Как началась кампания по переносу фан-зоны возле главного здания МГУ? Чем фан-зона вредит экологии, памятнику архитектуры и культуры, здоровью людей? Какую позицию занимает ректорат и руководство университета, почему ей недовольны студенты? Что делают полиция и Центр "Э" в стенах МГУ и как возникло требование студентов-филологов о недопущении полицейских на территорию университета? Площадка на Воробьевых горах как зона массовых мероприятий: соблазнительное коммерческое предложение и ущемление прав студентов общежития и преподавателей, живущих рядом. Как стало возможным уголовное дело против студента-филолога Дмитрия Петелина по недоказанному обвинению? Исторический контекст университетских протестов: студенческие бунты 1899 года в Петербурге и Москве, протесты в Сорбонне весной и летом 1968-го. Неизбежные появления осмысленных политических требований после того, как локальные требования протестующих заканчиваются репрессиями. Что такое университетская автономия как одно из центральных европейских со времен первых университетов?

Мария Щекочихина, Мария Кузина, Георгий Шишков, члены Инициативной группы МГУ; музыкальная группа "Аркадий Коц" в поддержку студенческого протеста: поэт и переводчик Кирилл Медведев (РСД), социолог и преподаватель Олег Журавлев, художник Николай Олейников.

Ведет программу Елена Фанайлова

Елена Фанайлова: "Футбол и университет". Футбол как повод для очень активного студенческого протеста против фан-зоны, который длится уже практически год. Эти события сейчас имеют немного драматический оттенок, потому что против Дмитрия Петелина, студента, который якобы раскрасил билборд, возбуждено уголовное дело по статье "Вандализм", и еще двое его коллег – Игорь Козлов и Дарья Белова – были задержаны, их увели с экзамена. Это так возмутило университет, в частности филологов, что они выступили с программным заявлением, где требуют убрать полицию из университета.

Девушки, как лично вы оказались вовлечены в историю протестов против строительства фан-зоны в районе университета, которая наносит ущерб экологии, ограничивает права студентов на обучение, на времяпрепровождение, мешает работе лабораторий?

Мария Щекочихина: Я была подписана на публикации инициативой группы во ВКонтакте, изначально это была самая подробная платформа, и поняла: стороны ректората вообще нет никаких шагов к тому, чтобы обсуждать проблемы, которые могут возникнуть в связи с таким масштабным мероприятием на территории университета.

Мария Кузина: Я тоже узнала о происходящем из инициативной группы, однако я давно была заинтересована ее деятельностью, потому что на территории Воробьевых гор еще до этого было много одиозных благотворительных, коммерческих мероприятий, какие-то забеги, фестивали, концерты, не имеющие никакого отношения ни к университету, ни зачастую даже к городу. Где-то в июне прошлого года появилась петиция о том, что на территории МГУ будет такое мероприятие, оно будет начинаться прямо на ступеньках, там будет 40 тысяч человек, и это будет длиться целый месяц. Ни одно мероприятие до этого не было таким масштабным, а после каждого из них территория университета и люди, которые в нем живут и работают, очень сильно страдали. Это стопроцентный транспортный коллапс. Например, во время фестиваля "Круга света" людей не впускали и не выпускали. На башенках главного здания МГУ стояли фейерверковые установки, фейерверки летели во двор.

Мария Щекочихина: Самое унизительное, когда в качестве экрана используется здание университета и общежития, людям, которые там живут, заклеивают окна пленкой, чтобы что-то не отсвечивало. А чтобы ее не отклеивали, по этажам ходит комендантша, и, если что, у этого человека могут быть разные последствия. А пленка была наклеена за месяц до начала фестиваля, и она почти не пропускала свет.

