Ссылки для упрощенного доступа

Ахмед Бурич: "Начинается выстрелом, завершается пулей"


Музыканта, журналиста, сценариста, киноактера, но в первую очередь поэта и эссеиста Ахмеда Бурича считают одним из лидеров зрелого поколения южнославянских литераторов, пишущих на этнолектах языка, который прежде назывался сербскохорватским. В родной для Бурича Боснии и Герцеговине теперь три официальных языка: сербский, хорватский и боснийский, лексические различия между ними постепенно возрастают, но все еще не являются препятствиями для общения.

Бурич, зарабатывающий на жизнь колонками, репортажами и интервью в ведущей сараевской газете Oslobođenje, получил признание читающей публики в начале 2000-х годов, когда в свет вышел его первый стихотворный сборник "Бог транзиции". Затем последовали поэтические книги "Последние слезы нефти и крови", "Высокое давление", "Родной язык", сборник коротких рассказов "Девять с половиной" и сборник эссе "От Ивана до Азизы". Бурич – мастер жесткого публицистического слога, романтичной, почти в духе акмеизма, слегка упаднической песенной строфы и постмодернистского аритмичного стиха. Разносторонность таланта – характерное явление для бывшей Югославии, как, впрочем, и для других относительно замкнутых языковых пространств, для которых типичны и творческий мультиинструментализм, и параллельная работа в разных жанрах высокой и массовой культуры. Таковы особенности интеллектуальной атмосферы стран с небольшой территорией и подробными деталями культуры.

Мне нравится подтрунивать над миром, выворачивать его язык, его явления и смыслы наизнанку

Есть у Боснии и другие всем известные особенности, куда более печальные: общественно-политические преобразования в этой стране обернулись в первой половине 1990-х годов жестокой войной, унесшей не менее 200 тысяч жизней и превратившей в беженцев почти два миллиона человек. Совместную жизнь боснийских сербов, хорватов и мусульман так и не удалось с той поры толком склеить: взаимные претензии и обиды не исчерпаны, память о военных преступлениях и разорениях все еще свежа. Три национальные общины существуют в Боснии и Герцеговине пусть не в состоянии открытого конфликта, но в обстановке сильного взаимного недоверия; живут рядом, но не вместе. Это не относится к тем деятелям культуры, которые, как Бурич, мыслят поверх национальных барьеров, но объединенных усилий слова и песни далеко не достаточно для того, чтобы победить политическую инерцию и общественные предрассудки.

Рефлексия на военные темы, на которые накладывается трудный опыт расставания с югославским коммунизмом, составляет главное содержание современных боснийских культурных процессов. Совсем по-разному и с разными идеологическими знаками эти процессы осмысливают все без исключения международно известные дети Боснии и Герцеговины: кинорежиссеры Эмир Кустурица и Данис Танович, писатели Миленко Ергович и Джевад Карахасан, музыканты Горан Брегович и Эдин Карамазов, киноактер Бранко Джурич и киносценарист Абдула Сидран.

В год своего пятидесятилетия Ахмед Бурич написал короткий роман, название которого можно перевести так: "Тебе ржака, что меня зовут Дональд?" Это монологические размышления о войне и мире вымышленного персонажа по имени Дональд Меербах, внука боснийской мусульманки и попавшего в партизанский плен в конце Второй мировой войны немецкого солдата. Дональда, дитя бетонных джунглей 1970-х, воспитывали не только родители, но и сараевская улица, он вырос резким ушлым парнем, который лечит комплекс своей национальной непохожести необъяснимыми для посторонних поступками. Новая война отправила Дональда в правительственную (преимущественно мусульманскую) армию Боснии и Герцеговины, изломав и закалив его характер еще сильнее. Разорванный мир странного боснийского немца, потомка врага народа, оказавшегося в обстановке новой всеобщей вражды, есть сколок разбитого мира Боснии и Герцеговины. О том, как этот мир разлетелся вдребезги и возможно ли, нужно ли его собрать обратно, мы и беседуем с Ахмедом Буричем за чашкой кофе в сараевском книжном клубе Buybook, издательство которого и выпустило книгу "Тебе ржака, что меня зовут Дональд?".

