Документальное кино, пространства, путешествия, судьба. Москва Натальи Горбаневской: Красная площадь, институт Сербского, дворик и дом, откуда она эмигрировала. Ереван шестерых музыкантов: тайные богемные карманы, площадь Азнавура, кинотеатр "Москва", памятник Ленину в частном дворе, старый Ереван и район Шенкавит, джазовые клубы; воспоминания о блокаде девяностых и память о геноциде. Москва и Памир певца и гастарбайтера Абдумамеда Бекмамадова, лауреата "Золотой маски" и героя спектакля "Акын-опера". "Долгая дорога беспонтовая" путешественников по русским и восточноевропейским городам: абсурд, ужас и юмор. Фильмы программы фестиваля "Артдокфест".
Режиссеры Ксения Сахарнова, соавтор фильма (с Кириллом Сахарновым) "Наталья Горбаневская: я не героиня"; Татьяна Данильянц, автор фильма "Шесть музыкантов на фоне города"; Анна Моисеенко, фильм "Песни Абдула"; Дмитрий Калашников, документальная трагикомедия "Дорога".
Елена Фанайлова: "Записки о характерах и городах" называется сегодняшняя программа. Речь пойдет о четырех документальных фильмах, которые входили в программу Фестиваля документального кино "Артдокфест". Хочу представить наших гостей. Это Ксения Сахарнова, режиссер, соавтор с Кириллом Сахарновым фильма "Наталья Горбаневская: я не героиня"; Татьяна Данильянц, "Шесть музыкантов на фоне города" (это шесть замечательных армянских музыкантов на фоне Еревана), и Анна Моисеенко, "Песни Абдула" (рассказ о человеке, который проживает свою жизнь в таком двойном регистре, с двумя идентификациями - он певец и гастарбайтер одновременно). На связи с нами по скайпу из Петербурга - Дмитрий Калашников, автор фильма "Дорога", где тоже весьма специфические отношения человека и пространства, не говоря о сложном темпоритме, в котором этот фильм устроен.
Почему я хочу говорить о характерах и городах? Потому что для меня совершенно очевидно, что каждый из ваших героев входит в какие-то особые отношения с пространством города. Танин фильм наиболее показателен в этом смысле, потому что каждый из шестерых музыкантов просто ходит по городу или в какой-то локации находится и рассказывает историю. У Ани Абдул, или как его правильно зовут...
Анна Моисеенко: Ну, на самом деле его зовут Абдумамад Бекмамадов, но это такой творческий псевдоним - Абдул.
Елена Фанайлова: Он существует в пространстве Москвы в виде гастарбайтера и одновременно театральной звезды, так получилось, и в пространстве своей памирской деревни он существует в виде такого хозяина или мужа и отца большой семьи. И у Ксении Наталья Евгеньевна Горбаневская, во-первых, находится все время в путешествиях и находится в очень сердечных, я бы сказала, отношениях и с Москвой, и с Парижем, и с Вроцлавом. А про фильм Дмитрия я хочу сказать, что это вообще такая история про города, это такая типичная вендерсовская история про путешественников, которые едут через какие-то немыслимые городские и не городские пространства.
Я хочу, чтобы вы подтвердили или опровергли мое это наблюдение обо всех вас. Для вас важна эта вторая линия отношений героя и пространства?
Татьяна Данильянц: На самом деле, весь этот фильм "Шесть музыкантов на фоне города", или как он называется в английском варианте - "Six musicians and the city".
Елена Фанайлова: И город.
Татьяна Данильянц: Да. Есть некоторые нюансы с переводом, это более корректный и более точный перевод. Мои предыдущие два фильмы были посвящены городам, они были посвящены Венеции, это диптих "Сад, который скрыт" и "Венеция на плаву". И тема отношений человека внутри города и города внутри человека, она для меня как бы очень смыслообразующая. И в связи с тем, что я связана с Арменией последние десять лет очень крепко... Я на четверть армянка и только десять лет назад я обратилась к своим этим армянским корням, но в Ереване у меня нет родственников, мои родственники из Тбилиси, где я совсем недавно побывала впервые, и из Нагорного Карабаха. Но Армения, Ереван стал для меня очень важным городом, вместе с Венецией, потому что этот человеческий потенциал, который я там обнаружила, человечество, которое я обнаружила в Ереване, оно меня не оставило настолько равнодушной, что я решила сделать вот такое приношение городу. Но поскольку для меня знакомство с Ереваном началось именно с музыки, вот как раз один из самых первых участников этого фильма - Форш - такой знаковый джазмен, шансонье, очень известный в Ереване и в армянской диаспоре по всему миру, вот он был первым отправным пунктом, первым персонажем, который меня сильно зацепил, и таким образом возникла идея - на пересечении вот этого приношения городу Еревану и удивительных музыкантов, которые окрашивают этот город в совершенно удивительные тона, цвета, нюансы, таким образом на перекрестке этих двух желаний и возможностей возник этот фильм. Поэтому город в этом фильме - основной герой.
Ксения Сахарнова: Для нас очень важно было показать Наталью Горбаневскую не только так, как ее привыкли видеть. Ее обычно представляют в первую очередь как диссидента, участника легендарной демонстрации, правозащитника... У нас была немножко другая задача, мы хотели показать ее в первую очередь как поэта. И это действительно было так, она был в первую очередь поэт, и замечательный поэт! Мы хотели это раскрыть. Но также показать ее характер, ее, в том числе, страсть к путешествиям, показать, каким она была живым человеком. У нас есть и съемки в Москве, которую она очень любила. Она ведь долго не могла приезжать в Москву, он смогла это делать только с середины 2000-х годов, когда у нее появилось гражданство польское. Москва ей была очень дорога. Она у нас и в Париже, ну, Вроцлав - там без нее. Есть еще очень важный фрагмент с "Пилорамы", уже не существующего форума.
Елена Фанайлова: Чудесный. Я вспомнила, кстати, подход Сергея Лозницы с фильмом "Аустерлиц". Имеется в виду, когда Наталья Евгеньевна появляется на “Пилораме” в легком платье и в шлепках, с рюкзачком, и рядом какие-то девицы в шортах и купальниках... Ровно та идея, которую Лозница трагически педалирует, что мы легкомысленно относимся к местам трагической памяти, а здесь все очень естественно. И девушка, которая походкой модели проходит к этой ужасной вышке. В этом есть определенный смысл. И Наталья Евгеньевна себя там совершенно естественно чувствует, мне кажется.
Аня, и у вашего замечательного героя своя Москва, и этот контраст Москвы рабочих окраин и "Золотой Маски", которую он, в конце концов, получает, это, конечно, великая история.
Анна Моисеенко: Да, для меня очень важны были, на самом деле, разные пространства, в которых он живет. Я снимала про разные линии жизни одного человека, который по-разному в них проявляется, по-разному даже выглядит и ведет себя там, разный ритм, все абсолютно разное. Он настоящий артист! И у меня есть Москва мигрантская, то есть Москва, где он обычно в униформе, он работает то строителем, то грузчиком, то кем придется, и квартиры мигрантские, в которых они живут все вместе. И там есть Москва театральная, это и Театр.док, и конечно, он выходит на сцену Большого театра и получает "Золотую Маску", он приходит на фуршет и видит всех красивых, нарядных людей вокруг, и так качает головой в конце, очень странно себя там чувствуя. При этом есть еще Памир, его родина, дом, где живет его семья. И для меня было очень важно, как он перемещается по всем этим пространствам и как в них проявляет себя. Поэтому, конечно, эта тема очень важна.
Елена Фанайлова: Дмитрий, а у вас, собственно, мы не видим ни одного лица ваших героев, но мы слышим их голоса бесконечно. История человека в замкнутом пространстве автомобиля, а с другой стороны, в очень разомкнутом коммуникативно. Мы видим пролетающие мимо города, какие-то буквально отношения, в которые люди вступают с ним. Это было какой-то вашей задачей или это вышло случайно?