Мария Кузина: Никто не задумывается о том, как во время таких мероприятий будут жить профессора в главном здании, у которых там квартиры, как люди будут существовать на химфаке, физфаке, мехмате, других, в первую очередь естественнонаучных факультетах. И уж точно ничего похожего в течение месяца на территории Московского государственного университета не устраивалось. Больше всего, наверное, страдают аспиранты, сотрудники, у которых нет летних каникул. Была огромная волна возмущения! Все начали подписывать петицию, и набралось большое количество голосов. Еще был тендер на техническое обустройство фан-зоны, куда не пускали никого постороннего. В этом тендере не было учтено, что территория МГУ – это практически полностью памятник, и это должно охраняться государством, и любые изменения там не могут вноситься просто так. Этот тендер удалось отменить. Но на этом дело не закончилось. Осенью руководство МГУ все еще молчало. Приемная ректора не отвечала ни на одно письмо, об этом стали писать журналисты, на одном из крупнейших спортивных порталов – sports.ru – появилась статья. С этого момента протест вышел на городской уровень. Самый большой протест был в марте у дверей ректора.

Елена Фанайлова: Послушаем Георгия Шишкова, это выпускник МГУ и тоже представитель инициативной группы, его мои коллеги записали прямо возле МГУ.

Георгий Шишков: Это ограничение деятельности университета. Сначала была информация о том, что будет перенесена сессия на начало июня и май, реально так и было сделано. Сейчас проходят репетиции, шумит музыка, выполняется настройка звука, и ребята, которые живут в главном здании (а в общежитии живут порядка шести тысяч человек, в том числе здесь квартиры профессорско-преподавательского состава), жалуются, что уже с утра болит голова. За неделю мы собрали у студентов, у сотрудников 4600 живых подписей, которые были переданы в администрацию президента и мэру, но сначала мы хотели передать их ректору, Виктору Антоновичу Садовничему. Но ректор не захотел общаться со студентами. И была акция, когда мы собрались на девятом этаже, у ректората, мы хотели, чтобы ректор хотя бы высказал свое мнение по поводу организации фестиваля на территории университета. Следующей акцией был "Живой щит". Мы планировали встать кругом, взяться за руки и как бы оградить главное здание. Было порядка 200 студентов.

Среди студентов, безусловно, много болельщиков, и это, безусловно, радостное, важное для нашей страны событие, но это место совершенно не подходящее. Людям мешает перекрытие территории, толпы идут из метро "Университет", метро "Ломоносовский проспект", вводится пропускной режим, возникает опасность конфликтных ситуаций, ведь среди болельщиков бывают довольно агрессивные граждане. Буквально на днях к студентам на экзамен пришли сотрудники полиции и увели их в отделение. Возбуждено уголовное дело по статье "Вандализм". За активистами инициативной группы МГУ организована слежка в общежитии, когда они приходят и уходят, дежурные по этажу куда-то об этом сообщают. Мне неприятно, что мое мнение и многих моих однокурсников, моих коллег абсолютно не учитывается при решении таких вопросов. Для меня это, наверное, самое главное.

Мария Кузина: Я не против фан-зоны, и я болельщик футбола, но мне пришлось на время войти в конфронтацию с этим видом спорта.

Елена Фанайлова: Группа "Аркадий Коц" поддержала борьбу МГУ против фан-зоны.

Николай Олейников: Да, и меня даже задержали. Полицейские офицеры были исключительно вежливы, приветливы, шутливы, кроме одного, который меня задерживал, я не запомнил его фамилию. В этот день нас пригласили на территорию общежития на фестиваль, нам даже были выданы пропуска, но специального оранжевого цвета, таких ни один гость, ни один студент до этого не видел. Мы прошли через первый блокпост – и сразу же поступил звонок на следующий пост о том, что мы уже на территории. Пройдя в главное здание, мы поняли, что происходит очень странное движение – активная уборка холла, жутко пахнет скипидаром, как будто травят тараканов, замена лампочек, везде стоят большие туры на колесах, и все в заграждениях и перегородках. Мы начали двигаться к общежитию, и нам преградили дорогу очень вежливые люди в штатском, и сказали: "Нет, вы туда не пройдете". И на двери только что повесили объявление, что по причине перегрузки лифтов вход на территорию общежития строго ограничен, невозможно пройти по пропускам, выписанным на сегодняшний день. Мы пообщались с начальником охраны, все глухо, пошли к декану – глухо, вернулись, и нам стало понятно, что проводить этот фестиваль негде, и инициативная группа решает провести его в холле.