– Босния и Герцеговина за последние четверть века так переменилась, что в вашей стране появился даже новый государственный язык, а это для работающих со словом профессионалов немаловажно. Один из ваших поэтических сборников, видимо, не случайно называется "Родной язык". Вы на каком языке говорите, поете и пишете?

Кто-то вокруг нас должен заниматься соединением разных конструкций, не только соединениями техническими и механическими, но и восстановлением контактов и связей между людьми

На том же языке, на котором меня научили разговаривать родители, на том же самом, который мне преподавали в школе. Вопрос о том, существует ли боснийский язык и как он отпочковался от сербскохорватского - скорее не лингвистического, а политического плана, и до тех пор, пока язык в моей стране будет инструментом политики, споры о том, как он называется, не прекратятся. Я всегда писал и теперь пишу так, как думаю, так, как мне проще изложить свою мысль. Последняя моя книга написана на сараевском диалекте, который складывался в моем городе десятилетиями, если не веками, и который любой человек, родившийся в бывшей Югославии, моментально отличит от других говоров. Это арго, с жаргонными словечками, которые вы услышите в Сараеве повсюду: и в кафе, и на вокзале, и в подворотне; так, со своими "примочками", говорят и интеллектуал, и простолюдин. Как я принимал решение, что книгу буду писать именно на этом диалекте? Да никак, с самого начала мне стало понятно, что Дональд с его образованием, воспитанием, простецкими манерами по-другому говорить и не сможет, и не захочет.

Кроме того, этот диалект близок ироничному восприятию жизни, которое, как мне хотелось бы верить, свойственно и писателю Ахмеду Буричу. Мне нравится смехачество Даниила Хармса, если хотите точного определения стиля, мне нравится подтрунивать над миром, выворачивать его язык, его явления и смыслы наизнанку. Отсюда и жаргонизм в названии романа – классическое слово "смешно" здесь ну совершенно не подходит, оно не передает манеры общения того круга, в котором вращается Дональд Меербах.

– Раз уж мы заговорили о названиях, то вот еще вопрос, связанный с тем, что вы чередуете в своих занятиях литературу и рок-музыку. Почему вы выбрали название Kablovi – "кабеля", "переходники", "электрические шнуры" – для своей группы?

– Такое название звучит в дигитальную эпоху и правда несколько старомодно. Однако мне нравится, потому что в нем живет меланхолический блюз и потому что кто-то вокруг нас должен заниматься соединением разных конструкций, не только соединениями техническими и механическими, но и восстановлением контактов и связей между людьми. Кто-то должен выполнять функцию передатчика слов и идей, склеивать мир, иначе он разлетится на мелкие осколки.

Kablovi. Композиция Grad

– Осмысление травм распада югославской федерации, как кажется, остается в центре общественной дискуссии в Боснии и Герцеговине. СФРЮ развалилась четверть века назад, мирный договор в Дейтоне подписан в конце 1995-го, уже два с лишним десятилетия прошло с той поры. Выросло новое поколение боснийцев, которое не помнит ни маршала Тито, ни войны, знает об этих событиях только по рассказам родителей и дедушек-бабушек. Почему темы распада остаются столь важными для Боснии, в том числе и для вас? Почему на обложке вашей новой книжки – пятиконечная партизанская звезда?

– Во-первых, потому что такая звезда – клеймо, которое стоит на каждом, кто родился в югославскую эпоху, а я как раз из таких. Одну половину жизни я прожил при одной социальной системе, вторую половину – при другой. Но вы не до конца прочитали символику рисунка на обложке: красная звезда наложена на немецкий флаг. Я слышал, что именно так – пятиконечная звезда на черно-красно-желтом-полотнище – должен был выглядеть флаг немецкой автономии, которую Иосип Броз Тито вроде бы планировал создать на севере нынешней Сербии. До Второй мировой войны немецкое меньшинство в Югославии было многочисленным, по меньшей мере в несколько сотен тысяч человек. Но если такая идея у маршала и была, ничего из нее не вышло: после победы над нацизмом немцев лишили гражданских прав, сто или двести тысяч человек интернировали, многие уехали, кого-то расстреляли или посадили. Дональд из моей книги – не совсем немец, не совсем югослав, не совсем южный славянин: от одних ушел, к другим не пришел. Его поступки определяет странная логика: он говорит на сараевском диалекте, потому что он – босниец в третьем поколении, но у него чужое, смешное и странное для других имя, и с этим ничего нельзя поделать.

До тех пор, пока основой политики будет национальная рознь, содержание культурного процесса не изменится

Теперь подробнее о посткоммунистических и военных травмах. Ваш советский коммунизм был не таким, как наш югославский, но обе страны обрушились со страшным свистом, причем наше падение в пропасть оказалось значительно более страшным, чем ваше. Это значит, что обе страны, и Югославия, и Советский Союз, были устроены как-то не так, был в них какой-то изъян, иначе бы они не развалились. Осмысление того, что произошло, – долгий процесс, фантомные боли быстро не стихают, нет такой таблетки, чтобы быстро сделать выводы и забыть. Мы с вами точно не доживем до той поры, когда общественная повестка дня на большей части территории бывшей Югославии изменится радикальным образом. Я родился через два десятилетия после окончания Второй мировой войны, и идеология моей тогдашней страны чуть ли не целиком строилась на партизанском коммунистическом опыте. Идеология новой боснийской политики во многом была и остается основанной на национальном радикализме и этнической розни, причем вот сейчас нет никаких оснований полагать, что такого рода страсти стихают. Хорошо, что главный выброс негативных страстей позади, сегодня у ненависти нет такой энергетики, чтобы довести страну до новой войны. Однако до тех пор, пока основой политики будет личная корысть, национальная неприязнь, пока сохранится организация общества не по гражданскому, а по клановому и этническому принципам, содержание культурного процесса не изменится. Увы, актуальной боснийской литературе больше попросту нечего рефлексировать.

"Сербский агрессор должен быть наказан". Политическая акция в центре Сараева, 2017 год
"Сербский агрессор должен быть наказан". Политическая акция в центре Сараева, 2017 год

– Поэтому одна из глав вашей книги называется "Начинается выстрелом, завершается пулей?"

Балканы отягощены культом смерти как смысла жизни

Понимаете, боснийское массовое сознание всегда интерпретировало смерть как важное системное понятие. Следы архаичной культуры в Боснии и Герцеговине, как и вообще у южных славян, глубоко впечатаны в общественную почву – традиционное балканское общество с особым вниманием относится к культу героической мужественности, эстетике свадеб, рождения наследника мужского пола, проводов в армию и, наконец, похорон. В сербской культуре это нашло отражение в косовском мифе, который для стороннего наблюдателя кажется странным: ну к чему, кажется, публично оплакивать и чуть ли не праздновать как символ победы духа случившееся шесть с лишним столетий назад, в 1389 году, поражение, которое и поражением-то, скорее всего, не было, причем в битве, значение которой определенно преувеличено!

Балканы вообще отягощены культом смерти как смысла жизни – со всеми этими нашими историями о вампирах, и последняя война придала такому взгляду на мир новое кризисное состояние. С этой точки зрения мы уже два десятилетия ходим по замкнутому кругу, переживая собственную боль. Психологи скажут – это естественно, историки скажут – этому есть объяснение, а политологи скажут – вам нужно новое поколение лидеров, у которых головы устроены по-другому, которые способны выйти за узкие пределы парадигмы национальной гордости, которая измеряется в конечном счете калибром твоего пистолета.

