Год без весны, как красавица без шеи, но Нью-Йорку пришлось примириться со стремительным переходом от долгой зимы к мгновенному лету. Так или иначе, оно началось, и американцы открыли сезон отпусков, который каждый проводит в соответствии с темпераментом.

Ленивых и нелюбопытных влечет пляж. Легче всего их понять в Нью-Йорке, где в зной чувствуешь себя двоечником с переэкзаменовкой. Жара, словно лупа, умножает чужие радости: других солнце греет, тебя – печет. Не выдержав испытания завистью, ты рвешься к морю, как Петр, и находишь его в любом из прибрежных штатов, собирающих летний урожай в счет зимней бескормицы.

Но для тех, кто считает пляж обузой, а не развлечением, есть экстремальная разновидность отпуска, обходящегося без пляжа вовсе. Пускаясь в крайности, самые отчаянные американцы ездят на те же Карибские острова не для того, чтобы нежиться в тропиках, а для того, чтобы починять индейцам разоренные ураганом школы. Одного такого добровольца я хорошо знаю, но не уверен, можно ли назвать его янки. Он родился в русской деревне, вырос в Подмосковье, живет в американской глуши, ходит в баптистскую церковь, охотится на перелетных гусей, любит Пастернака, голосует за республиканцев и пишет стихи. Его подвижничество вызывает у меня восхищение, но, увы, не зависть. Творя добро по мелочам, в России я ограничивался сбором макулатуры, в Америке - мытьем монастырской посуды.

Будучи слишком любопытным, чтобы усидеть на любом месте, я лучше всего себя чувствую, деля отпуск с перелетными американцами. Молва, Марк Твен и Голливуд изображают их шумными, наивными и самодовольными "простаками за границей". Но я таких уже не застал, если не считать моего отца, купившего на барахолке клетчатые штаны, чтобы, как он думал, не отличаться в Париже от других американских туристов.

В чужой стране клише работают лучше, чем дома, потому что мы твердо знаем, чего ждать от кучкующихся иностранцев, заранее приписывая национальные черты созданной нами карикатуре. Мне, например, говорили, что европейцы не любят ездить в отпуск с русскими, так как мужчины пьют с утра, а женщины загорают без лифчиков. Но я не слишком верю, ибо видел в Греции, как считающиеся чопорными англичанки останавливают такси, задирая майки.

Сам я за границей берусь опознать только австралийцев, потому что, живя на краю света, они путешествуют на всю катушку и путают континенты. С одним я почти подружился. Шестой месяц он ездил по миру и каждому встречному отвечал на один и тот же неизбежный вопрос.

- У меня, - жаловался он, надеясь найти во мне понимающую душу, - больше овец, чем в Австралии - школьников, но никого не интересуют бараны, только - кенгуру.

- Что же вы им, - безжалостно спросил я, - про кенгуру отвечаете?

Он махнул на меня рукой, и я вернулся к своим – странствующим старикам и старухам. Больше всяких других я люблю этих спутников - крепких, закаленных, бесстрашных. Им нечего терять, и они ничего не боятся. Зная, сколько осталось, они торопятся увидеть побольше даже там, откуда бегут все остальные.

"Сегодня лишь пенсионеры, - как, не скрывая восторга и ужаса, пишут американские газеты, - ездят осматривать достопримечательности Багдада и Кабула".