Произносятся важные и серьезные заявления, мы с Кириллом начинаем петь одну из наших песен. И в этот момент сотрудницы клининговой компании, которые по пятому разу трут одно и то же пятно на стене, начинают выливать воду из своих ведер нам под ноги и активно вытирать около нас тряпками. Мы в это время поем, я начинаю плясать в этой луже. В сети есть это видео. Одна из сотрудниц выбегает в центр круга, который образован студентами, и начинает вокруг нас делать "танец со шваброй". Я включаюсь в этот танец, начинаю танцевать вокруг этой сотрудницы и замечаю краем глаза, что люди в штатском недобро смотрят на эту сцену и уже что-то придумывают. Когда музыка, речи, речи закончились, кто-то, стоящий рядом, из Центра "Э" или клининговой компании, дает указания этой женщине и говорит: "Задерживайте, а заявление она напишет". И нас задержали. Отпустили через три часа.

Мария Щекочихина: Я бываю в главном здании каждый день и никогда не видела, чтобы уборка там проводилась в 16 часов. Они даже двери покрасили.

Мария Кузина: Каждый раз, когда мы устраиваем протест, происходят удивительные вещи. Например, в марте, когда мы организовали протест у дверей ректора, с утра все лифты, которые ведут на этаж ректора, оказались на ремонте, были закрыты лестницы, там стояла полиция. И в одном лифте, который работал, – надо же как-то руководству подниматься, – на стуле сидела вахтерша и спрашивала, зачем ты едешь, куда едешь, и с ней рядом стоял охранник. Это был позор в первую очередь для администрации, как и все последующие их выходки, потому что это показывает их отношение к студентам, их мнение по поводу всего происходящего: нам плевать, что вы здесь делаете, если что, мы вас отчислим. Это отношение удручает, потому что ты здесь учишься и понимаешь, что никто тебя здесь не защитит.

Елена Фанайлова: В результате ваших протестов фан-зону все-таки немного отодвинули.

Мария Кузина: Да, но приписали это ректору. Сказали, что ректор МГУ слезно попросил отодвинуть на 300 метров. Уменьшили число болельщиков до 25-ти с 40 тысяч, спасибо им огромное. Потом сказали, что нам не будут сокращать учебные планы и ставить сессию на месяц раньше, не будут выгонять нас из общежитий, что даже комендант не может без разрешения войти в комнату, но у нас это все не работает. Эта история вскрывает все нарывы, которые есть в отношениях между администрацией и студентами. У нас четкая иерархия, только вертикальное общение.

Елена Фанайлова: Возникает масса исторических ассоциаций, от Сорбонны до событий в России в 1899 году, когда был бунт в Петербургском университете, который был поддержан москвичами, затем последовали жесткие репрессии, и затем через несколько лет мы получаем таких деятелей русского революционного террора, как Иван Каляев и Борис Савинков, выгнанных из университета во время этого протеста. Вот нынешнее заявление студентов филфака: "Мы требуем, чтобы полиция не имела права присутствовать на территории Университета без особой санкции администрации, которая давалась бы только в исключительных случаях и только с согласия факультета". Это крайне важное требование, которое тоже отсылает нас к 1968 году, к Сорбонне, – выгнать полицию.

Мария Кузина: Они вездесущие и в нужный момент бездействуют, а в ненужный проявляют такую настойчивость, что ты чувствуешь себя в мини-России, у нас полицейский режим, все время чрезвычайная ситуация. Могут задержать студента и отнять у него студак за то, что он курит. А по ночам, когда на любимой площадке стритрейсеры гоняют 200 километров в час, несмотря на пешеходные переходы и так далее, полиции нет. Если полиция на нашей территории делала бы хоть что-то нужное, то можно было бы объяснить ее существование, а так она только как второй ЧОП, только с большими полномочиями.

