15 ноября исполнилось 66 лет сталинской депортации месхетинцев.
За 10 часов, в одну ночь советская власть безжалостно изгнала 125 тысяч коренных жителей из 220 сел пяти районов Месхети.
Никому до этой даты в Грузии не было дела. Ни один грузинский журнал (исключая разве что «Кавказский акцент», который неизменно держит руку на пульсе этой проблемы), ни одна газета, ни «продвинутое» и «свободное» грузинское телевидение, ни одно интернет-издание не удосужились отметить этот трагедийный факт в истории своей страны.
Не было ни единого выступления представителя грузинской власти, ни один публичный человек Грузии не вспомнил эту дату. Никаких конференций на эту тему или желания почтить память погибших в результате трагедии. Не говоря о том, чтобы подготовить к этой дате художественный или документальный фильм, или же показать архивные документы, чтобы закрыть эту тему.
Грузинское общество очередной раз не выразило сострадания к своим соплеменникам, пострадавшим от советского режима. А ведь сострадание – основа всей морали, сказал когда-то Шопенгауэр. По отношению к депортированным месхетинцам в грузинском социуме в основном наблюдается нетерпимость. Когда бежавшие из Ферганы в 1989 году несколько семей нашли приют у своих родственников в Хашурском районе Грузии, местное население забросало эти дома камнями. Дети испуганно выглядывали из окон, а в ответ летели угрозы: «Пусть ваши турецкие дети не смотрят на наши грузинские горы!»
Правда, это было давно, когда в Грузии случались не только угрозы, но и погромы месхетинских семей с позорными выселениями…
Сейчас, конечно, ситуация не та. Оценки смягчились, отношение изменилось. В Грузии даже принят закон о репатриации месхетинцев. Правда, закон этот, по словам Е. Тевдорадзе – замминистра по делам реинтеграции Грузии, скорее «говорит, как не приезжать в Грузию, чем как приезжать». И та же нетерпимость, выразившаяся в том, что в нем ни слова о реабилитации.
В грузинском обществе тема эта по-прежнему дискуссионная, до сих пор нет единства в оценке депортации. Поэтому предпочтительнее делать вид, что ничего не было, чем читать горькие повествования об этом периоде.
Я не говорю сейчас о политической оценке этой трагедии, которая должна быть сформулирована на основе информации и всеобщего обсуждения. Информация-то есть, архивы существуют, но широкой публике они неизвестны. Хорошо бы эту историю и документы показать сотни раз по телевидению.
В Германии, как известно, уже никто не дискутирует о Гитлере – полемика эта закрыта. Все документы открыты, всё известно, вынесен исторический приговор. Поэтому Германия может идти дальше и немцы имеют право отделить себя от гитлеровского режима.
Можем ли мы так же отделить себя от советского режима?
Наверное, только тогда, когда последний месхетинец сможет свободно вернуться на свою историческую родину и встретить нормальный человеческий прием. Когда будет реабилитировано его доброе имя. Когда он получит реституцию – материальное возмещение ущерба в результате неправомерного акта. И когда за эти преступления будут принесены публичные извинения государства.
Вот тогда можно идти дальше.
А так – мы каждый раз будем возвращаться, и время от времени эта тема будет раздуваться, поскольку у общества смутные понятия – кто этот народ, за что их выслали и можно ли их возвращать?
И снова начнутся споры…
У Марго Чилашвили, ученицы VIII «а» класса средней школы села Уде Адигенского района не возникало подобных вопросов. Она была примерной ученицей, и когда учитель истории Латифшах Бараташвили (это был мой отец) в сентябре 1944 года дал необычное задание, Марго вдохновилась. Нужно было составить родословную своей фамилии.
И вот она, как и все ученики, получившие подобные поручения, занимается изучением истории своего рода и составляет генеалогическое древо.
В этом Марго помогают родственники, увлеченные интересным школьным заданием, а основным источником информации является ее отец, 59-летний Гиго Чилашвили.
И что же выясняется? Много интересного.
Но, во-первых, сначала вкратце об истории месхетинского края.
До захвата Месхети турками, т.е. до ХVIII века, все жители села Уде были православными христианами. Во время османского ига они были вынуждены изменить свою религию. Одни приняли католичество, другие – ислам. Так, из 50 фамилий, проживающих в Уде, 10 приняли мусульманство, остальные 40 фамилий стали католиками.
