Основные тезисы программы:

– Реновация жилья в Москве объективно назрела: индустриальное строительство типового жилья в городе за последние 60 лет выполнило свою социальную функцию, жилой фонд и градостроительные решения (микрорайоны) устарели;

– Реновация не ставит перед собой ни ценностных, ни социальных задач. Ставились лишь архитектурные и градостроительные цели: перепланировка постсоветской хаотичной территории, – и коммерческие задачи (загрузка столичного стройкомплекса, продажа коммерческого жилья помимо переселения граждан);

– В этом смысле собянинская реновация воспроизводит советскую логику "улучшения жилищных условий" по единому плану государства, без предоставления жильцам выбора и возможности самостоятельно принимать решения;

– Основной проблемой реновации представляется отсутствие у жильцов прав на землю под домами и возможности распоряжаться своей собственностью, приглашать инвесторов, делать микродевелопмент своих домов. При отсутствии этого государство, как в советские времена, само переселяет людей.

Мобильное приложение Радио Свобода.

Подпишитесь!

Еще не поздно

Сергей Медведев: Будущее наступило в Москве в 2016 году, когда было объявлено о программе реновации. Наступило оно для тысяч и тысяч москвичей, жилье которых попало под программу реновации: они уже расселяются из своих старых домов 60-70-х годов постройки. Публике уже были предъявлены проекты домов, строящихся по программе реновации. Подробности в сюжете нашего корреспондента Антона Смирнова.

Антон Смирнов: В следующие два года Москву ожидает большая стройка. Городские власти собираются кардинально изменить облик города. И дело не ограничится косметическим ремонтом центральных улиц. В новую программу по реновации попадают целые кварталы малоэтажной застройки. Это более пяти тысяч домов в 121-м районе столицы.

Грандиозные планы московских властей с самого начала обсуждения вызвали резкую критику – как со стороны экспертов, так и со стороны местных жителей, которые не желают покидать тихие и зеленые районы города.

На месте старых пятиэтажек вырастут огромные высотные дома, которые по своей комфортабельности и функционалу немногим превосходят "хрущевки". И получается, что градостроительная программа властей не предлагает ничего качественно нового для улучшения городской среды.

Более того, высотная застройка уничтожит особый городской ландшафт, в который гармонично вписывались пятиэтажки.

Точечная застройка уничтожит скверы и тихие дворы в угоду паркингам и торговым центрам, тем самым сделав городскую среду более агрессивной.

Сергей Медведев: Обсудить проблемы реновации и будущее Москвы и других российских мегаполисов мы пригласили наших гостей – это Мария Элькина, архитектурный критик, приехавшая к нам из Петербурга, и градостроитель, архитектор Илья Заливухин.

Что это было изначально – предвыборный проект Собянина, попытка загрузить мощности гигантского домостроительного комплекса, или это все-таки объективная потребность перестройки города, который был сформирован в индустриальную советскую эпоху?

Мария Элькина: Это, несомненно, то и другое.

Сергей Медведев: Насколько здесь много субъективного, связанного с выборами 2018 года?

Мария Элькина: Объективного здесь гораздо больше, чем кажется. Срок жизни этих послевоенных домов рассчитан на десятилетия: понятно, что что-то делать с ними надо, если не сейчас, то через три-пять лет. Это так во многих странах. В Британии тоже сотни тысяч таких домов заменяли в начале 2000-х. Они поставили даже не пятиэтажки, а дуплексы, совсем простенькие кабинки, их были сотни тысяч, они должны были прослужить десять лет после войны, но служили много дольше. В какой-то момент Британия столкнулась с тем, что ей нужно на что-то заменять эти домики. Эта программа сейчас в процессе, какие-то из этих домиков уехали в музей, какие-то еще стоят. Так что объективного очень много. При этом – почему не совместить приятное с полезным? Я думаю, тут есть и политический мотив.

Сергей Медведев: Всюду одно и то же – конструктивистское рациональное жилье 50-60-х годов, все эти плоды Ле Корбюзье, машины для жилья?

Мария Элькина: С одной стороны, да. Конечно, это еще плоды демократизации, Второй Мировой войны – тут сошлись некие обстоятельства. Нужно было обеспечивать население жильем, ситуация после войны была тяжелая, и действительно казалось, что это выход. Мы не можем построить дорогое жилье для очень большого количества людей. Это реалии, в которых, наверное, Европа жила до самого последнего времени, отчасти живет и сейчас, и в них, конечно, живет Россия.

