На Международном фестивале имени Чехова показаны спектакли "Платонов" Национального драматического театра Мадрида и "Чехов-GALA" Российского академического молодежного театра.
Херардо Вера числится в Испании театральным режиссером номер один. Очевидно, это обстоятельство и позволило ему оставить от пьесы первого русского драматурга "рожки да ножки". Перед спектаклем зрители волновались, что им придется долго сидеть с запрокинутой головой (табло с субтитрами разместили очень высоко над сценой), но утешали себя тем, что чеховского "Платонова" знают неплохо - значит, могут обойтись без перевода. Наивная самоуверенность! Довольно было изменить название, имена и несколько упоминаний России, чтобы никто не заподозрил в авторстве Антона Павловича Чехова.
Текст изменен до неузнаваемости, он весь перемонтирован, утрамбован в два с половиной часа сценического времени, переписан своими словами. Например, так: "В моей голове посреди необъятного тумана торчит светлый кусок". Финальная реплика: "Прощай, Мишка, мы не смогли тебя сберечь. Теперь выпьем на твоих поминках". Можно было еще спеть "Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня", если бы в Мишке Платонове были огонь с задором. Нет, один из чеховских "русских Гамлетов" тут обращен в русского Дон Жуана. Причем в Дон Жуана доромантического периода, героя старинных преданий – подлого развратника, богохульника, заслужившего если не пожатья каменной десницы Командора, то выстрела одной из бесчисленных полюбовниц точно.
Дон Жуан де Платонофф (Пера Аркильюе), конечно, немножко болтает о стыде и чести, но это чистая демагогия: ничего ему не совестно и никого не жаль. Он методично разрушает жизнь всех людей, с которыми сталкивается. При этом ни страсти, ни силы в нем вовсе нет, а потому решительно непонятно, чему рады обманываться в нем саши, сони, анны петровны и просто марии. Вместо самой ранней пьесы Чехова, из которой вышли все последующие, мы получили испанский сериал в слегка охлажденном виде.
Однако невиданное обращение с русской классикой настроения зрителям не испортило. И потому, что актеры (в первую очередь, Кармен Мачи, известная по фильмам Альмодовара) очень точно действовали в рамках поставленной режиссером задачи и не посрамили испанской театральной школы; и еще потому, что Чехов не посрамил России. Он в очередной раз доказал, что возможности интерпретаций его пьес неисчерпаемы: хотите – психологический театр, хотите – публицистический, хотите – абсурдистский, а хотите – мыльная опера.
Режиссер Херардо Вера ответил на мой вопрос, как это у него из Платонова вышел Жуан:
– Мне кажется, что эта идея заложена в самом чеховском тексте: это немножечко Гамлета, это немножечко Дон Жуана. Это, может быть, худшая их часть, но, может быть, это одновременно наиболее человечная, наиболее понятная их часть.
Херардо Вера говорит, что испанская публика хлопает дольше, сильнее и кричит "браво". Изумленная аудитория и впрямь не побаловала испанцев длительными аплодисментами, но тут дело не в зрителях, а в спектакле. "Чехов-GALA", показанный в рамках фестиваля Российским академическим молодежным театром, был удостоен настоящих оваций. Об этом спектакле говорит театровед Ольга Егошина:
– Это спектакль-радость, что вообще в театре бывает редко. Глядя на этот спектакль, понимаешь, что Чехов-комедиограф возможен, желателен и крайне необходим. На самом деле, взяв очень разные чеховские вещи, то есть, с одной стороны, это одноактовки "Медведь", "Предложение", "Юбилей" и "Свадьба", с другой стороны - это рассказ "О вреде табака", Алексей Бородин сделал очень цельную вещь. Сложилось цельное высказывание о любви и браке. Чехов, как мы знаем, к браку относился скептически. Когда это сопоставляется вместе, это очень видно. Он считал, что люди могут влюбляться друг в друга, и это прекрасное чувство – вот оно в "Медведе". А когда уже накладываются узы Гименея, начинается ежедневный кошмар существования. Бородин, относящийся к жизни, я бы сказала, ласково, умудренно-симпатично, относится к чеховским персонажам с нежностью и пониманием, которые даже не всегда есть у Чехова. То есть там снят сарказм, который есть в "Свадьбе", есть в "Юбилее", и очень усилена нота "Медведя". То есть "Медведь" задал тональность. И это чувство настолько радует зрительный зал, что немыслимые аплодисменты, овации, абсолютно кажутся даже не данью мастерству, – хотя это очень хороший спектакль, с прекрасными актерскими работами и так далее, – сколько данью какому-то нормальному, здоровому человеческому отношению к жизни.
Херардо Вера числится в Испании театральным режиссером номер один. Очевидно, это обстоятельство и позволило ему оставить от пьесы первого русского драматурга "рожки да ножки". Перед спектаклем зрители волновались, что им придется долго сидеть с запрокинутой головой (табло с субтитрами разместили очень высоко над сценой), но утешали себя тем, что чеховского "Платонова" знают неплохо - значит, могут обойтись без перевода. Наивная самоуверенность! Довольно было изменить название, имена и несколько упоминаний России, чтобы никто не заподозрил в авторстве Антона Павловича Чехова.
Это немножечко Гамлета, это немножечко Дон Жуана, это, может быть, худшая их часть, но, может быть, это одновременно наиболее человечная, наиболее понятная их часть
Текст изменен до неузнаваемости, он весь перемонтирован, утрамбован в два с половиной часа сценического времени, переписан своими словами. Например, так: "В моей голове посреди необъятного тумана торчит светлый кусок". Финальная реплика: "Прощай, Мишка, мы не смогли тебя сберечь. Теперь выпьем на твоих поминках". Можно было еще спеть "Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня", если бы в Мишке Платонове были огонь с задором. Нет, один из чеховских "русских Гамлетов" тут обращен в русского Дон Жуана. Причем в Дон Жуана доромантического периода, героя старинных преданий – подлого развратника, богохульника, заслужившего если не пожатья каменной десницы Командора, то выстрела одной из бесчисленных полюбовниц точно.
Дон Жуан де Платонофф (Пера Аркильюе), конечно, немножко болтает о стыде и чести, но это чистая демагогия: ничего ему не совестно и никого не жаль. Он методично разрушает жизнь всех людей, с которыми сталкивается. При этом ни страсти, ни силы в нем вовсе нет, а потому решительно непонятно, чему рады обманываться в нем саши, сони, анны петровны и просто марии. Вместо самой ранней пьесы Чехова, из которой вышли все последующие, мы получили испанский сериал в слегка охлажденном виде.
Однако невиданное обращение с русской классикой настроения зрителям не испортило. И потому, что актеры (в первую очередь, Кармен Мачи, известная по фильмам Альмодовара) очень точно действовали в рамках поставленной режиссером задачи и не посрамили испанской театральной школы; и еще потому, что Чехов не посрамил России. Он в очередной раз доказал, что возможности интерпретаций его пьес неисчерпаемы: хотите – психологический театр, хотите – публицистический, хотите – абсурдистский, а хотите – мыльная опера.
Режиссер Херардо Вера ответил на мой вопрос, как это у него из Платонова вышел Жуан:
– Мне кажется, что эта идея заложена в самом чеховском тексте: это немножечко Гамлета, это немножечко Дон Жуана. Это, может быть, худшая их часть, но, может быть, это одновременно наиболее человечная, наиболее понятная их часть.
Херардо Вера говорит, что испанская публика хлопает дольше, сильнее и кричит "браво". Изумленная аудитория и впрямь не побаловала испанцев длительными аплодисментами, но тут дело не в зрителях, а в спектакле. "Чехов-GALA", показанный в рамках фестиваля Российским академическим молодежным театром, был удостоен настоящих оваций. Об этом спектакле говорит театровед Ольга Егошина:
– Это спектакль-радость, что вообще в театре бывает редко. Глядя на этот спектакль, понимаешь, что Чехов-комедиограф возможен, желателен и крайне необходим. На самом деле, взяв очень разные чеховские вещи, то есть, с одной стороны, это одноактовки "Медведь", "Предложение", "Юбилей" и "Свадьба", с другой стороны - это рассказ "О вреде табака", Алексей Бородин сделал очень цельную вещь. Сложилось цельное высказывание о любви и браке. Чехов, как мы знаем, к браку относился скептически. Когда это сопоставляется вместе, это очень видно. Он считал, что люди могут влюбляться друг в друга, и это прекрасное чувство – вот оно в "Медведе". А когда уже накладываются узы Гименея, начинается ежедневный кошмар существования. Бородин, относящийся к жизни, я бы сказала, ласково, умудренно-симпатично, относится к чеховским персонажам с нежностью и пониманием, которые даже не всегда есть у Чехова. То есть там снят сарказм, который есть в "Свадьбе", есть в "Юбилее", и очень усилена нота "Медведя". То есть "Медведь" задал тональность. И это чувство настолько радует зрительный зал, что немыслимые аплодисменты, овации, абсолютно кажутся даже не данью мастерству, – хотя это очень хороший спектакль, с прекрасными актерскими работами и так далее, – сколько данью какому-то нормальному, здоровому человеческому отношению к жизни.