Стало быть, население в Уде было смешанным – мусульмане и католики, которые состояли друг с другом в кровном родстве.
Что касается мусульманского населения села Уде, восемь родов (160 семей) сохранили свои грузинские фамилии: Абуладзе, Бакрадзе, Бараташвили, Канчадзе, Кикнадзе, Петашвили, Сараджишвили, Чилашвили…
Мой отец Латифшах Бараташвили до депортации работал учителем истории в Уде, занимался исследованиями по этнографии месхов. В этот же период он начал создавать генеалогические таблицы фамилий своих односельчан. Над одной из них и работала восьмиклассница Марго.
И она, конечно, выясняет, что фамилия Чилашвили встречается в Уде у представителей обеих религий. Собранная информация не помещается на тетрадных листках. Случайно подворачивается газета «Колхозник Адигени» с чистой оборотной стороной, и Марго, высунув язычок, усердно чертит на газетном развороте родословную своей фамилии. Глава рода – Серго Чилашвили, его сын – Иона с многочисленным потомством: Петрэ, Тэпо, Павлэ и Вардо.
Выясняется, что упомянутый Вардо примерно в 1760-м году переходит в ислам и меняет имя на Гюли («вардо» и «гюли» с грузинского и турецкого означает одно и то же – «роза»).
Его трое старших братьев – Петрэ, Тэпо, Павлэ – переходят в католичество.
Таким образом, род Чилашвили разветвляется на две религиозные ветки – католическую и мусульманскую.
Это История. И 15-летняя девочка Марго никаких оценок не выставляет, не обзывает своих родственников по родословной «предателями веры» или еще как-то, как любят поносить месхетинских мусульман «знатоки» грузинской истории и «радетели» христианства. Правда, они почему-то оставляют в стороне от своей ругани неофитов-католиков (наверное, оттого, что - все же христиане, хоть и католики). И поныне некоторые «патриоты» наивно изумляются в своем девственном неведении – мол, откуда они появились, эти мусульмане?
А Марго просто констатирует – было так-то: переход из православия в католичество и ислам. И старательно, поименно выписывает найденные сведения, констатируя, что, несмотря на разные религии, эти люди состоят в кровном родстве и принадлежат к одному грузинскому роду Чилашвили села Уде.
Так оно и было.
Папа мой в своей неопубликованной работе («Историко-этнографический очерк села Уде» (на груз. яз.), 1943-44 гг.) отмечал, что генетическая принадлежность к грузинскому племени всегда объединяла месхов – католиков и мусульман. Этот пример единения месхов-мусульман и католиков выразился в совместном строительстве в 1895-1907 гг. католического собора в селе Уде, которое состоялось по инициативе падре Иосеба Чилашвили. Духовный же предводитель мусульман мулла Эюб Чилашвили (организовавший строительство мечети в селе Уде) объявил в своей проповеди, что и церковь, и мечеть – это обители Всевышнего. И каждый, кто потрудится на славу строительства храма, заработает «саваб» (душеспасительство). Естественно, оба этих Чилашвили, возглавлявшие духовную власть в селе, были между собой родственниками, что можно проследить на генеалогии, начерченной рукой восьмиклассницы Марго. Мулла Эюб был внуком Гюли-Вардо, а падре Иосеб (Осэ) – внуком Павле, брата Гюли.
Католический храм и поныне стоит в Уде – с любопытной надписью на стене о том, что в строительстве этого храма принимали участие 2120 католиков села Уде и 520 – мусульман, «все – грузинского племени». Последнее говорит о том, что термин «грузин» стал для жителей села Уде более широким понятием, чем «православный», «мусульманин» или «католик».
Этот газетный разворот, подписанный Марго, пожелтевший и истертый временем, папа вывез из родного села 66 лет назад. Когда под дулами солдатских винтовок надо было срочно собирать самое важное и ценное. Эта генеалогия ехала с папой в американских «студебеккерах», тряслась в товарных вагонах и не полетела в печку, когда в морозные дни нечем было согреться. Она ехала с папой вместе с самыми важными документами из Грузии в Узбекистан, а потом – в Азербайджан и была бережно сохранена в старой папке с тесемочками – вместе с 58-ю таблицами фамилий его родного села. Теперь, спустя более полувека, эта генеалогия вернулась в Грузию.