Намаз в сараевской мечети Гази-Хусрев-бега. Курбан-байрам 2014 года
Намаз в сараевской мечети Гази-Хусрев-бега. Курбан-байрам 2014 года

Сараево пережило чудовищную травму во время четырехлетней сербской блокады, но и вокруг этой травмы теперь формируются новые мифы. Скажем, есть представление о том, что до войны город был чудесным садом, в котором представители всех национальностей жили в обстановке небывалого братства и единства. Я прекрасно помню довоенное Сараево, это был неплохой югославский город, но не сказал бы, что прямо уж такой выдающийся и замечательный, всякое в нем случалось. Другая особенность местного мировосприятия: мы слишком высокого мнения о себе, мы ставим себя в центр истории, что, с одной стороны, объяснимо и простительно, а с другой – плохо соотносится с географической картой, на которой Боснию не каждый разглядит. В XX веке мир вспоминал о Сараеве всего три раза: когда выстрелы Гаврило Принципа дали повод к началу Первой мировой войны, когда в 1984 году здесь прошли зимние Олимпийские игры, и вот в первой половине 1990-х годов, из-за войны, которую в Европе и сейчас, как мне кажется, не воспринимают как настоящую "взрослую" трагедию. ​

– Получается, что боснийская уникальность, объективный плюс – смешение народов, языков, религий – взяла и сослужила стране плохую службу. Вот вы – боснийский мусульманин, бошняк – как смотрите на османский период истории своей страны? В России, Сербии, Болгарии к туркам с их завоеваниями относятся, прямо скажем, неважно, цари Романовы веками воевали за христианство на Балканах. Идея сербской государственности основана на антиосманском сопротивлении, да и общеевропейское стереотипное восприятие Османской империи однозначно негативное. Мусульман в Боснии почти два миллиона, и все они обречены жить с ощущением вины?

Османы оставили боснийцам обычаи и веру, но не оставили государства и языка

– Я такой мусульманин, который, как и многие мои соотечественники, совсем немного знает об исламе. Какие-то обычаи или семейные традиции, конечно, связаны с этой религией – точно так же, как сербские и, полагаю, русские семейные обычаи связаны с православием. В годы моего детства никто из знакомых даже в мечеть не ходил, не существовало тогда для нас религиозных вопросов. Единственная молитва, которую я могу пробормотать - поминальная, вот вам еще к разговору о приверженности Балкан этике смерти.

Падение коммунизма и война актуализировали и вопросы национальности, и вопросы языка, и вопросы истории. Понятно, что у всех живущих в Боснии и Герцеговине славян – общие корни, и мои предки Буричи не всегда были мусульманами. Последний боснийский христианский король Степан Томашевич из династии Котроманичей погиб в середине XV века, потом больше четырехсот лет Боснией правили наместники султана, потом к нам на 40 лет пришли австрийцы с венграми, потом – сербские короли Карагеоргиевичи, потом – коммунисты Тито, потом – националисты.

Музыкальный проект Not Bad for the First Time и композиция словенского певца Владо Креслина "Вихрь с вершины". Ахмед Бурич поет и играет на гармонике - вместе с самим Креслином, Машей Слана и Тиной Гербец-Радакович

Ну вот как относиться ко всем этим властям? Если к иностранцам относиться как к оккупантам, то нужно устанавливать какую-то градацию: оккупанты, к примеру, бывают более плохими и менее плохими, так вот и будем всех ранжировать... Османы оставили боснийцам обычаи и веру, но не оставили государства и языка. Они правили здесь веками, их правление казалось боснийцам вечным, здесь было совершенно иное ощущение родины, которое нет смысла даже сопоставлять с нашим. Вообще переносить лекала сегодняшнего дня на прошлое – неблагодарное занятие, так никуда не уехать и до светлого будущего не добраться. Лучше пытаться осмыслить то, что происходит вокруг сегодня.

Современная литература Боснии и Герцеговины этим занимается успешно?

– Она находится в неважном организационном состоянии. Ярких авторов не меньше, чем прежде, но после мощной встряски начала 1990-х годов вся книжная сфера до сих пор не упорядочилась, почти по всему бывшему югославскому пространству. У государства нет внятной культурной политики, применительно к сегодняшней Боснии и Герцеговине выработка такой политики мне вообще представляется проблематичной. Но что я вам буду жаловаться?.. Понятно, что талант не зависит от чиновничества – талантливые люди все равно свое напишут, а талантливые книги все равно найдут дорогу к читателю. Скажу с иронией: не все и не всегда у нас будет начинаться выстрелом, а завершаться пулей, – говорит боснийский литератор и музыкант Ахмед Бурич.

Другие материалы раздела "Европа для граждан" читайте здесь

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG