Ссылки для упрощенного доступа

Наперекор забвению. Трагедия Бабьего Яра в фильме Сергея Лозницы


1941 год: в оккупированной Украине срывают портреты Сталина. Кадр из фильма "Бабий Яр. Контекст"
1941 год: в оккупированной Украине срывают портреты Сталина. Кадр из фильма "Бабий Яр. Контекст"

Советская Украина, лето-осень 1941 года. Поспешно готовится оборона, но вот уже армия отступает, тянутся колонны пленных красноармейцев, на берегу Днепра брошены грузовики, немецкие войска уничтожают дома из огнеметов, а где-то захватчиков встречают цветами и праздничными шествиями. Срывают портреты Сталина, появляются флажки со свастиками и плакаты "Гитлер – освободитель".

Львов: трупы казненных в тюрьме НКВД перед отступлением советских войск и еврейский погром. Киев: кинокамера случайно фиксирует первые взрывы на Крещатике, и вот уже центр города лежит в руинах. Ответом на организованное НКВД и советскими саперами минирование города стало стремительное уничтожение еврейского населения Киева. Десятки тысяч людей были убиты за два дня.

Постер фильма "Бабий Яр. Контекст"
Постер фильма "Бабий Яр. Контекст"

В фильме Сергея Лозницы "Бабий Яр. Контекст" собраны документальные свидетельства событий, которые привели к трагедии сентября 1941 года. В российских и немецких архивах хранятся фото- и видеоматериалы первых месяцев войны, как известные, так и неизученные, работы профессиональных операторов и любительские кадры. Фильм, снятый при поддержке Мемориального центра Холокоста "Бабий Яр", продолжает цикл документальных картин Сергея Лозницы, посвященных советской истории: "Событие" (Ленинград в дни путча 1991 года), "Процесс" (суд по делу Промпартии), "Государственные похороны" (всенародное оплакивание Сталина).

Чувствительные кинозрители, которые стремятся оградить себя от дискомфортных переживаний, вряд ли смогут провести два часа в кинозале, где показывают этот фильм, посвященный неописуемым злодеяниям и обстоятельствам, превратившим людей в чудовищ. Нет никаких комментариев, только кадры кинохроники и фотографии. За 1941 годом следует 1943-й, немцы покидают Киев, со стен срывают плакаты "Гитлер – освободитель", для иностранных корреспондентов проводят экскурсию по местам массовых расстрелов, и готовится возмездие. На Киевском процессе звучат душераздирающие показания об убийствах евреев, в том числе свидетельство актрисы Дины Проничевой, а затем на главной площади города проводят публичную казнь подсудимых. Многим организаторам расстрелов удается уйти от ответственности, но и советская власть не стремится их разыскивать и наказывать. Антисемитизм становится государственной политикой, решение о создании памятника жертвам массовых убийств отменяют, и в овраг начинают сбрасывать отходы кирпичных заводов. Пульпа, заполнившая Бабий Яр, станет причиной еще одной трагедии, прорыва дамбы и гибели сотен людей в 1961 году.

Премьера фильма прошла 11 июля на Каннском кинофестивале. В интервью Радио Свобода Сергей Лозница говорит, что "Бабий Яр. Контекст" – фильм о беспамятстве, забвении и прошлом, которое может стать настоящим:

– Я давно готовился к фильму "Бабий Яр", я в этом материале уже 8 лет. В последние годы в Киеве начал активно работать Мемориальный центр Холокоста "Бабий Яр" и его художественный руководитель Илья Хржановский предложили мне участвовать в работе. Мне удалось найти в архивах материалы, которые касаются этой темы: не все есть в фильме, и я их использую в будущем. Мне удалось показать в картине некоторые эпизоды нашей уже давней – три поколения прошло – истории, которая оказалась совсем недавней и даже насущной.

– Вы планировали снять игровой фильм "Бабий Яр", сценарий уже готов. "Бабий Яр. Контекст" – это заменитель фильма или пролог к нему?