Мария Щекочихина: В связи с протестами мы стали особенно остро чувствовать это присутствие, навязчивый интерес к нам. Сотрудники приходят в наши комнаты, к активистам, на доследственную проверку, начинают расспрашивать об инициативной группе, периодически проводятся беседы. И то, что у этих людей все под контролем, мы очень хорошо почувствовали как раз на фестивале, когда у нас были оперативные сотрудники, сотрудники Центра "Э", сотрудники ФСБ, причем люди не только из нашего ОВД, который размещается прямо в университете. Они действуют репрессивно не против людей, которые действительно нарушают закон, а против несогласных.

​

Олег Журавлев: Борьба против фан-зоны выявляет фундаментальную проблему университета всю жизнь, начиная со Средних веков, – университетской автономии, независимости. Руководство МГУ, включая ректора Садовничего, постоянно апеллирует к этому идеалу. Во многом легитимность и популярность Садовничего в глазах преподавателей всегда, особенно в 90-е годы, зиждилась на том, что он платил двойные зарплаты, заботился о своем государстве в государстве. Но сейчас мы видим, что автономия может пониматься не как защита студенческого сообщества и демократии в университете, защита территории университета от силовых ведомств, защита фундаментальной науки от требований рынка или от репрессий государства. А как защита корпоративных интересов руководства и администрации, а сама позиция руководства и администрации университета сегодня зависит от внешнего давления, от политической конъюнктуры, от Путина лично и так далее. Когда сегодня шьют уголовные дела студентам МГУ, Садовничий, как и руководство университета в целом, должен окончательно решить: либо он защищает своих людей, либо он не имеет никакого права говорить от лица университетской автономии, потому что его автономия – это защита корпоративных позиций руководства, направленная против преподавателей, против студентов, против науки с привлечением внешней силы. От того, как разрешится, в том числе, этот протест, будет зависеть то, какой будет автономия Московского университета, а значит, и других университетов, потому что МГУ – это до сих пор флагман университетской системы.

Мария Кузина: Ректор Садовничий и все руководство университета отличились не только в этот год, но и в предыдущий, когда был, например, фестиваль "Весна". Прошлой весной около стен МГУ был концерт в честь присоединения Крыма к России. Деканы, когда вызывают активистов на ковер, говорят, что мы своим протестом вредим благосостоянию факультетов, потому что если МГУ будет против системы, то вузу перестанут выделять деньги. Нам говорят: "А вы видели, что произошло с РАН?" Я прекрасно видела, что происходит с РАН, я даже была неоднократно в РАН, но это повод только к тому, чтобы пересмотреть систему финансирования университетов в нашей стране.

Елена Фанайлова: И повод пересмотреть отношение к деньгам как к главному ресурсу. Главный ресурс – всегда мозги, а деньги – только прикладной инструмент.

Мария Кузина: Конечно, преподавателям нужно платить зарплаты, но мы пытаемся сохранить престиж университета, а не наоборот. Когда в интернациональном университете проходят концерты в честь присоединения Крыма, это очень не по-научному и очень не по-университетски.

Елена Фанайлова: Вы еще и стараетесь поддержать прекрасную историческую традицию свободолюбия и настоящей автономии МГУ.

Кирилл Медведев: Совмещение коммерческой жилки и репрессивных методов – это не уникальный случай, а примета ситуации, в которой мы существуем и в России, и глобально. В тот момент, когда исторически появляется, благодаря демографическим, социальным и прочим причинам, новый слой людей, выдвигающих экономические, гражданские или политические требования, перед властью встает вопрос, как на это реагировать. Так было в конце XIX века, когда новые массы студентов, дети разночинцев начали выходить на арену, кстати, вместе с рабочим движением, начали требовать для себя новых прав. Тогда перед властью встал вопрос о том, что, если идти на поводу, то ты ставишь под угрозу и власть, и собственный бизнес. Так и сейчас с МГУ, потому что и фан-зона, и многое другое – это в огромной степени бизнес.