Много лет позже, уже в Грузии, мы с братом Маратом проводили семинар-диалог депортированных месхетинцев с местным населением, где познакомились с Аней Чилашвили, муж которой был родом из Уде. Я спросила, знают ли они такую Марго Чилашвили? Аня ахнула: «Да это же тетя Отара!» И, оказывается, жила она по-прежнему в Уде – большим благополучным семейством. Я сказала: в таком случае у нас есть подарок для тети Марго. И передали ей копию рукописной генеалогии.
Когда мы встретились на следующем тренинге, Аня рассказала, что тетя Марго буквально разрыдалась, увидев привет из своего детства. И долго держала в дрожащих руках документ полувековой давности, рассматривая свой детский почерк, умиляясь надписи: «Эта генеалогия составлена в период Отечественной войны. Составитель Марго Чилашвили. 14/IX 1944».
Мы собирались встретиться с ней, но как-то не случилось. Зато близко познакомились с семьей Ани и Отара – его прелестными дочерями – Нино, Лианой и Луизой.
Говорят, тетя Марго спрашивала, живы ли кто-нибудь из ее родственников мусульманской ветки Чилашвили?
В 2004 году я встретилась с Фатимой Чилашвили. Это было в азербайджанском селе, где жили несколько семей месхетинцев, бежавших от ферганских погромов. Материально они жили хорошо, но были в некоторой растерянности: не знали, куда ехать, но хотели в Грузию.
Там я и записала рассказ Фатимы Чилашвили.
«Родилась я в селе Уде Адигенского района в 1929 году. В Уде мы жили вместе с грузинами-католиками, и никто из нас ничего плохого не видел от них. Наоборот, они очень уважали нас, особенно, моего отца Хамзу. Называли его «батоно», и стайками ходили за ним (видный, наверняка, был мужчина! – К.Б.). А мама была родом из села Шувар-цкали, это тоже часть Месхети. Нас было четыре сестры.
Жили мы хорошо. Такие у нас большие сады были, что отец ездил продавать яблоки в Россию, и этих денег хватало до нового урожая. Дом у нас был большой: внизу – хозяйственная часть, а наверху, с красивыми балконами – жилая.
Воздух Уде – ого!.. Хороший был воздух, а уж о воде и говорить не приходится –хрустальная и целебная. Из Тбилиси, бывало, приезжали люди к нам подлечиться. Обычно приезжали худосочными, а уезжали от нас совершенно в другом виде – здоровыми, пополневшими… Весной мы часто на фаэтоне ездили в Абастумани на воды, это близко от Уде, несколько верст. Обмывались в горячих целебных родниках и возвращались освеженные. Я слышала – они еще есть, эти целебные источники и до сих пор люди там купаются? Ай, Аллах, как хочется увидеть их снова…
В Уде у нас была хорошая мечеть. И строил ее мой предок Эюб Чилашвили (Да, вот и появились родственники нашей Марго! – К.Б.). И еще в селе у нас был большой католический храм. Мы ходили в школу, она была на азербайджанском языке, учились на латинице (азербайджанизация мусульман Самцхе-Джавахети была в полном разгаре – К.Б.). Газета еще выходила – «Адиген колхозчусу» – на двух языках – грузинском и азербайджанском. (А вот и наша газета появилась – «Колхозник Адигени», на обороте которой Марго чертила генеалогию – К.Б.)
К нам много гостей жаловало. Сестру одну мы отдали замуж в село Зазало, другую – в Кахарети, нас посещали новые родственники. Свадьбы наши тогда по-особому проходили. Невесту сажали в фаэтон. Обязательно жертвенного барана резали. Полный комплект золота давали невесте – золотые бусы, серебряный пояс дагестанской работы, нагрудные украшения работы ахалцихских ювелиров…
Из еды почетными у нас были хинкали, плов. Ели мчади (лепешки из кукурузной муки – К.Б.), сыр. Фруктов много было. Помню сорта груш, что у нас росли в саду – «сасела», «синджирли», «нямязир», «кабах», из яблок – «апорт», «синап», «паша алмаси», «шякяр алмаси», «кярянфил алмаси» (гвоздичное), оно было удлиненной формы и вправду пахло гвоздикой. Варенье тогда еще не было распространено, в основном, делали «пястиль». Сейчас расскажу, как его делали. Сливы долго варились, получалось повидло. Его размазывали тонким слоем, выкладывали на крыши, где оно сохло большими листами.
Мама затем укладывала их в ящики, и отец отправлялся продавать. Бякмяз делали (выварочный сок из фруктов – К.Б.) – из груш, заливали им кувшины и зимой ели. Лобио было, кукуруза, пшеница… Ну, наша мама пекла удивительно вкусное мчади. У нас была такая большая печь – «фурун» мы ее называли. Ее сделал Аббас-дэдэ – брат моего деда, мы рядом жили. Такая это была большая печь, что зараз в нее вмещалось 20 «кярсянов» с мчади («кярсян» – деревянная емкость, в которой замешивали тесто – К.Б.).
В то утро, когда нас высылали, а это был 15 ноября 1944 года, мы еще спали, а мама пошла к Аббас-дэдэ, чтобы испечь для нас мчади. И вдруг с воплями возвращается. Бьет себя по коленям и плачет. Отец говорит: «Жена, да что случилось?» А мать голосит: «Ву-уй! Гляньте-ка, вниз (мы наверху жили), народ подымают с мест…» И в это время в дом солдаты ворвались. Школа от нас недалеко была, намедни туда солдат привезли. Уроков школе не было который день.
Весь народ собирается, а на улице машины огромные дожидаются. Ну, мы тоже пособирались кое-как. Зарезали кур и сварили на скорую руку. Хотели барана заколоть – не успели. Вся скотина так и осталась в сараях. Мы только собрали фрукты; с горного пастбища прислали масло, сыр, да еще одного котенка хорошенького… Только вечером все это получили, так утром – вставай с места, вперед! Все, что имели – все осталось. В вагоны нас посадили в Ахалцихе. Хотели бежать, а куда побежишь? Такой переполох был, такая давка и неразбериха… В вагонах ехали с месяц примерно. Попали в Самаркандскую область, далеко от родственников. Как прибыли в ссылку, стали нас выгонять на работу – то хлопок, то свекла, то каналы рыть. Голод был страшный и бедность такая же.
В 1949-м году я вышла замуж за Фейаза, он родом из села Каратубани. А жили недалеко от вас, меня грела мысль, что буду близка к своим удинцам, очень любила я дядю Латифшаха, твоего отца, родней его считала…
Свадьбы особой не было. Ну, какая там свадьба… Родственники жениха испекли хлеб из ячменя и пшеницы, приехали за мной на арбе и повезли. Такое время было голодное, за хлеб человека могли зарезать. Так что если попотчуешь кого-нибудь простым хлебом, и то это было большим угощением…
У меня пятеро детей. Один в Казахстане, трое в Узбекистане. И здесь со мной один сын.
Слава Аллаху, пережили трудности и дожили до благополучия.
Но вот в 1990 году бежали из Узбекистана от погромов. Приехали сюда, сеем, сажаем, огородом занимаемся. Сын и внуки помогают. Относятся к нам здесь хорошо, не жалуемся, земля есть. Но все же мы свою Родину хотим.
Все мои сестры поумирали. Из нашего поколения Чилашвили из Уде я одна осталась.
Что еще хочу сказать – ведь раньше, когда наши отцы и деды жили там, на Родине, мы ведь жили тихо-мирно с грузинами-католиками.
А что нам и сейчас помешает жить так же в мире? Почему нас не могут вернуть?»
Справедливый вопрос задала тетя Фатима. Правда, ответить на него некому. И сама она опять далеко от родного Уде, живет теперь в Турции, в Бурсе. И также, наверное, тоскует по Родине.
Генеалогия рода Чилашвили из Уде, составлена в 1944 году ученицей VIII а класса удинской средней школы Марго Чилашвили по заданию учителя истории.
Фатима Чилашвили с семьей Азербайджан 2004 г.
Семья Отара Чилашвили, племянника Марго Чилашвили, Абастумани 2009 г.
