Нобелевские премии дают небожителям, язык которых обычно доступен одним авгурам-экспертам. Но премия по литературе предназначена тому, кто говорит с нами – если мы сможем и захотим его выслушать. Литература существует для всех, кому она нужна, поэтому букмекеры принимают ставки на кандидатов, как на лошадей. Транстрёмер шел один к десяти, и нам повезло, что он выиграл.
Шведская академия умудрилась сделать такой выбор, который кажется неизбежным и неожиданным сразу. С одной стороны, уже много лет каждый раз, когда приходят Нобелевские дни, у дверей Транстрёмера дежурят журналисты. С другой, в год арабской весны все ждали премии автору из этого региона, в первую очередь – вечному кандидату сирийскому поэту Адонису. Но Академия устояла от соблазна громкой политики и наградила земляка, который представляет миру шведский вкус наравне с Бергманом, "Абсолютом" и "Икеей".
Соседство вполне оправдано, если учесть, что в стихах Транстрёмера метафизика всегда растет снизу – не с неба, а с земли. Другое дело, что начиная с простого и понятного, он ведет читателя к новому и непривычному. Собственно, именно это и сказала Академия, наградив поэта за свежий, то есть, незатоптанный подход к реальности.
В этом смысле Транстрёмер – поэт-метафизик, исследующий очевидное, чтобы найти его корни и крону. Говоря о поэтике, это значит, что поэт принадлежит к великой традиции модернизма со всеми ее изводами. Не только экспрессионизмом и сюрреализмом, но и дальневосточной составляющей, которая аукнулась очень важным в каноне Транстрёмера собранием хокку. Такое богатство и разнообразие отразились на заграничной судьбе его поэзии. Переведенная на 60 языков, она – редкий случай в этом самобытном ремесле – нашла себе поклонников по всему мире, начиная с Америки. Тут Транстрёмера открыли еще в 60-е, благодаря переводам его ближайшего друга поэта-минималиста Роберта Блая.
По-русски Транстрёмер звучит по-разному, но часто - как Бродский. Особенно тогда, когда за дело берется прекрасный русский поэт из Чикаго Илья Кутик, получивший докторскую степень в Стокгольме. Вводя рифму в нерифмованные стихи оригинала, он смело приближает чужие стихи к соотечественнику, укладывая их в хорошо знакомый нам по Бродскому интонационный ряд.
Вот две строчки из стихотворения "Гоголь":
Закат по стране передвигается, как лиса,
Задевая хвостом траву и не бередя лица.
А вот содержащее формулу двустишие из "Вермеера":
Где кончаются стены, там
Начинается небо. Как молитва стен пустоте.
А это сам Бродский, из стихотворения, которое так и называется - "Томасу Транстрёмеру":
Вот я и снова под этим бесцветным небом,
заваленным перистым, рыхлым, единым хлебом
души. Немного накрапывает. Мышь-полевка
приветствует меня свистом. Прошло полвека.
Видно, что двум Нобелевским лауреатам было о чем поговорить. И это позволяет надеяться, что на русской полке сможет найти себе место поэзия замысловатого и мужественного шведа: после инсульта Транстрёмер уже двадцать лет пишет стихи и играет на фортепиано левой рукой.
Шведская академия умудрилась сделать такой выбор, который кажется неизбежным и неожиданным сразу. С одной стороны, уже много лет каждый раз, когда приходят Нобелевские дни, у дверей Транстрёмера дежурят журналисты. С другой, в год арабской весны все ждали премии автору из этого региона, в первую очередь – вечному кандидату сирийскому поэту Адонису. Но Академия устояла от соблазна громкой политики и наградила земляка, который представляет миру шведский вкус наравне с Бергманом, "Абсолютом" и "Икеей".
Соседство вполне оправдано, если учесть, что в стихах Транстрёмера метафизика всегда растет снизу – не с неба, а с земли. Другое дело, что начиная с простого и понятного, он ведет читателя к новому и непривычному. Собственно, именно это и сказала Академия, наградив поэта за свежий, то есть, незатоптанный подход к реальности.
В этом смысле Транстрёмер – поэт-метафизик, исследующий очевидное, чтобы найти его корни и крону. Говоря о поэтике, это значит, что поэт принадлежит к великой традиции модернизма со всеми ее изводами. Не только экспрессионизмом и сюрреализмом, но и дальневосточной составляющей, которая аукнулась очень важным в каноне Транстрёмера собранием хокку. Такое богатство и разнообразие отразились на заграничной судьбе его поэзии. Переведенная на 60 языков, она – редкий случай в этом самобытном ремесле – нашла себе поклонников по всему мире, начиная с Америки. Тут Транстрёмера открыли еще в 60-е, благодаря переводам его ближайшего друга поэта-минималиста Роберта Блая.
По-русски Транстрёмер звучит по-разному, но часто - как Бродский. Особенно тогда, когда за дело берется прекрасный русский поэт из Чикаго Илья Кутик, получивший докторскую степень в Стокгольме. Вводя рифму в нерифмованные стихи оригинала, он смело приближает чужие стихи к соотечественнику, укладывая их в хорошо знакомый нам по Бродскому интонационный ряд.
Вот две строчки из стихотворения "Гоголь":
Закат по стране передвигается, как лиса,
Задевая хвостом траву и не бередя лица.
А вот содержащее формулу двустишие из "Вермеера":
Где кончаются стены, там
Начинается небо. Как молитва стен пустоте.
А это сам Бродский, из стихотворения, которое так и называется - "Томасу Транстрёмеру":
Вот я и снова под этим бесцветным небом,
заваленным перистым, рыхлым, единым хлебом
души. Немного накрапывает. Мышь-полевка
приветствует меня свистом. Прошло полвека.
Видно, что двум Нобелевским лауреатам было о чем поговорить. И это позволяет надеяться, что на русской полке сможет найти себе место поэзия замысловатого и мужественного шведа: после инсульта Транстрёмер уже двадцать лет пишет стихи и играет на фортепиано левой рукой.