Сергей Медведев: Илья, можно ли говорить о глобальном кризисе конструктивистского и позднеиндустриального принципа города, который сейчас так ударил по Москве, что мы сейчас сталкиваемся со сменой парадигмы представлений о городе?

Илья Заливухин: Конструктивистский, технологичный подход к городу, наоборот, должен преобладать. Огромное количество людей начинают жить в мегаполисах. И если не подходить со всех сторон, не разрабатывать определенные технологии, не увязывать все это между собой, то это может вылиться в еще большие проблемы. Например, во всем мире сейчас стараются решить проблему малоэтажного жилья, потому что при этом растягиваются сети, и все это очень дорого: транспорт и так далее. Нельзя просто ругать многоэтажные дома или быть за малоэтажные, нужно смотреть все это в комплексе.

Послевоенное жилье было в своей основе социальным. И все, что перестраивается во всем мире, – это обычное социальное жилье, которое принадлежит государству и сдается людям в аренду, оно до 50% входит в фонд арендного жилья (в Германии, например, до 50%).

Сергей Медведев: А в Москве сколько?

Илья Заливухин: В том-то и дело, что в Москве 2-3%. В Советском Союзе было 97% арендного социального жилья и 3% ЖСК. Нас все время шатает то в одну, то в другую сторону. Теперь у нас 97% собственности, потому что всем раздавали заводы, пароходы, чтобы были довольны – берите квартиру (правда, она висит в воздухе). Нужно подходить к проблеме комплексно, начиная с экономики, социологии, права собственности, транспорта, экологии, всех этих аспектов.

Сергей Медведев: Старый советский город, выросший в 60-80-е годы, по-прежнему актуален с точки зрения градостроительных трендов XXI века? Вот эта городская застройка, спальные районы, соединенные магистралями?

Мария Элькина: Сейчас, конечно, так строят – например, потому, что не научились строить по-другому. Он актуален постольку, поскольку он существует.

Сергей Медведев: Я вижу бетонное кольцо, которое растет вокруг Москвы, бесконечные ряды 30-этажных домов, уходящие за горизонт, и понимаю, что тут что-то не так.

Мария Элькина: Это еще гораздо хуже, чем пятиэтажки, ведь вокруг пятиэтажек более позднего советского жилья была создана некая социальная инфраструктура, некий техминимум, некие свободные пространства. А вокруг современного жилья этих пространств нет, там есть только парковка.

Сергей Медведев: И то не всегда. Там за парковки идут драки.

Мария Элькина: Конечно, с точки зрения прогрессивной мысли это все плохо. Архитекторы, градостроители уже лет 50 более-менее твердо знают: это плохо. А дальше вопрос: что делать? Дело в том, что решают это не они.

Воспроизведение города – это некий экономический процесс. Ведь нет же плохого дяди, который говорит: давайте мы тут построим ужасный жилой комплекс, и все будет плохо. Есть городское правительство, оно говорит: нам нужно откуда-то взять деньги, давайте мы продадим землю. Продали землю. Есть девелопер, он понимает, что может продать эти квартиры примерно по два миллиона рублей, их надо помельче нарезать, потратить как можно меньше денег. Он очень хочет заработать, и его можно понять. Дальше он приходит в строительную компанию, которая на некоем заводе закупает блоки, из которых строятся эти дома. Есть целый процесс, в котором задействовано очень много факторов: экономические, социальные, политические.

Сергей Медведев: Кто должен принять решение относительно качества жилой среды?

Илья Заливухин: У нас сто лет назад, после 1917 года, случилось самое страшное, что могло случиться в градостроительстве, хотя это и принесло свои какие-то красивые истории. В целом у нас ушло понимание городской земли и собственной земли, все стало общее. И вот из всей этой истории и вышло это строительство на общих территориях микрорайонов.

Архитектура – это следствие, она ничего не решает, она следует двум вещам – собственности и экономике. Никита Сергеевич решает, что нужно дать людям свои квартиры, выпустить людей из тюрем: люди выходят, им негде жить. При сталинской архитектуре многие сидели вообще без квартиры, в бараках, а кто-то жил в красивых домах на улице Горького. Никита Сергеевич говорит: так, выпускаем людей. Экономика уже не справляется, потому что Сталина нет. Архитекторы в тот момент сделали максимум, были гениальные проекты.