Дмитрий Калашников: Для меня было важно, что это бесконечное путешествие по бескрайней России, где города, сельские местности, трассы постоянно перемежаются, и мне было важно показать пространства и их разнообразие. Именно конкретные отношения, чтобы важен был город конкретный, таких, наверное, всего два-три эпизода в фильме. Скажем, эпизод, где есть Кремль, ну, там, очевидно, было важно для меня, и перед этим был эпизод, где по какому-то провинциальному городу они едут к Кремлю, это или окраина большого города, или провинция...
Елена Фанайлова: У меня такое ощущение, что это Псков или Новгород. Такие вот русские города с кремлями.
Дмитрий Калашников: Возможно. Для меня было важно абстрактное путешествие по бескрайней России.
Елена Фанайлова: И вам это удалось.
Предлагаю посмотреть фрагмент из фильма "Наталья Горбаневская: я не героиня".
(Отрывок из фильма)
Елена Фанайлова: Это один из фрагментов реконструкции. Конечно, я не могла себе отказать в удовольствии дать хронику Радио Свобода, которую вы использовали, а Наталья Евгеньевна много лет сотрудничала в качестве фрилансера с Радио Свобода. Насколько легко она и Павел Литвинов пошли на то, чтобы повторить этот жест - пойти, сесть там опять у Лобного места? Потом еще более сложный фрагмент, когда она ходит со своими друзьями и коллегами вокруг Института Сербского и вспоминает то, что было, наверное, потяжелее выхода на Красную площадь. Вот насколько она была готова к этим повторам, так сказать?
Ксения Сахарнова: Вы знаете, она, конечно, уставала от этого. Вот этот вопрос - "Почему вы пошли на площадь?" - вот она пошла один раз, ей было 32 года, и всю жизнь она отвечала на этот вопрос! Ну, какое-то время она молчала, и там есть в фильме эпизод, когда она говорит, что "я 20 лет почти молчала, потому что я устала об этом говорить". Это касается рассказов о карательной психиатрии, обо всем. Но потом, она сказала, "я поняла, что все забыли все, поколение сменилось, и нужно опять говорить". Поэтому сказать, что она прямо с радостью шла на эти съемки... Она вообще не любила сниматься. Вы знаете, это было очень забавно, мы ее, конечно, доставали с этой камерой и там, и сям, мы нестандартно подходили к делу, нам нужно было снять не только интервью, а вот снять за работой, на прогулке... И она в сердцах говорила: "Ребята, ну, вы уже все с меня сняли! Уже оставьте меня в покое!" (смеются) А вот читать стихи она была готова всегда, в любом состоянии. Но она просто понимала, что это ее миссия - рассказывать про это, поэтому она шла на это. Может быть, ее еще подкупала наша молодость, что нам интересно это, и ей хотелось передать опыт, ей было интересно встречаться с молодыми гражданскими активистами. Собственно, эти съемки были сделаны для нашего первого фильма "Пять минут свободы", который вышел пять лет назад и заканчивался кадрами митинга на проспекте Сахарова. Там мы проводили параллели между диссидентами и молодыми гражданскими активистами. Просто очень многие те съемки не вошли в фильм, и все время мы думали о том, что их нужно показать зрителю. И когда она ушла из жизни, был такой толчок дан, мы просто поняли, что мы обязаны что-то сделать для ее памяти, и решили сделать этот фильм.
Елена Фанайлова: И там, конечно, совершенно чудесные рассказы о ней, о ее слабостях, о том, что она была дурной хозяйкой какое-то время, и сыновья не могли читать ее стихи до ее смерти фактически. Отлично, что вы показали ее сыновей, потому что это такая скрытая, в общем-то, от публики часть, а они какие-то чудесные, потрясающие, теплые мужчины, взрослые уже оба, и очень трогательные.