Чтобы не ставить под угрозу свои имущественные права, свое место в истеблишменте, власть чаще всего прибегает к репрессивным методам, в огромной степени это вопрос защиты своих экономических привилегий. Сейчас мы имеем некоторый демографический подъем, приходит новое поколение, рожденное в 2000-е годы, с новыми запросами, а число бюджетных мест в университете становится все меньше (за 15 лет с начала 2000-х оно снизилось с 60% до 40%). Либо ты отвечаешь на эти запросы, как-то перестраивая систему, изыскивая новые способы перераспределения денег, что опять же ставит под угрозу твое положение; либо ты идешь путем репрессий, давления, клеветнических кампаний, что мы видим сейчас. В истории с сотрудницами клининговой компании нам показалось невероятно отвратительным то, что власть, в данном случае МГУ, привлекает людей фактически для столкновений со студентами, использует их как еще один репрессивный механизм.

Елена Фанайлова: И для самих работников этой компании это оскорбительно! Это репрессии и в их отношении тоже.

Мария Щекочихина: И здесь они взяли самых незащищенных людей.

Мария Кузина: А потом еще обвинили студентов в том, что они мешают работникам клининговой компании делать свою работу.

Николай Олейников: Столкновение людей, чьи интересы в обоих случаях попраны.

Кирилл Медведев: Это пять отсылает нас к дореволюционной истории, когда из студенческой забастовки вышли не только Каляев и Савинков, а огромное число симпатизантов и членов РСДРП.

Елена Фанайлова: Есть теория, что студенческое движение, которое возникло в то время, во многом сделало лицо и революции 1905 года, и революции 1917 года.

Вот что меня еще волнует в этой ситуации, все начинается с очень простых требований. "Допустите меня в общежитие к моей подруге", – говорит какой-нибудь французский студент. А потом часть людей радикализируется, и требования уже становятся политическими.

Николай Олейников: Если ты студент, осознаешь свое место в этом мире и начинаешь активно реагировать на несправедливость, то через какое-то время происходит твоя естественная политизация. Но в этих ключевых точках в мировой, европейской истории, студенческие восстания становились массовыми, а в данном случае я не стал бы пока преувеличивать. Сейчас существует некое небольшое ядро неравнодушных студентов, которые все делают правильно, они борются и будут продолжать бороться, по крайней мере, те из них, кто не боится репрессий и готов дать ответную рефлексию и ответное действие. Но говорить о политической ситуации еще рано, она пока не сложилась, эти требования только-только начинают поступать. В ответ на арест очень многие стали приходить в ярость. Я видел у себя в ленте Фейсбука очень важный комментарий: "Друзья, обратите внимание – филологи политизировались. Первый курс филологического!" Это бомба, но пока еще очень маленькая.

Мария Кузина: Я в университет пять лет и могу сказать, что ситуация здесь напоминает маленькую Россию, и сейчас самая большая проблема нашего университетского сообщества – это разобщенность, как и проблема нашего гражданского общества. В МГУ очень много факультетов, очень много людей, которые пока не готовы ассоциировать себя с общими проблемами. И когда часть студентов страдает в общежитии, находясь рядом с фан-зоной, некоторые говорят: "У меня корпус далеко, и я летом не учусь, и мне фан-зона никак не мешает. Стройте!" В этот момент их ловит администрация МГУ и ведет, например, на встречу с футболистами, туда сажали подготовленных людей…

Мария Щекочихина: В массовом порядке сгоняли китайцев, студентов МГУ! Они довольно послушные администрации. Точно так же на встречи пригоняли школьников. Говорили, что встречи открытые, я записалась на одну их них, пришла, но сказали, что списки тут специальные, уже есть 200 человек. Понятно, что это просто профанация! А потом администрация МГУ говорит, что студенты очень любят футбол, поэтому они за фан-зону. Мы сейчас на своем опыте учимся координироваться с другими, многие люди, вовлеченные в кампанию, получили бесценный опыт. Те люди, которые за этим наблюдали, тоже могут это проанализировать. Мы все-таки добились каких-то результатов. Я думаю, что такая культура цивилизованного протеста должна у нас постепенно складываться, и один из этапов – протест против фан-зоны. Поэтому я считаю, что это и позитивный опыт.

