнит. В последние годы особенно.