Ксения Сахарнова: Просто важно, почему фильм называется "Я не героиня", потому что вот эта героизация диссидентов - они постоянно с этим сталкивались, и Наталья Евгеньевна всю жизнь говорила: "Да не героиня я". Она раздражалась страшно, когда ее называли - герои, герои. Поэтому это как бы ее желание - "я не героиня". И даже был эпизод, который не вошел в фильм, когда вот была последняя акция, она всегда охотно к Лобному месту шла, потому что это были ее дорогие воспоминания, чем бы они ни завершились, во что бы они ни вылились потом, в эту психушку и все. Все равно она с удовольствием ходила на Лобное место. И вот последняя съемка как раз, это был 2013 год, которой заканчивается наш фильм, - акция памяти, фактически повторение акции с большим плакатом "За вашу и нашу свободу", это был плакат, собственно, из фильма "Пять минут свободы", они у нас просили для этой акции, и я передавала ребятам плакат. И там как раз в толпе она говорила: "Я не героиня! Я не героиня!" - много раз повторяла. А ей говорят: "Героиня!" В общем, это была ее воля. И поэтому мы хотели показать ее вот живым человеком, какой она была хозяйкой, что она не красилась совершенно, курила бесконечно... Для меня был подвиг, когда был первый показ нашего фильма в Сахаровском центре "Пять минут свободы", он шел 90 минут, и она высидела и ни разу не вышла курить! (смеется) Я думаю: ну, вот, значит, фильм получился. Горбаневская досидела без сигареты.
Елена Фанайлова: Сейчас хочу к Таниному фильму перейти. Я выбрала для просмотра и обсуждения не самый веселый фрагмент. У вас, конечно, фильм очень разнообразный, потому что люди, рассказывая о разных исторических локациях Еревана, обращаются к этим временам, и там есть некоторые моменты, связанные с советской богемной ностальгией вокруг площади Азнавура и кинотеатра "Москва", есть эпизод, связанный с конструктивистским районов Еревана, есть эпизод, связанный с Музеем современного искусства. Но я выбрала, может быть, самый нелегкий момент для всех участников этого фильма - это люди вспоминают блокаду Еревана, тяжелые годы в начале 90-х.
Левон Малхасян: Кто-то назначил мне встречу в 10 утра у кино “Москва”, очевидно, серьезное дело было. Это был пик холода, темноты блокады, декабрь. Утром я просыпаюсь в носках и свитере, потому что невозможно без этого было засыпать, натягиваю джинсы, какую-то куртку, небритый, холодный выхожу из дому. Угол улиц Абовяна и Московской, выхожу на этот угол, еле тащу ноги, проклиная этого парня, который в десять утра вытаскивает меня на этот холод, и вижу: стоит РАФ прямо на углу, колес нет, вместо колес какие-то деревяшки. Машина раздолбанная, забрызганная, дверей нет, а на задней части багажника мелом криво написано Change. Я начал рыться в карманах, чтобы что-то найти, хоть купить сигареты, нашел какую-то двадцатку долларовую, она была в жутком состоянии, очевидно, джинсы стирали вместе с этим долларами. Я подошел к этой пустой двери, людей нет, очевидно, они там в глубине, я протянул эту двадцатку и говорю: поменяйте эти доллары разнесчастные. И через минуту появляется рука, человека нет, в руке мои армянские драмы, и на драмах стоит стопка водки в граненом стакане. Из глубины раздается голос: Малхас, спокойно пей, чистый виноград. Очевидно, они увидели через свой рифленый проем, что я не в той кондиции. Ну, я выпил эту водку, взял мои драмы, стопку положил в ту же руку, сказал “спасибо”, и спустился на площадь.
Лилит Пипоян: Это было с 1992 по 96 годы, четыре или пять лет. В девяносто шестом наконец установился свет, и мы были уже не в темноте. Четыре года такие на наше поколение пришлось. Я помню, когда родители говорили: вот, во время войны… Но и мы тоже пережили это. Тяжело было. Болезни, в очередях умирали люди за хлебом. За керосином очереди стояли. Нам было тяжело еще и потому, что мы были родители с двумя детьми, полная семья, поэтому нам не полагалось никакой помощи. Какая-то помощь была неполным семьям, им выдавали топливо, нам не выдавали. Практически не осталось во мне никакого воспоминания об этих годах. Жалко, конечно, времени, но поскольку шло какое-то восстановление справедливости, эти годы были посвящены тому, чтобы восстановить сломленный дух, и чтобы изгнать из себя этот образ жертвы. И мы заплатили цену за это.
Елена Фанайлова: "Армянский военно-морской оркестр" - так называется группа, которая выступала в финале отрывка, и ее главный герой - Арто Тунчбояджан, который говорит в этом фильме: "Я назвал свою группу так (в сухопутном городе), чтобы люди понимали, что можно иметь лодку и паруса, и воду, если у тебя есть чистое сердце и желание это делать". А первыми выступали в этом отрывке музыкант Левон Малхасян, джазовый музыкант, и Лилит Пипоян, бард и композитор.
Таня, кто этот последний великий человек, известный в мире мировой музыки?
Татьяна Данильянц: Последний герой - это Арто Тунчбояджан, который родился в Турции. Надо сказать, что во время съемок он был очень откровенен и говорил какие-то вещи, которые, может быть, он не часто говорит. В частности, он говорил, что во время, когда он рос, а сейчас ему под 60, петь на армянском языке было невозможно, было как бы негласно запрещено. И вот этот человек, что называется, сделал сам себя, он уехал в Америку, там сделал блестящую карьеру, он лауреат премии Грэмми и "World Music Award". И он играл с очень известными, замечательными музыкантами, всемирно известными, его очень любит Борис Гребенщиков. Моя задача была рассказать о его судьбе, рассказать, как человек обретает свои корни в уже зрелом возрасте, уже в возрасте 40 лет, когда он впервые оказался в Ереване, и что из этого выходит. И насколько эти связи диаспоры, связи армян, живущих не в Армении, с их местом, к которому они все тянутся, которым является Армения, насколько эти связи принципиальны, насколько они их подпитывают. И очень интересный момент, я недавно была на ITFA, в Амстердаме, и случайно оказалась за одним столом с турецким режиссером. И когда я ему рассказала, что мы закончили работу над этим фильмом, и в этом фильме участвует Арто Тунчбояджан, то режиссер невероятно возбудился и сказал: "Я хочу посмотреть этот фильм!" Я поразилась, я сказала: "Скажите, а в Турции как относятся к Арто?" И он сказал: "Это наш национальный герой, это наш национальный певец." То есть несмотря на то, что этот человек в фильме откровенно говорит, конечно, об очень сложном опыте адаптации в турецком обществе, все-таки его значимость как музыканта поверх границ, она для прогрессивных турок очевидна. А что касается названия группы, это еще и иронично, потому что Армения потеряла все свои водные ресурсы, поэтому, конечно, это помимо еще высокого смысла, о котором он говорит, что это сила духа, которая толкает корабли без воды, это еще и шутка, и ирония о нынешнем территориальном положении Армении.
Елена Фанайлова: Мне кажется, ирония персонажей - это крайней важная интонация для фильма. Рассказ о блокаде Малхаса, он же об этом - о национальном характере, так сказать, о том, что страшно тяжело, но пространство для шутки остается. При том, что внутри фильма есть и трагические напоминания о геноциде, еще о каких-то сложных моментах истории, теплая восточная ирония там присутствует.
Татьяна Данильянц: Мне это было очень важно. Когда я приступала к этому материалу, которому предшествовали многие годы исследований, это все-таки не мой родной город, я там не родилась, мне было очень важно удержать этот баланс между трагедией и комедией, потому что они всегда рядом. И этот рассказ Малхаса на показах всегда сопровождается смехом в зале, потому что он говорит о безусловно сложных годах, но при этом история с рукой, которая вышла из киоска с надписью change, немножко облегчает. Отсюда этот армянский юмор и, конечно, армянское радио. (смеются)
Елена Фанайлова: И тут прямой переход к фильму Анны Моисеенко, потому что вот уж фильм, полный восточного юмора. самоиронии и бесконечного артистизма. Посмотрим эпизод из фильма, который представляет собой, на самом деле, часть спектакля в Театр.док, это "Песня Абдула", который поставил Всеволод Лисовский.
(Отрывок из фильма)
Абдул поет:
Косточка сладкая, жемчужина моя,
Хорошие памирцы, мы приехали в Москву.
Нет места в квартире,
Пятеро спят на диване, пятнадцать на полу.
Брюки подложу под голову вместо подушки.
Косточка сладкая, жемчужина моя,
Хорошие памирцы, мы приехали в Москву.
Елена Фанайлова: У этого жанра есть какие-то народные основы? Вот я пыталась для себя определить, кто он - бард, какой-то рассказчик в жанре стенд-ап, человек, который пишет песни, полные юмора и социальной критики? Вот что это такое?
Анна Моисеенко: Да, вот почему я решила снимать фильм, потому что меня заинтересовали эти песни. И там есть второй фрагмент из спектакля Театра.док, который назывался "Акын-опера", спектакль Всеволода Лисовского. И в этом спектакле Абдул исполнял народные песни, памирские и таджикские, на его родном шугнанском языке. То есть это были настоящие народные песни, в традиции импровизации и рассказа своей истории через песни. А истории Абдул рассказывал из своей жизни, рассказывал истории и пел народные песни. И в показанном фрагменте песни не из спектакля, а снятые специально для фильма. Мы сделали это, чтобы просто стилистически не разрывать, а на черном фоне сняли песни специально для фильма, и эти песни уже то, с чем мне хотелось работать в кино. Я узнала, что Абдул выступает как современный художник, на самом деле, потому что он берет народные песни, не только памирские, там есть еще таджикские, афганские песни, и пишет собственные тексты. То есть музыка та же, ее все знают, все знают эти песни, и он оставляет часть народного текста, но пишет и собственный текст, очень часто юмористический, но не всегда, где обыгрывает как раз все стереотипы на тему миграции, и там есть какая-то социальная критика, как они живут в Москве, как они живут на Памире, и это работа с традицией. И надо сказать, что эти песни не все принимают, то есть в его среде и в Таджикистане не всем, на самом деле, нравятся его песни. И даже те, кто помогали мне переводить песни, не все были готовы их воспринимать. Один из переводчиков, например, сказал, что это в какой-то степени оскорбительно: "Представьте себе, если бы кто-то взял вашу песню "Катюша", которую все любят, и написал бы современный текст про то, как он, например, работает или пять человек спят в одной комнате". Я сказала: "Ну, и отлично, это была бы хорошая работа". То есть не все, на самом деле, готовы принимать это, считая опошлением каким-то.
Елена Фанайлова: Там есть эпизод, когда он на Памире, у себя в родной деревне, выступает с подобным произведением, и все хохочут невероятно! Потому что там рассказывается о том, как прекрасно таджику живется в Москве, как он становится мерчиндайзером... Есть еще важная ветка - я второй фрагмент из этого фильма хочу показать, - связанная с дочерью. Он забирает ее, в конце концов, в Москву, то есть помогает ей перебраться, и все заканчивается хорошо, она выходит замуж. И вот страдания отца в связи с проблемами дочери...
(Отрывок из фильма)
Абдул поет:
Среди ночи приходит с работы, рано утром уходит.
На цыпочках ходит по квартире, чтобы не разбудить других.
Наши красавицы вот так работают в Москве.
Мое сердце, доченька, обливается кровью,
Не знаю, как помочь, никто здесь не будет жалеть тебя.
Лишь ты сама себе можешь помочь.
Скажите тогда, кому нужна такая страна и такая Родина?
Елена Фанайлова: "Кому нужна такая страна и такая родина?" - на этот, в общем-то, риторический вопрос, в то же время горький и тяжелый, отвечают по-своему и герои фильма "Дорога" Дмитрия Калашникова. Фильм этот, я бы сказала, полон черного юмора. Герои там иначе, как русским матом, не разговаривают. Поэтому, например, нам было очень трудно выбрать фрагменты для показа, и мы остановились на песне "Аукцыона" и Леонида Федорова. Но люди, которые будут смотреть эту видеоверсию, поймут, о чем там, собственно, речь. Это какие-то дикие, невероятные приключения водителей на просторах нашей родины и отчасти Европы, записанные на видеорегистратор. И это феерическое зрелище.
(Отрывок из фильма)
Елена Фанайлова: Возникает естественный вопрос к автору этого фильма, во-первых, откуда такой огромный объем материала с видеорегистраторов? И второе, у нас такое чувство, что все-таки часть фильма - это постановочная история.
Дмитрий Калашников: Весь материал - из интернета. Его в интернете очень большое количество, в основном из России, но и из стран СНГ, потому что, мне кажется, у нас каждый второй, наверное, имеет в машине регистратор, и, соответственно, когда что-то случается, какая-то авария или что-то странное, смешное происходит, человек записывает это и скидывает в интернет. Поэтому объем там колоссальный, можно найти все что угодно, ну, определенные категории там - трагическое и комическое. Я старался на грани вот трагического и комического как-то держаться, переходя то в одну, то в другую сторону. В основном все Россия. Насчет постановочных эпизодов, нет, я специально ничего не снимал, я занимался только совмещением эпизодов между собой, и в этом заключалась моя работа. Там во всем фильме есть один постановочный кадр - это реклама, в фильме он есть. Я когда делал монтаж, я об этом не знал, узнал потом, чуть позже, на финальных стадиях производства. Но он настолько вписывается - там танк заезжает на автомойку - в общее безумие какое-то, и я видел другие кадры, реальные, с танками, проезжающими по трассе, по городу и так далее, поэтому у меня даже не возникло ощущение, что это постановка. Я пытался отобрать те эпизоды, где видео и аудио как-то так совмещается, что создается иногда ощущение срежиссированности происходящего. Потому что многие эпизоды имеют даже какое-то развитие внутри себя, хотя все это происходит совершенно случайно.
Елена Фанайлова: А этот эпизод с танком на каком пространстве? Это юг России, Новороссия, или что это такое?
Дмитрий Калашников: Это просто какая-то автомойка, сложно определить конкретное место. Лето, автомойка, стоят машины, пыльная дорога с активными движением, заезжает танк, и его моют.
Елена Фанайлова: Претензии, которые я слышала от ваших критиков, что довольно много русского мата, постоянным фоном он идет. Так реально разговаривает народ в интернете?
Дмитрий Калашников: Он реально разговаривает так даже не в интернете, а в жизни. Эпизоды без мата - это, значит, звучит радио. Если в машине есть ребенок, чаще всего тоже мата нет. Но подавляющее большинство используют мат. Мы же видим людей, находящихся в критических ситуациях, экстраординарных, или что-то страшное происходит, или что-то смешное, и видимо, это нормально - реагировать матом на происходящие ситуации.
Елена Фанайлова: О людях, находящихся в критических и экстраординарных ситуациях, в том числе, наша передача и ваши фильмы.
И я хотела завершить наш разговор фрагментом из фильма о Наталье Горбаневской. Это ее финальный монолог, где она говорит об опыте выхода на улицу. И мне кажется, это чрезвычайно важный и актуальный текст для нынешнего времени. Она говорит о ненависти и о любви. Этот эпизод кажется мне выдающимся. Это, конечно, завещание Горбаневской.
(Отрывок из фильма)
Наталья Горбаневская: Очень часто встречаюсь с чувством ненависти. Я думаю, в Польше все удалось еще и потому, что они где-то с восьмидесятого года пели песню. Ее пел в Польше Качмарский, но сочинил ее один польский эмигрант в Швеции, Натан Танненбаум: “сохрани нас, Боже, от ненависти”. Не потому, что я считаю, что менты или власти такие хорошие, что их не надо ненавидеть. Я думаю, что мы такие хорошие, что нам никого не надо ненавидеть. Ненавидя, мы себя разрушаем, а не их. И по крайней мер, выходя – когда уже разгоняют, я понимаю, бывает очень трудно удержаться – но выходя, нужно идти с открытым сердцем. С тем, что, может быть, ты поглядишь в глаза этому спецназовцу, и он поглядит тебе в глаза. И вдруг, может быть, на полсекунды вы поймете друг друга. А может быть, он вернется домой или в казарму, и уже не на полсекунды задумается. Вот это и есть: поглядеть в глаза друг другу, а не враг врагу.