Елена Фанайлова: Я хотела бы поговорить о более широком контексте. Я рассматриваю этот московский кейс в общем ключе молодежной протестной активности последнего года. Мне это кажется крайне важным эпизодом общего подъема молодых, возможно, связанного с тем, что пришло поколение родившихся в конце 90-х и начале нулевых, и у него появляются свои запросы к этому миру. И ваше участие в фестивале "Панк против электрошока" в Сахаровском центре – это же тоже ответ на репрессии против молодых анархистов.

Кирилл Медведев: Да. Очевидно, чтобы отчитываться о борьбе с терроризмом в преддверии чемпионата, потребовалось сфабриковать с нуля абсолютно абсурдное "дело Сети". Под пытками выбили показания у антифашистов, которые даже не участвовали ни в каком артикулированном социальном протесте, это ребята, которые занимались экологией, играли в страйкбол и так далее. Что касается молодежи в целом, то да, мне кажется, что это единый процесс. И дело не только в том, что молодежи сейчас становится больше, а в том, что ребята чувствуют: им нет места в этой системе, и получить это место в одиночку уже невозможно. Идеология индивидуального успеха, которая нам навязывалась 20 лет, не работает.

Николай Олейников: Не только для себя, но и друг для друга, поэтому расширение повестки – очень важный момент в политизации этих групп. Таким образом мы можем собрать гораздо больше людей, которые присоединятся к нашей повестке, если она будет достаточно широка для этого, но в то же время сфокусирована на реальных нуждах, на реальной несправедливости, на реальных необходимостях.

Олег Журавлев: Действительно, очень важна тема возникновения структурных условий для протеста. Май 1968 года во Франции не был просто спонтанным протестом, развернувшимся по модели заражения. Был послевоенный демографический бум, была реформа образования, и возросло число людей, которые прежде не имели доступа в университеты и вдруг оказались в этой системе, но при этом рынка труда не было. Они знали, что обладатели университетских дипломов потом обретают место на рынке труда, и они самим своим присутствием в университете эти дипломы и девальвировали. И происходит поляризация, классовый конфликт: с одной стороны, есть профессора, которые не хотят допустить расширения своего корпуса, а с другой стороны, есть младшие преподаватели и студенты, которых все больше и больше. Как говорил один из участников мая 1968-го, "я не для того учился в университете, чтобы вырезать шайбы". Поэтому были созданы новые рынки, опросная индустрия, массовые коммуникации, и были точки солидарности между самыми разными группами. Без такого структурного механизма протест не возникает.

Что мне кажется важным сейчас, экономическая система, рынок труда упирается в потолок, для многих новичков нет места, но вместе с тем, в отличие от времен шести-семилетней давности, протестная политика стала нормой. Как бы ее ни подавляли, как бы ни сажали оппозиционеров, но после Болотной, после Навального, после "Левого фронта" каждый человек знает, что оппозиционная политика существует. И даже если она слаба, в сознании новой молодежи она стала нормой общественной жизни. Она неизбежно будет развиваться и дальше, и вопрос в том, чтобы нащупать точки солидарности между разными людьми, у которых нет будущего, грубо говоря, и развивать дальше ту культуру протеста. Надо бороться с разобщенностью, с атомизацией, и в соединении фактора коллективного интереса и фактора политической культуры и будет состоять новый рецепт политизации.

Николай Олейников: Поворотные точки в истории, которые мы знаем, были ознаменованы крупными студенческими протестами, но они возникли не только из студенческой среды. Там было очень важным социальным и политическим триггером массовое рабочее движение. Во Франции 1968 года это была всеобщая забастовка. В конце XIX века в России – студенты и чудовищно бедственное положение рабочих масс. Это все очень важно объединять в своем сознании с точки зрения исторического момента, когда это может произойти. Как только и студенты, и рабочие, и интеллигенция осознают бедственность собственного положения и встанут рядом друг с другом, и возникнет солидарность между этими группами, тогда и будет, возможно, что-то массовое. Будем надеяться, что это произойдет скоро. Возможно, мы находимся в начале этого процесса.