Но это, конечно же, не современная архитектура в сегодняшнем понимании. Весь мир сохранил собственность, и мы к этому почти начали возвращаться. Это четкое деление между улицами и проспектами городской инфраструктуры, и участками в городе. Участки в городе – это то, что принадлежит владельцам земли. Например, в Берлине они состоят из маленьких участков, поэтому все домики разные, с разными фасадами.

Мария Элькина: Мне кажется, мы должны для начала сделать два простых утверждения. Первое: что бы ни строилось и ни происходило в городе, независимо от форм собственности, – это предмет не частного, а общественного интереса, потому что это стратегически затрагивает экономику. Все, что происходит в городе, затрагивает всех, кто нем живет. Например, если в Петербурге мы строим дома на Петровском острове, то это дело не только тех, кто успел вовремя купить там землю, но и всех, кто живет в этом городе, потому что это вопрос городской экологии.

Второе. Мы все время рассуждаем про город с той точки зрения, что еще немножечко, и мы придем к некоему всеобщему процветанию. В этом смысле у нас в голове как был, так и остался полный коммунизм. Но мы не можем сказать, что со времен пятиэтажек среднее массовое жилье как-то продвинулось вперед. Причина заключается в том, что мы не признаем очевидного – это жилье для бедных людей, и в ближайшие десятилетия оно будет таковым. Как минимум 50 названных Ильей процентов городского населения – это люди небогатые, которые объективно не могут позволить себе покупать жилье. Мы просто массово решаем проблему, как обеспечить приемлемые условия жизни человеку, который стеснен в средствах.

Сергей Медведев: Нынешняя реновация полностью учитывает то, что это жители социального жилья, переезжающие в социальное же жилье нового типа?

Илья Заливухин: Оно не социальное, оно в собственности. Они переезжают в лучше жилье, которое находится в собственности. Вся страна или вся Москва помогает им переехать. Но мы же не можем перестроить все пятиэтажки за счет бюджета страны.

Сергей Медведев: Яков Якубович, глава муниципального округа района Тверской, рассказывает о проекте реновации в интервью нашему корреспонденту Антону Смирнову.

Яков Якубович: Третий Самотечный переулок, дом 10. Это дом 1906 года постройки. Таких домов очень много в Тверском районе. Их состояние очень разное. Этот дом давно уже находится в плачевном состоянии, он весь в маячках – это отметки, которые сигнализируют о том, что дом находится в аварийном состоянии, что трещины имеют сквозной характер, и дом нуждается либо в реконструкции, либо в сносе и расселении. Его жители неоднократно обращались к властям для того, чтобы те признали дом аварийным и включили его в программу расселения аварийных домов. Но власти не прислушивались, и программа реновации для жителей этого дома стала неким спасительным инструментом.

Закон не предусматривает для людей, которые живут в городском жилье по договору социального найма, равноценные компенсации, то есть либо деньгами, либо равноценной компенсацией в другом районе, а подразумевается только равнозначная компенсация. Это означает, что им должны дать квартиру в том же Тверском районе. Но здесь сейчас стартовых площадок нет и быть не может. Люди точно не будут расселены в новый дом.

Это тот случай, когда программа реновации действительно спасает жителей этого дома, но это случай уникальный, он как раз является тем самым исключением, которое подтверждает правило. А правило состоит в том, что программа реновации – фактически абсолютно непродуманный инструмент, не решающий самые главные проблемы жилищного фонда.

Я считаю, что градостроительная политика Москвы должна идти по пути сохранения облика города в нынешнем виде и поддержания этого облика для того, чтобы сохранить его для будущих поколений. Я помню, как выглядела столица в 90-е, в 2000-е годы. В тогдашней градостроительной политике были свои плюсы и минусы, но я категорически не согласен с той градостроительной политикой, которая есть сегодня. Сейчас во главу угла ставятся в основном не интересы развития общественного пространства, не сохранение облика и обновление его, а в основном финансовые интересы.

Сергей Медведев: Илья, как решать проблемы этого дома 1906 года постройки?

Илья Заливухин: Надо определиться, они собственники этого дома или нет. Но я бы не согласился с господином Якубовичем. Это не социальное жилье. Если набрать в "Википедии" "социальное жилье", там будет написано: это жилье, которое принадлежит государству, его нельзя купить, можно только арендовать. Возможно, у собственников этого дома есть ТСЖ, может быть, у них есть кусок земли под этим домом.

Вообще, нигде в мире государство никогда не стало бы строить собственникам новый дом: у нас это атавизм советского градостроительства. Мы воспринимаем город, власть и жителей как Советский Союз. При этом у нас уже есть собственность, под некоторыми домами уже есть земля, то есть мы почти перешли, но еще не до конца, к нормальному пониманию того, что город состоит из частных участков и частных домов.

Сергей Медведев: Реновация, выходит, вообще советский атавизм?

Илья Заливухин: Реновация действительно имеет цель дать лучшие условия людям, собственникам, причем тем, которые живут в чудовищных условиях. Я сам участвовал в программе реновации, мы делали комплексный проект на Головинский район совместно с бюро Тимура Башкаева. Жители, с которыми я лично общался, приходили, и каждый говорил: почему не сделать так, чтобы мы первыми переселились? У них чудовищные дома, но это их собственность. Власть им говорит: мы разработаем проект, пригласим хороших архитекторов, переселим вас, да еще и дадим больше метров. То есть это такой подарок – считайте, к выборам. Но это не та технология, по которой можно переделать всю страну.

Сергей Медведев: Реновация – это некий рецидив советского мышления? Мы 50 лет назад дали вам бесплатный дом, и сейчас мы опять за счет Омска построим москвичам новое жилье.

Мария Элькина: Это гибрид советского и постсоветского мышления. С одной стороны, конечно, советское мышление – мы идем к светлому будущему и сейчас хотя бы в одном отдельно взятом квартале его создадим. При этом в городе Светлогорске, на границе России и Финляндии, вы ставите пятиэтажки, которые очень страшно выглядят, и их никто в ближайшее время не будет реновировать.

А дальше вступает в силу еще один механизм, совершенно не советский, а рыночно-капиталистический: как мы будем это делать. Они говорят: давайте мы будем делать вот как – возьмем и заработаем на этом. У нас, например, сто квадратных метров, и мы можем на этой же земле без ущерба для качества среды построить, допустим, триста. Мы переселим те, кто здесь жил, на эти сто, а еще двести продадим.

Но здесь тоже есть некая дыра в нашем сознании, которая образовалась за последние 20 лет. Мы привыкли жить в ситуации экономического роста или его ожидания и абсолютно уверены, что все равно все купят. А это огромный вопрос, ведь тот спрос, который был, очевидно падает, и мы вообще не можем никак его прогнозировать, потому что он стихийный.

Илья Заливухин: Мы можем прогнозировать то, что в крупный мегаполис, в Москву люди будут приезжать и дальше. К 2050 году в Москве будет 40 миллионов жителей.

Мария Элькина: А я делаю ставку на 20 миллионов.

Илья Заливухин: Вы еще скажите: люди уедут обратно.

Мария Элькина: Ну, 22. Тенденция имеет обыкновение неожиданно переламываться.

Илья Заливухин: К этому должны быть какие-то причины.

Мария Элькина: Они могут быть самыми разными, от технологических до политических. Например, я работаю в основном из дома. Скоро можно будет находиться в Твери или во Владивостоке, а работать в Москве.

Илья Заливухин: Сидя в деревне или где-то еще, вы все равно будете стремиться к городским социокультурным благам. И не надо говорить, что 100% будут работать дома.

Мария Элькина: Москва предлагает не самое лучше качество городской среды. В какой-то момент я буду жить в центре Петербурга, а работодатель будет мне закидывать немного денег из Москвы.

Илья Заливухин: Давайте вы будете жить в прекрасном городе Торжке.

Сергей Медведев: Или в Вышнем Волочке. Это же страшно! Это распадающийся город.

Мария Элькина: Вышний Волочек распадается, в том числе, потому, что все стекается в Москву.

Сергей Медведев: Я хочу процитировать вашу статью про реновацию в "Репаблике" – о том, что здесь какая-то лошадь должна стоять впереди телеги. Впереди должны стоять некие ценности, некая социология, некоторая социальная сверхзадача, которая стояла в программе реновации. Стояла ли она в Москве? Были ли здесь заложены какие-то ценности, кроме стремления продать лишнюю дольку на квартиру?

Мария Элькина: Строительство хрущевок имело под собой идеологию, и она была своевременной: у каждого человека должен быть свой угол. И это была общемировая история. Население центра Парижа с 20-х по 70-е годы сократилось чуть ли не вдвое за счет того, что в квартирах появились кухни и ванные. В этих квартирах должно быть много света, много свободного общего пространства, много зелени, минимальный набор социальной инфраструктуры. Строился такой индустриальный город: ты ездишь на работу, на условный завод, ты на нем работаешь, получаешь некую фиксированную зарплату, но за это мы тебе предоставляем клумбу с цветами, детский садик, велосипеды, дом культуры и бог знает что еще.

Сейчас, конечно, у реновации есть идеология, но она немножко странная, это скорее не идеология, а проекция представления о хорошей жизни, чего, кстати, не скрывает главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов. Он же говорит, что хрущевки были ужасны, а мы должны построить что-то хорошее. Эта идеология буквально заложена в техническое задание. Там сказано: давайте у нас будет лучше городская среда, будет больше поликлиник, всего будет больше.

Илья Заливухин: Прежде всего, земли в городе больше не делают. Вы говорили про новые районы, про качество среды. В полях многоэтажное жилье строить нельзя – это просто везде запрещено. Далеко от метро, далеко от центра города – не выше двух этажей. Градостроительство во всем мире регулируется плотностью застройки относительно транспортного каркаса. Население в городах растет, и все пользуются транспортом. Есть районы около транспортных узлов, около метро, там можно увеличивать плотность населения, а есть районы, где ее нужно уменьшать.

Мария Элькина: Есть очень разные проекты по реновации: есть совсем бездарные, а есть правильные, очень крепкие проекты, которые на 100% решают поставленную задачу.

Сергей Медведев: Мне был интересен проект бюро Захи Хадид.

Мария Элькина: Они сделали совершенно модернистскую штуку, такой текучий красивый геометрический узор из домиков. В разных местах мира есть такие жилые дома, построенные по проекту Захи Хадид. Это всегда очень дорогое жилье. Кому-то страшно нравятся эти изгибы. Я могу себе представить, что через 20 лет так будет выглядеть жилье эконом-класса.

Сергей Медведев: Об эстетических особенностях московской реновации рассуждает архитектор, преподаватель Московской архитектурной школы Сергей Ситар.

Сергей Ситар: Я живу в самом центре на третьем этаже в центральном подъезде, все видимое пространство за окном занимает зелень, летом соседнего дома вообще не видно. Под окном два года вили гнездо дрозды, выводили птенцов. Конечно, архитекторы в ужасе от того, что может произойти на волне этой реновации (я просто не очень верю в то, что она может случиться в таких масштабах).

Это вообще касается того, как человек эмоционально переживает пребывание в пространстве в случае архитектуры. Можно прогнозировать, экстраполируя в будущее те тенденции, которые у нас есть на сегодняшний момент – это я называю горизонтальной темпоральностью. Она действительно существует, это темпоральность режима, который, можно сказать, в течение истории не менялся, такого базового режима мышления, когда развитие города – это просто освоение новых районов и реконструкция старых. На мой взгляд, само существование города определяется тем, что помимо вот этой горизонтальной причинно-следственной темпоральности есть еще то, что можно назвать темпоральностью вертикальной – это темпоральность трасформации сознания.

Но пока Москва в этом смысле, конечно, очень отстает от Европы, где люди просто с рождения ощущают себя включенными в этот процесс, ответственными за то, что строится. Это непрерывно обсуждается, в газетах есть колонки архитектурных критиков. А у нас архитектурная критика даже в 90-е существовала активнее, чем сейчас.

Илья Заливухин: Для меня реновация – это перепланирование постсоветской хаотичной территории. Реновация нужна не только Москве, но и всем остальным городам. Но под реновацией я понимаю не строительство за счет бюджета квадратных метров в подарок москвичам, а создание условий для того, чтобы собственники земли могли сами ее реализовывать.

Сергей Медведев: Это утопия.

Илья Заливухин: Нет. Я говорю сейчас не про Москву, а про другие города. У нас в стране нет бюджета для того, чтобы всем построить вместо пятиэтажек новые дома. Эти дома будут выходить из строя, и нужно сделать программу, как мы будем работать. То есть нужно сделать социальную, транспортную, инженерную инфраструктуру – три важных каркаса. Администрация города должна перемежевать землю.

Мы в своем проекте в Головинском районе закладывали именно это, то есть делали общественное пространство. Мы скрыли, например, реку Лихоборку, сделали парк. Все это сделано на городских территориях. Это станция наземного метро "Моссельмаш". Плотность населения увеличивается, а в тихой зоне южного района нашего экспериментального участка реновации плотность уменьшается. Там очень сильно заложен регламент плотности, регламент общественных пространств.

Нужно заложить программу устойчивого развития, чтобы реновация происходила по некоему алгоритму. Алгоритм тут вовсе не в эстетике, а в том, чтобы профессионально спланировать каждый клочок земли. Ведь это постсоветское пространство создает всю эту кашу, потому что дома уже не социальные, они уже в частной собственности. Иногда приводят опыт Германии: как там реставрируют дома и так далее. В Берлине приватизация была платной, никто не давал никому квартиры, все эти дома выставлялись на продажу, приходили люди, покупали дома и дальше арендовали квартиры. Поэтому их намного проще было переделывать или как-то развивать: владельцы приняли такое решение.

Сергей Медведев: Для вас смысловое ядро решения всей этой проблемы – это чувство собственности.

Илья Заливухин: Различение городской собственности и межевания. Межевание – это одна из самых главных вещей при строительстве.

Сергей Медведев: Тогда и пятиэтажки можно было бы оставить: они выкупают земли под собой и превращаются в такие пятиэтажки… Я знаю такие дома на ВДНХ.

Илья Заливухин: Надо поднимать налоги на землю. Если они могут жить в пятиэтажном доме и платить налог – ради бога.

Мария Элькина: Это один из самых очевидных путей, которым пошел бы среднестатистический европеец – он бы выписал собственникам квартир еще побольше земли и сказал: вот, у вас есть земля, распоряжайтесь. Вы можете разбить на этой земле огород, а можете сдавать ее в аренду ресторану.

В проектах реновации, причем не в одном, а как минимум в шести была сделана гениально простая вещь. Главная проблема индустриального модернистского города – в том, что он уничтожил собственно город. Город – это не дома, это улицы и площади. Это такой городской театр, где мы ощущаем себя хорошо. Мы любим старую Москву не потому, что там старые дома, это номер два, а потому, что мы можем по дороге зайти в кафе (Гоголь объяснил нам это все в повести "Невский проспект"). С тех пор ничего не изменилось. Трагедия модернистского города в том, что там этого нет: ты идешь по некоему пустырю в некий дом культуры. И в большом количестве проектов реновации архитекторы вернули эту улицу городу, то есть они таким образом распределили дома по периметрам, что там образовались улицы.

Есть такое простое правило: нужно ставить дома по красной линии, вплотную друг к другу или с не очень большими промежутками, и нужно по возможности делать открытые первые этажи и организовывать автомобильное движение так, чтобы это все-таки не было шоссе. Берлинская Фридрихштрассе отвратительно некрасива, но за счет того, что они сделали открытые первые этажи, там можно вполне сносно гулять, и всегда можно выпить чашку кофе.

Илья Заливухин: Но если это тихий район, и мы с вами делаем очень много магазинов на первых этажах, то откуда там люди? Это все тоже рассчитывается: где первые этажи должны быть с садиками, выходящими во двор, как часто делается в Европе. Не везде вы увидите улицы с магазинами или кафе.

Сергей Медведев: Я смотрю на условные Ватутинки или Балашиху, и там везде по первым этажам магазины живого пива, ломбарды, аптеки и парикмахерские. Это не создает ощущение города.

Илья Заливухин: Средний бизнес – нужно тоже понять, откуда он возьмется. От того, что вы дадите им помещение, не факт, что он сразу же возникнет.

Мария Элькина: Это не обязательно должен быть средний бизнес. Садики тоже прекрасно подходят. Когда у вас есть городской садик – это все-таки живая улица, по которой вам не страшно идти.

Сергей Медведев: Хочу всем пожелать, чтобы вслед за архитектурной реновацией в России состоялась реновация общества, реновация политической системы, реновация самой страны.