Программу ведет Кирилл Кобрин. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Андрей Шарый.

Кирилл Кобрин: Во Владикавказе продолжился судебный процесс над Нурпаши Кулаевым, единственным оставшимся в живых боевиком из отряда, захватившего школу в Беслане. В ходе суда появляются все новые и новые факты, ставящие под сомнение официальную версию событий.

Наблюдатели за процессом над Нурпаши Кулаевым обратили внимание на резкое изменение атмосферы в зале суда. Родственники жертв теракта, часть из которых объединены в известную организацию "Бесланские матери", поначалу требовали самосуда над обвиняемым, вдруг стали проявлять к нему сочувствие. Переменилось и поведение Кулаева, показания которого расходятся с официальной версией трагедии. За разъяснениями мой коллега Андрей Шарый обратился к известному московскому психологу Ольге Маховской.

Ольга Маховская: С точки зрения психологии, происходят совершенно закономерные процессы - переадресация претензий, чувство вины единственного обвиняемого. Внешне это выглядит как синдром заложника от срочной. Если вы помните, психологи говорили о синдроме заложника в связи с "Норд-Остом". Они ожидали, что точно такие же процессы и связи между заложниками и бандитами складываются в условиях террористических актов. Но сейчас мы видим совершенно новое явление, когда идентифицирует себя бандитами потерпевшие уже в процессе судебного заседания.

Если спрашивать - почему это происходит?, то, я думаю, что мы живем в государстве, где вероятность идентификации любых простых зависимых от государств людей, включая бандитов и пострадавших в Беслане, она высоковероятна. В таком же зависимом положении без достаточной информации находятся сейчас люди, которые хотят знать правду, которые не знают до сих пор правды о том, что происходило в эти три дня в Беслане.

Андрей Шарый: Вот это слово "идентификация", которое вы используете, не очень сильное определение?

Ольга Маховская: Какое может быть другое? Понимаете какая вещь, беда настолько оказалась большой, что представить себе, что единственной жертвой, виновным окажется вот этот молодой человек, которого пожизненно посадят в тюрьму, на этом все закончится, трудно представить родителям, чье горе безмерно. Происходит как бы мультипликация виновных. То есть, если следовать восточной традиции кровной мести, око за око, зуб за зуб, то за каждого погибшего должен отвечать свой жизнью хотя бы один виновный. Здесь такая диспропорция складывается, когда потерпевшие люди, перенесшие горе, они внутренне не удовлетворены.

Кроме того, все-таки претензия была к официальным властям. Эта незащищенность, которую мы всегда ощущаем на себе, она стала более актуальной и совершенно очевидной в условиях бесланских событий. То, что официальные власти хотели бы таким образом канализировать через судебный процесс недовольство людей очевидно для самих людей. Они не хотят, чтобы их обманывали, чтобы на этом история закончилась, чтобы все те, кто был к ней причастен и вел себя неэффективно, что они оказались вне критики, вне наказания, как это часто бывало.

Андрей Шарый: Вы сказали о том, что это явление идентификации себя и в данном случае преступника, близость между жертвой и преступником, типичная для России. Почему?

Ольга Маховская: Речь идет о нашем равном положении людей перед властью. У нас к власти всегда относились плохо. В том случае, если дело зависело от эффективного поведения властей, мы всегда сталкивались с их неспособностью предпринимать что-то конкретное, и их желание всегда отмазаться от всякой критики и так далее. В этом смысле мы друг друга понимаем. Это странным образом заработал механизм солидарности между родителями погибших детей и родственников взрослых жертв и этим единственным человеком, который оказался за решеткой.

И у него же есть такая же претензия. Потому что то, что на него сваливают вину, пытаются оценивать его поведение в рамках какой-то официальной версии, вряд ли устраивает. Здесь он сделал резкий поворот, очевидно, чувствуя поддержку людей в зале заседания, и стал сдавать, крушить официальную версию.

Психологи, которые работают в Беслане (туда челночным способом мои коллеги ездят постоянно и социальные работники, кризисные психологи, потому что долго там находиться нельзя), они говорят о том, что люди находятся в состоянии измененного сознания. Ожидать от них адекватного и критического поведения не приходится. В том случает, когда человек сталкивается с огромным горем, у него, психологи знают, два пути. Один - это носить траур, пожизненно ходить на кладбище и замаливать грехи, таким образом, приковать себя на веки к могиле; другой - что-то предпринимать, мстить, пока это чувство вины и долг перед усопшим будут отработаны. Но мы понимаем, что они ведут себя по законам депрессии. Люди не адекватны. Они думают, что они предпринимают нечто логичное, на самом деле, их поведение оказывается противоречивым, нелогичным и тоже неэффективным.

Андрей Шарый: Вы возьметесь как психолог, как специалист предсказать, какое воздействие все эти моменты могут оказать на ход судебного процесса?

Ольга Маховская: Судебный процесс будет затягиваться. Сейчас ломается на глазах официальная версия. Кажется, что события развиваются в логике посттравматического стресса. Это значит, что люди не хотят, чтобы эта история, эти переживания завершались. Они сплотились и живут в рамках некоторого сообщества, муссируют эти события. Воспоминания и так далее их объединяют. Они будут всячески подстрекать власти к тому, чтобы судебный процесс продолжался, и количество виновных увеличилось. Думаю, что на суд будет оказываться и уже оказывается большое давление - голодовки матерей, требования.

Для меня большой вопрос - является ли суд такого масштаба эффективным способом в разрешении этой ситуации?

Андрей Шарый: Тут совершенно логично, мне кажется, вопрос о том, есть что-то более эффективное. Этим несчастным женщинам как-то можно помочь?

Ольга Маховская: Им можно помочь, если их разъединить. Когда они друг друга заражают своими соображениями, своими представлениями, агрессивными настроениями, очень трудно справиться с такими людьми. Их нужно разъединить, и с каждой из них работать отдельно.