Некрасивое словечко "срач" стало в последнее время чуть ли не синонимом общения в социальных сетях, по крайней мере в их русскоязычном сегменте. Злобно и, как нынче модно говорить, токсично ругаются все со всеми: сторонники и противники войны в Украине, те, кто на разных этапах нынешнего свободного падения России уехал из нее, и те, кто остался, разные фракции уехавших – из-за отношения к покинутой родине, сетевые властители умов – из-за того, что сказали о них другие сетевые властители... "Белые пальто" костерят "хороших русских", те отвечают взаимностью, и где-то на заднем плане булькают вечные споры о том, делать ли окрошку на квасе или на кефире, и о том, прекрасен или отвратителен фильм "Ирония судьбы".
Я, впрочем, не намерен читать мораль вполне взрослым людям, ведущим сетевые войны. Эти войны – часть куда более широкого явления, чем сами споры о том, насколько адекватно выступает в поддержку Украины одна проживающая в Венеции российская художница, или о том, справедливо ли обошелся с одним российским профессором уволивший его литовский университет. Назовем это явление магией толпы. Она появилась далеко не вчера, но современные информационные технологии, похоже, привели к тому, что механизмы действия этой магии становятся важнейшим фактором жизни общества.
Еще в 1895 году французский психолог и социолог Гюстав Ле Бон написал книгу "Психология толп" (в русском переводе – "Психология народов и масс"). В ней он утверждал, что масса, или толпа, – специфический организм, в котором индивидуальность человека утрачивается, зато у самой толпы, заряженной той или иной идеей, настроением или целью, появляется что-то вроде коллективной души. Ей подчиняются мысли и действия отдельных людей, толпу составляющих, при этом снижается их способность к рациональным суждениям и критической оценке происходящего. По мнению Ле Бона, совершенно не важно, что за люди составляют толпу: "Толпа академиков ведет себя так же, как толпа дворников", поскольку в рамках толпы каждый из них подчиняет свой разум и волю стадному инстинкту. В столь же скептическом по отношению к мобилизованным массам духе высказывались позднее испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет в работе "Восстание масс" и ряд других теоретиков.
Толпа академиков ведет себя так же, как толпа дворников
Но как возникает толпа? Современный бельгийский исследователь, профессор клинической психологии Маттиас Десмет перечисляет несколько условий, при которых вероятность "толпизации" общества становится особенно высокой. Это, во-первых, социальная изоляция, недостаток глубоких связей и контактов, чувство одиночества, приобретающее характер эпидемии, – то, что принято называть атомизацией общества. Во-вторых, это ощущение бессмысленности собственного существования, которое особенно усиливается в период кризисов, когда человек чувствует, что от него ничего не зависит, не понимая, "куда несет нас рок событий". В-третьих, это распространение иррациональной тревоги, которую Десмет считает следствием чрезмерного стремления современного общества к контролю и безопасности, его нежеланием принять неопределенность (to accept the uncertainty) как неотъемлемую часть человеческого бытия. Кстати, часть во многом полезную, поскольку она способна пробудить творческие силы и энергию человека: если ничто не предопределено, то всё возможно. Четвертое условие – следствие трех предыдущих: нарастающая глубинная агрессия как (ложный) способ выхода из ситуации одиночества, потерянности и вечного беспокойства. Остается только найти объект, на который можно направить эту агрессию.
Толпа и есть инструмент реализации такой агрессии. Для того чтобы толпа возникла и сохранялась сколько-нибудь заметное время, помимо перечисленных выше психологических условий, нужны лишь два фактора: идея и лидер. При этом, вопреки распространенному мнению, лидер не создает толпу, а лишь формирует и заряжает ее, используя уже имеющиеся настроения, становясь наиболее ярким и заметным их выразителем. И у Ленина, и у Муссолини, и у Гитлера была относительно долгая политическая карьера и вполне четкий набор идей, но все трое казались маргиналами – до тех пор, пока хаос 1917 года в России и кризисы 1920–30-х в Италии и Германии не позволили им оседлать толпу, как всадник коня, и въехать с ее помощью на вершину власти.
Дальше началось строительство тоталитарных диктатур, психологической основой которых было важное свойство толпы – ее склонность поддаваться манипуляции. Магия толпы основана именно на этом. Принадлежность к заряженному идеей и подчиненному одной цели коллективу снимает неуверенность в себе, избавляет от устрашающего одиночества, а наличие лидера позволяет не испытывать сомнений и не задаваться "лишними" вопросами. В основе мышления наиболее лояльных Z-патриотов – именно эта эмоция.
Есть, однако, важное "но". Современным диктаторам вроде Владимира Путина или Си Цзиньпина далеко до их тоталитарных предшественников, которые не боялись мобилизовывать толпы и вести их за собой. Путин – плохой публичный политик, он боится прямого общения с людьми, все его немногочисленные выступления на митингах были натужно срежиссированы и неубедительны, "зажигать" толпу он не умеет. (Этого, впрочем, не умел и Сталин, но он ухитрился выстроить настолько могучий собственный культ, что ему этого и не требовалось: советская толпа молилась на него как на бога, а богу не нужно регулярно непосредственно обращаться к верующим.) О том, что Путин опасается предельно фанатизировать российское общество, говорит отношение его режима к тем, кто позиционировал себя в качестве истеричных "патриотов" тоталитарного типа, от Пригожина до Стрелкова. Однако в условиях, когда на войне давно что-то пошло не так, этот курс несет в себе опасность для самого режима: лояльная Z-толпа может разочароваться в лидере и распасться.
Путин – плохой публичный политик, он боится прямого общения с людьми
Можно ли противостоять толпе и противодействовать ей? Да, хотя это и очень непросто. Во-первых, для этого важны психологические условия, препятствующие превращению тех или иных групп людей в агрессивную толпу, ведь не каждое человеческое сообщество непременно ею становится. По наблюдениям Маттиаса Десмета, как правило, лишь относительное большинство в 30–40% активно поддерживает тот или иной господствующий в обществе дискурс. В соответствующих условиях это, согласно крылатому выражению времен перестройки, "агрессивно-послушное" большинство склонно превратиться в толпу. Еще 10–20% активно этот дискурс отвергают, а остальные составляют тот самый безмолвствующий народ, который выжидает, "как карта ляжет", и идет за сильнейшим. При диктатуре, где возможности для нормального диалога между людьми разных взглядов искусственно ограничены, а господствующий дискурс поддерживается всей мощью государства, противостоять доминирующей толпе особенно сложно. Демократия предоставляет такие возможности, хотя и она совсем не гарантирует от появления агрессивных толп, в том числе и борющихся против самой демократии.
Во-вторых, хорошо, когда общество признаёт определенные моральные ограничения – и, скажем, политик, пойманный на откровенной лжи, автоматически становится дисквалифицированным в глазах граждан. Это глобальная проблема, и демократии здесь не так уж далеко ушли от диктатур, в противном случае не была бы столь успешной карьера Дональда Трампа или Сильвио Берлускони. В-третьих, но далеко не в-последних, любая оппозиция толпе должна избегать соблазна сама стать толпой. Так, во время пандемии ковида доминировавшему и поддерживавшемуся властями в большинстве стран дискурсу "почаще прививаться и соблюдать все правила локдауна" наиболее активно противостояли не люди, вооруженные рациональными аргументами против чрезмерно жестких ограничений, а фанатичные антиваксеры и сторонники разного рода теорий заговора.
Сетевые толпы и их столкновения могут показаться стороннему наблюдателю не более чем навязчивым и глуповатым цирком. На самом деле они многое говорят о нас и о странном времени, в котором мы живем. Возможно, когда-нибудь его назовут "временем всеобщего срача" – на всех уровнях, от бытовых привычек до войны и политики. Когда-то Томас Гоббс видел в "войне всех против всех" естественное состояние человечества, а в государстве – силу, способную защитить людей от этого. Как показал опыт, государство – явно не лучший защитник, а скорее одна из сторон в этой войне. Пора искать другие рецепты.
Ярослав Шимов – журналист и историк, обозреватель Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
