16 июня Нью-Йорк отметил самый необычный праздник любого календаря: Bloomsday, или – "Блудень", как его замечательно назвал один переводчик. Дата, которую Джеймс Джойс выбрал для своего однодневного эпоса, была важна лишь для него. 16 июня 1904 года он встретился со своей будущей женой Норой Барнакль. Для всех остальных этот ничем не примечательный день стал первым и единственным праздником будней. Этим он и интересен.

Я решился прочесть "Улисса" только тогда, когда в "Иностранной литературе" появился русский перевод. На дворе стоял эйфорический 1989 год, и я каждый месяц получал свежий номер вместе с другими плодами гласности. От книги шел тот же жар свободы, что от газет, но тираж журнала резко покатился вниз. В разгар перестройки роман сочли недостаточно злободневным. Между тем, "Улисс" написан как раз на злобу дня - любого и каждого. Джойс сумел вернуть ему важность и достоинство. Он вновь сделал сплошной ткань бытия. С отвагой беспримерного педантизма Джойс воссоздал обычный день, вырвав его из истории ради вечности. Вот почему уже много лет читатели "Улисса" в разных городах Старого и Нового Света, включая теперь и Москву, собираются в этот день, чтобы почтить отца современной словесности и его главного героя - тихого дублинского еврея Леопольда Блума. В этот Блудень ньюйоркцы, как всегда, слушали чтение романа по радио. На Бродвее "Улисс" исполнялся параллельно с "Одиссей". В Бруклине его отмечали походом по ирландским пабам, в Интернете – премьерой комикса. Я ограничился тем, что вновь открыл роман.

20 лет назад читать его было так же трудно. Прерываясь ради комментария на каждой строке, я узнавал все необходимое – и много лишнего. Чтобы оглядеть роман целиком, надо подняться над ним, откинуть подробности, увернуться от стиля, забыть об исторических намеках и литературных аллюзиях и увидеть - словно со спутника - географию книги.

Два человека бредут по городу. Один обуреваем тщеславием, другой - ревностью. Первого не признают, второму изменяют. Обоим плохо, но по-разному. У Стивена Дедала все впереди: ему еще предстоит написать "Улисса". Леопольд Блум безнадежно застрял во времени. Он бродит по городу с тикающей бомбой, настроенной на час измены. Знаменитый внутренний монолог Блума – попытка забыть о ней. Старясь не думать "о белом медведе", он объезжает по кривой больное, и мысли его, захватывая весь окружающий мир, очерчивают черную дыру, в которой прячется настолько страшный факт, что весь роман служит укрытием от него.

Больше в "Улиссе", собственно, ничего и нет, и это делает роман - книгой столетия, которому Джойс открыл свежую истину:

"Про необычное, - говорил он, - пишут журналисты, писатели рассказывают о заурядном".