Дети из села Никози рисовали церковь. Сосредоточенно и весело... Мастер-класс проводили поляки, художники и аниматоры, которые помогают епархии. Сначала стены выходили одноцветными, все было серым и коричневым.

- Посмотрите, - говорит им художник, - внимательно присмотритесь, здесь ведь каждый камень разного цвета. И цвета, и размера.
И тогда вместо прежних рисунков стали появляться другие. Дети дофантазировали цвета, превратив церковь в источник яркого света, мозаику самых непредсказуемых сочных цветов. Здесь сочеталось все. Базилика была основана в VI веке, потом достраивалась и перестраивалась, и стены сохранили следы столетий.

...Серый цвет почти исчез. Так выглядит мир любого ребенка, даже если он прошел войну. Стоит ему только присмотреться к миру, и он найдет в нем истинные цвета, ибо устами младенца... Но ведь ребенок сидит в каждом из нас, и это, возможно, настоящие мы, в самые неожиданные или лучшие моменты нашей жизни.

Говоря с жителями Никози через полтора года после августа, с жителями села, часть которого была разрушена, люди погибали, и их хоронили прямо во дворах своих домов, а потом возвратились все, кто смог и кому было куда, я видела зачастую детскую непосредственность у взрослых и серьезную взрослую ответственность у детей. Причем в обоих случаях и искренность, и простодушие, и добро светились в каждом слове, в любой интонации. Даже говоря о наболевшем, о несправедливом (по отношению только к властям, причем с обеих сторон – разделяя политику и народ по обе стороны и мало разделяя стороны в политике), они не были рассержены. Боль, грусть – да, но не злость. Ведь зачастую о человеке больше свидетельствует невербальное, неосознанное, но более укорененное. Даже в полутонах я не могла заметить ненависти. А в селе проблем много: канализации нет, туалеты – старые деревянные – во дворах, поля отняты, поскольку располагаются у границы, дома не отремонтированы, часть села по-прежнему в развалинах, помощь почти не поступает. Да и Цхинвали рядом. Раньше, вспоминали некоторые, они туда просто пешком ходили за маслом и другими продуктами. Каждый говорил о своем. Их поля на границе, рядом, туда не пускают – и им нечем кормиться. Каналы для орошения, которые шли из Цхинвали, перекрыты. Погибают многолетние растения. И общее, в основном, одно – страх повторения войны и трудности выживания в таких условиях. Шла от каждого из них теплота и что-то светлое!

Как, например, у мальчика Николоза. Он стихарос (дьячок), и на Литургию в любую погоду идет три километра пешком. Идет с радостью. Ему примерно 12 лет, и он держится мужчиной, держится прекрасно, очень по-детски и по-настоящему старается быть взрослым, потому что в семье он действительно один мужчина (живет с матерью и больной бабушкой, очень бедно), и уже чувствует ответственность за семью. "Скоро надо и мне пойти работать", - замечает в разговоре.

- Огород есть, - отвечает на вопрос, - да. Социальная помощь идет, - успокаивает, видя наши обеспокоенные лица.
С нами старается говорить по-русски, улыбается: "Я немного знаю русский". В ответ всегда обнимет, ни один добрый жест навстречу не оставит без внимания, и кивает в камеру ли, просто при встрече взглядов совсем как умудренный жизнью зрелый и доброжелательный человек.

Даже когда детей привезли после Рождества на спектакль театра Руставели в город, и в конце все, ахнув вылетевшим сверху шарикам, вмиг побежали за ними, а потом счастливые, полные разноцветной круглой добычи, возвращались в автобус, Николоз шел без шарика – он даже не спустился к сцене. Он – мужчина, он верит в помощь Бога и в будущем хочет стать историком. О таком ребенке может мечтать любой родитель. В нем есть первозданная, естественная и взращенная чистота.