- Как российские власти используют систему распознавания лиц для контроля над людьми и подавления гражданской активности.
- Российские авиадиспетчеры заявили об угрозе безопасности полетов из-за массовых сокращений.
- Почему военным запретили рассказывать о службе, а правозащитникам – собирать информацию о нарушениях в армии.
ВСЕ ПОД НАДЗОРОМ
Российские власти все чаще используют систему распознавания лиц для контроля над людьми и подавления гражданской активности, а число задержанных и оштрафованных постфактум с каждым годом растет. К такому выводу пришли исследователи "ОВД-Инфо" (Минюст называет организацию иноагентом), изучившие истории сотен человек. При этом чаще всего в официальных документах о применении этой технологии не распространяются, напротив, всячески это скрывают.
На видеосвязи с нами – аналитик "ОВД-Инфо" Иван Касьяненко.
Участие в уличной акции – не уголовное преступление, и применение этой технологии незаконно
При применении этой системы человек совершенно для себя неожиданно узнает о намерении полиции составить протокол. Но водителей уже довольно давно штрафуют за нарушения на дорогах с помощью камер с системами распознавания номеров автомобилей, и никто особенно не возмущается, что штраф пришел через неделю после правонарушения. Так почему нельзя то же самое делать с участниками митингов или с теми, кто нарушил карантинный режим?
Иван Касьяненко: Распознавание человека и его фотография – это его персональные данные, все операции с которыми регламентируются федеральным законом о персональных данных и рядом других документов, и это довольно строго ограничено. Система распознавания лиц относится к оперативно-розыскным мероприятиям: использование баз данных полицейских возможно, только если подозревается или установлено, что человек совершил уголовное преступление. Но участие в уличной акции не является уголовным преступлением, и использование этой технологии по отношению к протестующим незаконно.
Марьяна Торочешникова: Именно поэтому полиция и суды предпочитают официально не документировать информацию о этом?
Иван Касьяненко: Да. Это нигде не указывается прямо, пишут: "розыскные мероприятия" или "было установлено из других источников". Но есть некоторые косвенные признаки, например фототаблицы, на которых с одной стороны – фото человека с его документов или из соцсетей, а с другой – его фотография с акции, где он стоит в толпе. И программа пишет, насколько человек на одной фотографии похож на человека на другой.
Марьяна Торочешникова: К нам присоединился глава юридической практики "Роскомсвободы", партнер Центра цифровых прав Саркис Дарбинян.
Саркис Дарбинян: Мы забили тревогу еще два года назад, когда запускали кампанию по введению моратория на использование системы распознавания лиц в публичных местах. Она до сих пор активна – Вancam.ru. Там уже порядка 200 тысяч подписавшихся. И то, чего мы боялись, случилось: это технология двойного назначения, которая используется для отслеживания отдельных активистов, для ущемления гражданских прав. Мы долго обсуждали, чего нам просить: либо моратория, как это сделала Калифорния (запрет вводится на несколько лет, пока не будут изучены все подводные камни и созданы правовые гарантии), либо полного запрета.
Весной этого года более 170 организаций по всему миру подписали обращения к государствам, в которых просят полностью запретить использование технологии распознавания лиц в публичных местах. Почему? Даже в самых демократических странах, где достаточно сильны институты приватности и защиты тайны частной жизни, невозможно контролировать органы власти и правоохранительные органы в том, как они используют эти технологии.
Марьяна Торочешникова: Власти в таких случаях чаще всего говорят: "Вы хотите, чтобы мы отказались от ловли опасных преступников с помощью этой системы? Вот не так давно нашли страшного мафиози, которого разыскивали десятки лет, а тут его сфотографировали Google.Карты – и вот, пожалуйста, мы поймали опасного преступника. Вы же можете потерпеть ради собственного спокойствия".
Даже в демократических странах невозможно контролировать, как используют эти технологии
Саркис Дарбинян: Терпеть мы не будем. Эти технологии полностью убивают нашу цифровую приватность, вообще стирают черту между онлайном и офлайном. Если раньше мы могли выключить телефон и знать, что никто не следит, куда мы идем и с кем встречаемся, то с применением этой технологии эта грань стирается. Она создает огромный риск массовой слежки, и это куда серьезнее, чем слежка по QR-кодам, о которой так много выли антиваксеры.
Сейчас система развернута так широко, что ее уже почти невозможно контролировать, и ситуация намного опережает действующее законодательство в сфере персональных данных. Если мы выбираем между безопасностью и приватностью, то, отказавшись от приватности, можем в итоге обнаружить, что у нас нет ни того, ни другого.
Марьяна Торочешникова: А почему же тогда люди не реагируют на эту систему так же остро, как на введение QR-кодов? Почему все молчат об этом?
Саркис Дарбинян: Это психология русского человека: "если нужно принимать коллективные решения, пускай депутаты и чиновники принимают их за нас", будь то поправки в Конституцию или принятие федерального закона. Но когда речь идет о том, чтобы каждому индивидуально сделать QR-код или впустить в себя иглу с вакциной, – вот здесь русский человек начинает сильно возмущаться. Видимо, люди считают, что распознавание лиц – это не про них, потому что они никому не нужны. И тут они очень сильно ошибаются, отдавая это на откуп чиновникам и законодателям.
Марьяна Торочешникова: Откуда сейчас власти получают информацию о своих гражданах для того, чтобы потом их выискивать их с помощью системы распознавания лиц?
Иван Касьяненко: Для работы системы нужно изображение. В случае протестных акций, например, нужна фотография с акции, на которой видно лицо человека, и нужна база данных, где есть фотографии людей и их данные. Вот мы знаем, что есть Ваня Касьяненко, у него 50 фотографий, и, сопоставляя фотографию с этой базой данных, можно обнаружить похожих людей. Закон предполагает, что у государства могут быть базы паспортных фотографий.
Марьяна Торочешникова: Как говорится, "если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят". Вы в своем докладе обращаете внимание на то, что людей задерживали, чтобы оштрафовать, на перронах железнодорожных вокзалов, в поезде, в метро, кого-то даже вытащили из школы. Они не просто распознали этого человека, но еще и следили за его перемещениями с помощью системы слежения. И это тоже совершенно незаконно?
Это полезные технологии, но они не должны использоваться против политических оппонентов
Иван Касьяненко: Да. Это как раз оперативно-розыскные мероприятия, которые не должны применяться к людям. Есть система "Розыск-Магистраль", которая смотрит информацию по железнодорожным и авиабилетам. Иногда используются подъездные камеры для установления настоящего места проживания человека, и к нему приходят на съемную квартиру. Это начали применять с 2017 года. По-моему, 180 человек, совершивших правонарушения, задержали с помощью этих систем. Сначала более совершенные системы были внедрены в метро, и полиция Метрополитена за 12 часов нашла человека, укравшего мой телефон. С точки зрения безопасности это хорошие, полезные технологии, но они должны быть нам подконтрольны и не использоваться против политических оппонентов.
Российские авиадиспетчеры заявили об угрозе безопасности полетов из-за массовых сокращений в Госкорпорации по организации воздушного движения. По данным Федерального профсоюза авиадиспетчеров, из-за значительной потери доходов во время с пандемии планируют сократить 800 работников.
ЗАГОВОР МОЛЧАНИЯ
Что на самом деле происходит в российской армии? Рассказывать об этом в России запрещено под угрозой всевозможных санкций. Информацию о военных потерях в мирное время объявили гостайной еще в 2015 году. В 2019-м российским военнослужащим запретили пользоваться смартфонами на службе и публиковать в интернете информацию о себе и сослуживцах. А летом прошлого года ФСБ утвердила перечень несекретных данных, за сбор которых можно стать "иностранным агентом", и заметное место в этом перечне занимают пункты о военной службе.
Нельзя говорить о морально-нравственном духе солдат, дедовщине, нарушении прав военнослужащих
Тем временем напомнили о себе старые, еще середины 2000-х годов, дела о дедовщине. На этой неделе ЕСПЧ назначил в сумме 46 тысяч евро компенсации двум матерям срочников, покончивших с собой в армии. Судьи в Страсбурге сочли, что российские власти не обеспечили безопасность рядового Сергея Васильева и матроса Сергея Худорошко, нарушив их право на жизнь. В обоих случаях российские правоохранительные органы признавали факты неуставных отношений, но дела о доведении до самоубийства Следственный комитет прекратил "из-за отсутствия состава преступления".
С нами юрист Арсений Левинсон и председатель правозащитной организации "Солдатские матери Санкт-Петербурга" Оксана Парамонова.
Год назад замминистра обороны Андрей Картаполов объявил о полном искоренении дедовщины в российской армии – так ли это?
Оксана Парамонова: Вероятно, под дедовщиной он имел в виду систему воспитательных мер, которая применялась между военнослужащими разных призывов. С некоторых пор служба у нас длится лишь один год, и Минобороны неоднократно заявляло, что это самая важная военная реформа, которая искоренит дедовщину. Но дедовщина – это система, включающая моральное и физическое насилие, и вот оно как раз сохраняется. И в силу названных вами ограничений правозащитные организации теперь фактически не имеют возможности работать с этой темой.
В армии служит более миллиона человек, они сталкиваются с множеством проблем, у них есть семьи
Марьяна Торочешникова: В противном случае вы можете стать "иностранными агентами".
Оксана Парамонова: И подвергнуться уголовному преследованию с достаточно серьезным возможным наказанием. Эти законы (не только приказ ФСБ) поставили серьезный вопрос перед российским обществом. В армии служит более миллиона человек, они сталкиваются с множеством проблем, у них есть семьи.
Марьяна Торочешникова: И у кадровых военных часто были споры, связанные с выплатами, льготами, квартирами. Раньше они тоже приходили к журналистам и рассказывали об этом, а теперь, очевидно, не смогут.
Нельзя говорить о морально-нравственном духе солдат, дедовщине, заболеваемости, хранении взрывчатых веществ и нарушении прав военнослужащих. Это звучит чудовищно!
Арсений Левинсон: И про расследование, про возбуждение уголовных дел. Этот перечень – продолжение политики Министерства обороны, направленной на то, чтобы оградить общество от любой независимой информации о происходящем в Вооруженных силах. И самим военнослужащим запрещено разглашать любую служебную информацию. Это стало следствием того, что военнослужащие выкладывали информацию в социальные сети, и это раскрывало какие-то операции, которые проводила российская армия.
Наверное, можно считать легитимным ограничение распространения информации, касающейся боевых действий, участия в вооруженных конфликтах. Но здесь же был наложен запрет на любую служебную информацию: то, что происходит в мирное время в воинских частях, с солдатами-срочниками, которые вообще не должны настолько поражаться в правах. С правовой точки зрения это не имеет разумных объяснений и приводит только к тому, что будет недоступна информация о нарушениях прав военнослужащих. Это будет препятствовать каким-либо позитивным изменениям в армии.
За последнее десятилетие ситуация вряд ли изменилась в лучшую сторону. Два года назад рядовой, ставший жертвой дедовщины, расстрелял восьмерых сослуживцев, и это лишь та вершина айсберга, которую просто невозможно было скрыть. А сколько остается скрытым и приводит к трагическим последствиям, мы сейчас даже не можем узнать, потому что военнослужащим не разрешают никуда обращаться и даже сообщать родственникам о том, что они получают травмы, попадают в госпитали. Общество слабо понимает, что происходит внутри российской армии: слишком мало объективной информации, и это следствие отсутствия общественного контроля над Вооруженными силами.
Минобороны хочет оградить общество от любой независимой информации о происходящем в армии
Марьяна Торочешникова: Думаю, сейчас, когда Россия торгуется с НАТО и намекает на готовность начать военные действия на территории Украины, не только родители призывников и срочников, но и семьи кадровых военных всерьез обеспокоены такой перспективой.
Оксана Парамонова: Уже в 2014 году, когда все началось, мы предполагали, что будет поток обращений от обеспокоенных родителей, и он начался, но потом был заглушен. И за этот период была проведена серьезная внутриармейская работа, с тем чтобы не просочилось ничего, что могло бы создать объемную картину. Вот с тех пор и продолжается молчание общества. А сейчас это закреплено законодательно, и в нашей стране фактически не осталось правозащитных организаций, занимающихся этой темой.
Марьяна Торочешникова: Мне удалось найти данные, опубликованные Военной прокуратуры по стране за первое полугодие 2021 года: количество нарушений уставных отношений военнослужащих выросло на 13%, особо тяжких деяний – на 32,6%, нарушений группой лиц – почти на 30%, грабежей – на 35,5%, вымогательств – на 35%. И это только установленные прокурорскими проверками факты! На ваш взгляд, эти цифры соответствуют действительности?
Оксана Парамонова: Думаю, в реальности цифры еще выше. И здесь еще упущены другие нарушения, например, халатность в отношении военнослужащих, которым не оказывалась медицинская помощь, и они вышли из армии инвалидами. Везде процветают вымогательство, поборы. Родители сообщали нам: человек только приехал в часть, а ему уже говорят, что нужны деньги на то и на это. Мы можем только посоветовать родителям объединиться и подготовить обращение в Военную прокуратуру. Военнослужащие не обязаны сдавать деньги на нужды части! У них крадут все, включая форму, потом заставляют выкупать. И это создает основу для насилия, если человек не хочет или не может платить.
А вторая основа для насилия – это состояние здоровья. С 2014 года существенно ухудшилось расписание болезней, оценка здоровья призывников, она не улучшает защиту их права на здоровье. И жертвами насилия становятся люди, заведомо призванные с разными заболеваниями, у которых ухудшается состояние здоровья, они жалуются, а им говорят: "Ты косишь!".
Везде в Вооруженных силах процветают вымогательство, поборы
Марьяна Торочешникова: Арсений, сейчас, когда обсуждается вероятность активных военных действий со стороны России, положение дел внутри российской армии будет еще больше засекречиваться? Или этот нарыв прорвет изнутри – и люди, испуганные или обеспокоенные своей судьбой, наплевав на все запреты, пойдут к журналистам и в общественные организации?
Арсений Левинсон: Люди все равно пойдут, не будут мириться с нарушением их прав в каких-то случаях. Но я надеюсь, что не будет масштабных военных действий, ведь тогда уже вообще не придется говорить о соблюдении каких-либо прав человека. Военные операции, которые были до этого (в Сирии, в Украине) проводились в основном силами контрактников, а в масштабных операциях уже есть риск того, что будут задействованы и солдаты-срочники.