Существует противодействие созданию мемориала "Бабий Яр". Три поколения прошло, а эта трагедия до сих пор болезненна

– Эти две картины будут дополнять друг друга. Сценарий игрового фильма написан по воспоминаниям. В документальном фильме собрано то, что возможно было снять в ту пору. Может быть, что-то еще сняли, но это не сохранилось или хранится в архивах, к которым у нас нет возможности достучаться. Игровой фильм будет показывать другую сторону – механизмы, как это все выстраивается, почему люди попадают в ситуацию, из которой никакого выхода нет. Важно понимать, что и как происходило, важно понимать это именно сейчас, потому что кажется, что история свершилась и где-то там осталась. Нет, ничуть. Существует противодействие созданию мемориала "Бабий Яр". За 50 советских и 30 постсоветских лет не было создано мемориала. Три поколения прошло, а эта трагедия до сих пор болезненна и не высказана полностью. До сих пор нет по этому поводу единого взгляда, консенсуса, нет рефлексии, и это очень опасно.

– Я смотрел ваш фильм и думал, что человечество за 80 лет не так уж далеко ушло от 1941 года. На нашей с вами памяти произошли подобные события в Руанде, в Сребренице, в Чечне...

Что нам делать в такой ситуации, если это вдруг вернется? Как остановить погром, как себя вести?

– И сейчас происходят в Беларуси. Какие-то группы в масках выскакивают из автобусов, кого-то хватают. Это же пролог, это первые шаги, а дальше что будет? Полная безнаказанность влечет следующие шаги, это так не останавливается. Очень важно понимать механизмы. В то время эти механизмы себя проявили в полной мере. Сейчас, с дистанции, мы можем проанализировать, что происходило тогда, увидеть, как одно событие сцепляется с другим, как резкие неверные шаги ведут в абсолютную пропасть. Я посетил много мемориалов, где рассказывают, что происходило в том или ином бывшем концлагере, но никто не говорит, что нам делать в такой ситуации, если это вдруг вернется? Что делать человеку, когда линчуют на его глазах? Как остановить погром, как себя вести? Как вести себя в таких ситуациях, от которых никто не застрахован? Когда идет война, настолько тонким становится этот культурный слой, который оберегает нас от варварства и дикости. Важно сказать правду до конца, важно об этом думать, понимать причины.

Вещи убитых в Бабьем Яре, снимок Йоханнеса Хеле, 1941
Вещи убитых в Бабьем Яре, снимок Йоханнеса Хеле, 1941

– Еще один вывод, который может сделать зритель вашего фильма, – мизантропический. Если говорить словами Артура Кестлера, что человек – это ошибка эволюции. Вам близка такая точка зрения?

Германия вышла из этого состояния. А все, что называлось Советским Союзом, впав в это жуткое состояние еще в Гражданскую, не вышло из него

– Нет, не близка. Если бы я так думал, я бы этот фильм не делал. Ошибка эволюции, тут уже ничего не поделаешь. А я все-таки надеюсь, что можно достучаться. Я разделяю взгляд Хичкока на любой криминал – это определенное состояние. Он его определил в фильме, который так и называется – Psycho. Это состояние, когда человек совершает ужасные вещи: он впадает в это состояние и потом из этого состояния выходит, он уже не тот, который совершал эти кошмарные вещи. Это такая странность человеческого существования. Так что все-таки есть возможности удержать людей. Прежде всего, это образование, воспитание. Я не думаю, что в Европе можно такое легко развернуть. Там, где существует общественная жизнь, есть социум, все это сделать гораздо сложнее, а может быть, – я очень в это верю – невозможно, если люди в большинстве своем достигли определенного сознания и понимают, как ими манипулируют. По собственной инициативе и по собственной воле они бы никогда не пошли на такое. Это не снимает ответственность с человека, человек должен развиваться до такой степени, чтобы не стать таким никогда.

– Германия и была такой цивилизованной страной с общественной жизнью.

– Когда Карла Густава Юнга спросили, что делать с немцами, он сказал, что большую часть нации нужно лечить. Бывают впадения в такое состояние. Но Германия вышла из этого состояния, это было помутнение. А все, что называлось Советским Союзом, впав в это жуткое состояние еще в Гражданскую, не вышло из него. Люди оттуда выбираются с огромным трудом. Даже не было анализа, как это произошло. Есть историки, которые замечательно об этом говорят, но большинству населения Советского Союза это и не нужно, и этого не хочет верхушка. Зачем открывать архивы, их лучше запечатать до 2048-го, а желательно до 3000-го. И вот это на самом деле страшно. И современные события один в один повторяют эту историю. Все возвращается, потому что никакого урока не было извлечено.

Сергей Лозница
Сергей Лозница

– Вы в фильме ничего не комментируете, не предлагаете никаких политических или историософских интерпретаций, но политизированные зрители наверняка найдут в кадрах хроники подтверждения своим идеям. Кто-то скажет: посмотрите, вот режимы Гитлера и Сталина одинаковые. Кто-то скажет: а вот бандеровцы во всем виноваты. Вы поддержите кого-то в этих спорах?

Я в фильме ничего не комментирую намеренно – это метод. Важно дать возможность зрителю самому попасть в это время, почувствовать его кожей, постараться увидеть, что происходит. У меня такая прививка от советского пропагандистского кино, и я всячески избегаю и музыкального, и словесного, и какого бы то ни было комментария. Хотя, конечно, в фильме мое мнение присутствует, оно существует на более тонком уровне в монтаже, в том, каким образом я сопоставляю каждый эпизод. Сопоставление этих эпизодов создает смысл или подталкивает к размышлению на эту тему.

– В материалах, из которых вы собирали фильм, присутствует официальная хроника, которая делалась для пропагандистских киножурналов, но значительная часть снята любителями. Есть портреты евреев в Лубнах перед убийством, есть цветные снимки вещей убитых в Бабьем Яре, это известные кадры. Где вы нашли и как отбирали материалы? Есть ли в фильме что-то совсем неизвестное?

Видны руины взорванного советской властью Крещатика. 200 тысяч человек, покрывающие руины вокруг этой сцены, поражают воображение

Наверное, есть. Например, такой редкий материал, как первый взрыв на Крещатике 24 сентября 1941 года, он был снят случайно немецким офицером и находится в Штутгарте в Земельном архиве. Это очень важный материал, думаю, что его никто не видел. Есть материалы из Яд Вашем, из американских архивов, а основная масса – материалы Красногорского архива и Бундесархива. В Бундесархиве частично это пропагандистский материал из "Дойче Вохеншау". Они снимали довольно активно, камера была на передовой. Другое дело, как они монтировали, как обильно поливали музыкой и текстом. Но можно убрать и музыку, и текст, взять только кадры, перемонтировать их, и они обретут иной смысл. Есть материалы, которые снимались советскими пропагандистами в Киеве и Тернополе. Очень мало советского материала первых месяцев войны, а немцы снимали активно. Фотографии, которые вы упомянули, – это пленки фотографа Йоханнеса Хеле, они обнаружились в Германии, Гамбургский институт социологии получил их от жены фотографа. Это известные кадры Бабьего Яра, которые уже стали иконическими. И перед расстрелом в Лубнах целая пленка: сняты евреи, которых согнали на поле, и они ждут своей участи. Я эти пленки отсканировал в очень хорошем разрешении и почистил, сейчас они выглядят идеально, вы можете делать выставку из этих фотографий. Эти фотографии довольно серьезно впечатляют, когда вы на них внимательно смотрите. Есть у меня в фильме материал из частного архива Карла Хопкинса. Один такой потрясающий материал цветной, я думаю, что его никто не видел: первые месяцы войны, сожженная деревня, пленные идут, немецкие войска мимо проезжают, лица изможденные. Вы могли бы встретить такую сцену в фильме Германа. Снято очень хорошо, это потрясающий материал. Есть уникальный материал, снятый во время киевского процесса в январе 1946 года. Из этого материала был сделан советский журнал об этом процессе, пропагандистский, разумеется. В этом журнале ни разу не упоминается слово "еврей", всё вырезали. Я нашел этот материал в Красногорском архиве весь – три часа. Из этого я делаю сейчас следующую картину – "Киевский процесс". 1946 год, когда еще позволяли говорить, цензура уже потом наступала. Я полностью восстановил речь Дины Проничевой, 8,5 минут, это женщина, которую дважды в Бабий Яр привозили, и она спаслась. Ее история описана в книге "Бабий Яр" Кузнецова, есть целая глава, посвященная ей.

Взрывы на Крещатике, сентябрь 1941 года
Взрывы на Крещатике, сентябрь 1941 года

– Еще одна сцена, которая производит сильное впечатление, – казнь приговоренных немцев после этого процесса.

Какой-то народ просто уничтожили, сейчас построим дома на этом месте и новую жизнь начнем

– Наверное, хотели делать фильм про Киевский процесс, не получилось, дали им отмашку оставить в покое. Сцену казни они сняли довольно подробно. Она, конечно, поражает библейским размахом. Все происходит на майдане, сейчас это площадь Независимости, когда-то была площадь Калинина. Видны руины взорванного советской властью в сентябре 1941 года Крещатика. Двести тысяч человек, покрывающие руины вокруг этой сцены, поражают воображение. Я не знаю, можно ли это назвать кульминацией картины. Скорее, это постскриптум. Мне важно было закончить так, как я закончил. Финал картины – это то, о чем этот фильм.

– О забвении?

– О забвении, да. Вот армии пошли туда, армии пошли сюда, кто-то погиб в бою, а потом какой-то народ просто уничтожили, сейчас построим дома на этом месте и новую жизнь начнем. Просто забвение. И это в принципе тоже паттерн, определенная структура человеческого существования. Мысль этим заканчивается, а дальше уже история за кадром: о проектах советских памятников, о том, что сейчас там происходит.

Открытие синагоги в Бабьем Яре, май 2021 года
Открытие синагоги в Бабьем Яре, май 2021 года
Те, кто не желал бы видеть мемориал таким, очень активно действуют, занимаясь клеветой на тех, кто работает

– Хочу вас спросить о том, что происходит сейчас. Фильм имеет отношение к новому Мемориальному центру, в котором работает очень сильная команда. Вокруг этого проекта поначалу было много противоречий, теперь голоса критиков слегка утихли. Что происходит сейчас?

– Все в порядке, проект продолжается. Много интересных творцов, ученых, исследователей, историков делают свое дело. Полностью создали модель Бабьего Яра, нашли места, где проходили расстрелы. До этого были разные мнения, сейчас это сделано. Участвовали в этом геологи, даже бывший глава Скотленд-Ярда. Есть потрясающий проект самого здания, так, чтобы не трогать территорию, не рыть котлован, скоро его явят публике. Открыли синагогу – это очень интересное архитектурное сооружение, важное символическое место. Туда приезжают люди и молятся. Там же не было места, где можно было почтить память погибших, не у советского же памятника это делать. Тем не менее, те, кто не желал бы видеть мемориал таким, существуют и очень активно действуют, занимаясь в том числе и клеветой на тех, кто работает. Но это уже другая история, кто за этим стоит, что это за движение. Дело в том, что существует еще одна концепция, когда, например, называют Бабий Яр не местом, где было 2930 сентября 1941 года убито 33 тысячи евреев, а говорят о том, что это место, где погибли люди разной этнической принадлежности, вот такой эвфемизм.

– В самом деле там убивали не только евреев.

– Это в самом деле так, но Бабий Яр известен тем, что там убивали евреев, потому что они евреи. Это символ Холокоста на территории Советского Союза. Когда кто-то говорит, что это украинская национальная трагедия, для меня это странно звучит. Потому что в тот момент был Советский Союз, Украина как страна появилась позже, в 1991 году. Когда кто-то говорит, что Дина Проничева – "украинская актриса еврейского происхождения", это странно звучит. Дина Проничева родилась в Российской империи, умерла в 1977 году в Советском Союзе. Что имеют в виду, когда говорят "украинская актриса еврейского происхождения"? Я этого не понимаю. Мне непонятно, что это за эвфемизмы, почему они появляются. Нужно называть вещи своими именами.

– В "Аустерлице" вы показываете, как бывшие нацистские концлагеря превратились в туристические объекты, которые посещают группы экскурсантов как некие достопримечательности. Думаю, что вы тоже задавались вопросом: должны ли документальные материалы о геноциде превращаться в кино, которое мы смотрим на Каннском фестивале?

– Да, действительно, этот вопрос возникает. Но он гораздо шире: существует ли граница у документального кино, может ли касаться документальное кино всего серьезного, что потрясает, или нет? Мне кажется, что ответ на этот вопрос заключается в том, как вы это делаете, насколько вы эту границу пересекаете в фильме. Конечно, у меня был материал, который уже выводил за рамки художественного повествования, и такой материал я в картину включить не мог. Важная проблема заключается в том, что к изображению нельзя относиться так, как вы относитесь к объекту в жизни, потому что это нечто другое. Оно очень похоже на жизнь, но жизнью не является. В этом вся хитрость документального кино. Это на самом деле вопрос очень простой и непростой, зависит от того, как вы это воспринимаете. Моя задача – вовлечь и приблизить всё то, что происходит там, и я это делаю художественными методами. У меня есть ряд инструментов: звук, монтаж, цветокоррекция и так далее. Я не думаю, что можно смешивать произошедшее с изображением произошедшего. Даже если они очень похожи, это разные вещи.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG