Игорь Померанцев: В Москве умер кинорежиссер Михаил Калатозишвили. Ему было 50 лет. В мае он был гостем нашей пражской студии, мы записали две передачи – «Мои любимые пластинки» и «Красное сухое». Сегодня в повторе «Красное сухое».
Михаил, судя по вашей фамилии, вы должны быть человеком винной культуры. Не обманывает ли нас ваша фамилия, вы ведь живете в Москве?
Михаил Калатозишвили: Фамилия, она на то и фамилия. Где бы вы ни жили, вы принадлежите этой фамилии. Поэтому нет, не обманывает. Вино, конечно, для меня тоже значит очень много в этой жизни.
Игорь Померанцев: Какие у вас были самые первые винные впечатления в жизни и в каком возрасте? И где – в Москве или в Грузии?
Михаил Калатозишвили: Первые мои впечатления не впрямую с вином связаны. Это было с моим дедом Михаилом Калатозовым. Он пропитал мороженое разного рода алкоголем, и мы с ним съели по одному пломбиру, за 48 копеек продавался в Москве пломбир, пропитанный насквозь алкоголем. Я был пьяный вдрабадан. Потом я понял, что опьянение имеет разные стадии и разный эффект восприятия окружающей среды. Потому что от вина другое опьянение, чем от крепких напитков.
Игорь Померанцев: Вы часто бываете в Грузии?
Михаил Калатозишвили: Я бываю в Грузии достаточно часто, я стараюсь быть как можно чаще, но не всегда получается. В год раз – обязательно.
Игорь Померанцев: Для русского человека Грузия ассоциируется с песнями и с вином. А для вас?
Михаил Калатозишвили: Для меня тоже. Мне так нравятся грузины, которые поют и пьют, и мне гораздо меньше нравятся грузины, которые занимаются чем-то другим. Я грузин, поэтому я могу говорить так. Это главная часть, может быть, грузинской ментальности – пить и петь. Причем пить - это же не выглядит плакатно-фальшивым социальным опорочиванием этого дела – это очень благородное занятие. Потому что когда грузины пьют, они продлевают жизнь друг другу. Потому что грузины, выпивая за столом, друг другу говорят такие хорошие слова, что, как правило, ни у кого из них не бывает похмелья. Они просыпаются с ощущением своей надобности, своей востребованности в этой жизни для другого человека.
Я могу вам рассказать замечательную историю, есть такое место Алматы, но это не Алматы как Алма-Ата, а это деревня в Кахетии. Находится она между Греми и Сабуэ. Греми известное место, коньяк даже был такой. Мы там сидели с моим товарищем, которого я, к сожалению, давно не видел, потому что он сейчас живет в Германии, и писали сценарий у них дома. Это был дом Кикнадзе, а я вместе с Резо Кикнадзе, сыном Зураба Кикнадзе, есть такой историк грузинский, вместе с Резо Кикнадзе сидел и писал сценарий. Рядом с нами жил человек, кахетинский крестьянин, которого прозвали Пенек, потому что он очень был похож на пенек. Так вот этот кахетинец делал замечательное вино. Для того, чтобы вы поняли, как он относился к процессу делания вина, у него был старший сын, которого, когда вино делалось, он близко к вину не подпускал. Я спросил - почему? «Характер у него мерзкий, боюсь, вино испортит». Вот для него было таким священнодействием. Так как мы выпивали с ним каждый вечер его замечательное вино, я с ним договорился. В этой деревне в центре стоял странный Сталин посередине площади. Когда мы въехали, я увидел пол-Сталина. Рисунок, поясной генералиссимус, со всеми орденами, но половина его. Когда мы подъехали поближе, я понял, в чем дело: просто пол-Сталина выцвело, потому что половина была на солнце, половина в тени, и осталось половина Сталина.
И когда мы с Кунзой начали выпивать вечерами, я ему сказал: «Слушай, давай за что хочешь будем пить, только не заставляй меня пить за Сталина». Он говорит: «Не хочешь – не пей». И так мы спокойно просуществовали, пока один раз не присоединился его сосед. Мы выпили три стакана вина, после чего его сосед сказал, что он идет домой, а Кунза уже был пьяненький, сказал: «Подожди, сейчас скажу такой тост, ты никуда не уйдешь». Разлил вино и сказал: «Давайте выпьем за великого Сталина». Говорит хозяин. Сосед уселся, взял стакан, произнес тост, выпил. А я уже тоже был пьяненький, если бы был трезвый, скорее всего я бы, наверное, тихо выпил. Меня спрашивают: «А почему не выпил?». Я говорю: «Я не буду пить». Он говорит: «Я ничего не знаю. Вот стакан у человека за столом, после того как все выпили, должен быть пустой». Я говорю: «Слушай, я не буду пить, не приставай ко мне. Я могу вылить это вино, но пить не буду». Это я с соседом выясняю отношения. Сосед говорит: «Ну хоть вылей, но стакан должен быть пустой». Он скорее всего имел в виду, что я не вылью, а выпью вино. Я взял стакан и пошел к двери. Кунза спрашивает меня: «Ты куда идешь?». Я говорю: "Я сейчас вылью вино и вернусь». Он сказал: «Ты что, с ума сошел?». Повернулся к соседу и сказал: «Знаешь что, твою мать, мать Сталина». Потом посмотрел на меня: «И твою мать. Ты что, с ума сошел, из-за этого человека ты вино выльешь? Не хочешь - не пей». Все, на этом закончили разговор. Это было для меня показателем того, что Сталин, величайший грузин на этом свете, не тянул даже на стакан вина.
Игорь Померанцев: Михаил, мне кажется, что вино входит в состав крови грузинской культуры. А в состав вашей крови вино входит?
Михаил Калатозишвили: Мой отец был наполовину грузин, наполовину итальянец, моя мама грузинка. С 13 лет я живу в Москве. Мною было выпито столько водки и столько вина, что, наверное, в состав моей крови входит и то, и то. Но, конечно, входит. Потому что это часть той цивилизации, к которой мы себя причисляем, мы без нее не можем существовать. Поэтому в состав любого грузина скорее всего входит немножко вина.
Игорь Померанцев: Мне кажется, что алкоголь входит в состав воздуха. Скажем, в Грузии в состав грузинского воздуха входит вино, а в Москве в состав московского воздуха, мне кажется, входит водка. Вам легко пьется вино в Москве?
Михаил Калатозишвили: Вы знаете, в Москве всегда легче пить водку. Потому что даже разговор под водку в Москве другой. Это еще одна вещь, которая очень четко указывает на то, что алкоголь не такая простая вещь в этой жизни. Не можете пить везде одно и то же. Окружающая среда очень часто диктует, какой алкоголь употреблять. Хотя опыт некоторых уважаемых мною товарищей показывает, что с определенного момента можно обходиться только водкой. Если вы находитесь в диалоге с самим с собой с помощью алкоголя, то чем старше становитесь, тем больше у вас потребность в алкоголе, который объемом мал, но действием велик.
Игорь Померанцев: Вы не только грузин, вы еще и кинорежиссер. Для вас как для кинорежиссера, что это за фактура, что это за ткань – винная ткань?
Михаил Калатозишвили: Когда были горбачевские дела, борьба с алкоголем, кахетинцам разрешили делать вино. Но чачу, а чача – это тот самый жмых, который остается после того, как выжали виноград, чачу, сказали, вы будете выкидывать. Кахетинцы никак не могли понять – почему. Потому что это жизнь дальше - это чучхела, это келавуш, это, в конце концов, водка под названием чача, которая их поддерживает в течение всей зимы, они согреваются этой чачей, и она заводит их каждое утро. Просыпаясь, они выпивают 50 грамм, и идут в лес за дровами. Но есть замечательные сорта виноградные в Грузии, которые почти забыты уже сегодня. Есть, например, такое вино «Хихви», которое пили грузины во времена царицы Тамары, и есть люди, которые пытаются эти сорта восстановить. И говорить о том, что это некоторая жидкость, которую вы в себя заливаете, очень трудно. Потому что это становится совершенно другим историческим документом.
Игорь Померанцев: У меня был к вам вопрос, как кинематографисту, как к режиссеру. Чехов в «Чайке» замечает устами своего персонажа, как показать лунную ночь в осколке бутылки - такой метонимический ход. Как можно в кино показать вино метонимически?
Михаил Калатозишвили: Я думаю, это повод для целого кино. Я бы назвал один замечательный фильм итальянца Олми «Легенда о великом пьянице». Скорее это именно история того, что такое алкоголь, что такое вино в жизни человека, как оно иногда возвращает обратно в эту жизнь. Я бы назвал еще один фильм Иоселиани.
Игорь Померанцев: «In vino veritas».
Михаил Калатозишвили: «In vino veritas» - это такое название, по-моему, во Франции называлось по-другому. Точный перевод на русский: «Прощай, пастбище коров». Это песенка французских матросов, которые, уходя в море, видели место, Францию, и называли её тем самым пастбищем коров.
Игорь Померанцев: Судя по вашему личному опыту, водочная культура и винная культура вполне совместимы. По крайней мере, и водка, и вино входят в состав вашей крови. Насколько совместимы в 21 веке винная грузинская культура и водочная русская?
Михаил Калатозишвили: Абсолютно совместимы. Слава богу, люди, которые несовместимы и там, и там сегодня в 21 веке, к культуре и к вину, и к водке не имеют никакого отношения. Они все больше и больше за здоровый образ жизни ратуют, спортсмены и так далее. Поэтому это то, чего они изменить не могут. И для меня очень странно, что они этого не понимают, что есть вещи, над которыми они не властны совершенно. Человек должен соизмерять свои возможности со своими заветными желаниями. Есть вещи, которые непреодолимы в этой жизни, слава богу, есть и культура, и алкоголь.