Луиза Чилашвили, внучатая племянница Марго Чилашвили на фоне Абастумани, о котором так мечтает Фатима Чилашвили.
За 10 часов, в одну ночь советская власть безжалостно изгнала 125 тысяч коренных жителей из 220 сел пяти районов Месхети.
Никому до этой даты в Грузии не было дела. Ни один грузинский журнал (исключая разве что «Кавказский акцент», который неизменно держит руку на пульсе этой проблемы), ни одна газета, ни «продвинутое» и «свободное» грузинское телевидение, ни одно интернет-издание не удосужились отметить этот трагедийный факт в истории своей страны.
Не было ни единого выступления представителя грузинской власти, ни один публичный человек Грузии не вспомнил эту дату. Никаких конференций на эту тему или желания почтить память погибших в результате трагедии. Не говоря о том, чтобы подготовить к этой дате художественный или документальный фильм, или же показать архивные документы, чтобы закрыть эту тему.
Грузинское общество очередной раз не выразило сострадания к своим соплеменникам, пострадавшим от советского режима. А ведь сострадание – основа всей морали, сказал когда-то Шопенгауэр. По отношению к депортированным месхетинцам в грузинском социуме в основном наблюдается нетерпимость. Когда бежавшие из Ферганы в 1989 году несколько семей нашли приют у своих родственников в Хашурском районе Грузии, местное население забросало эти дома камнями. Дети испуганно выглядывали из окон, а в ответ летели угрозы: «Пусть ваши турецкие дети не смотрят на наши грузинские горы!»
Правда, это было давно, когда в Грузии случались не только угрозы, но и погромы месхетинских семей с позорными выселениями…
Сейчас, конечно, ситуация не та. Оценки смягчились, отношение изменилось. В Грузии даже принят закон о репатриации месхетинцев. Правда, закон этот, по словам Е. Тевдорадзе – замминистра по делам реинтеграции Грузии, скорее «говорит, как не приезжать в Грузию, чем как приезжать». И та же нетерпимость, выразившаяся в том, что в нем ни слова о реабилитации.
В грузинском обществе тема эта по-прежнему дискуссионная, до сих пор нет единства в оценке депортации. Поэтому предпочтительнее делать вид, что ничего не было, чем читать горькие повествования об этом периоде.
Я не говорю сейчас о политической оценке этой трагедии, которая должна быть сформулирована на основе информации и всеобщего обсуждения. Информация-то есть, архивы существуют, но широкой публике они неизвестны. Хорошо бы эту историю и документы показать сотни раз по телевидению.
В Германии, как известно, уже никто не дискутирует о Гитлере – полемика эта закрыта. Все документы открыты, всё известно, вынесен исторический приговор. Поэтому Германия может идти дальше и немцы имеют право отделить себя от гитлеровского режима.
Можем ли мы так же отделить себя от советского режима?
Наверное, только тогда, когда последний месхетинец сможет свободно вернуться на свою историческую родину и встретить нормальный человеческий прием. Когда будет реабилитировано его доброе имя. Когда он получит реституцию – материальное возмещение ущерба в результате неправомерного акта. И когда за эти преступления будут принесены публичные извинения государства.
Вот тогда можно идти дальше.
А так – мы каждый раз будем возвращаться, и время от времени эта тема будет раздуваться, поскольку у общества смутные понятия – кто этот народ, за что их выслали и можно ли их возвращать?
И снова начнутся споры…
У Марго Чилашвили, ученицы VIII «а» класса средней школы села Уде Адигенского района не возникало подобных вопросов. Она была примерной ученицей, и когда учитель истории Латифшах Бараташвили (это был мой отец) в сентябре 1944 года дал необычное задание, Марго вдохновилась. Нужно было составить родословную своей фамилии.
И вот она, как и все ученики, получившие подобные поручения, занимается изучением истории своего рода и составляет генеалогическое древо.
В этом Марго помогают родственники, увлеченные интересным школьным заданием, а основным источником информации является ее отец, 59-летний Гиго Чилашвили.
И что же выясняется? Много интересного.
Но, во-первых, сначала вкратце об истории месхетинского края.
До захвата Месхети турками, т.е. до ХVIII века, все жители села Уде были православными христианами. Во время османского ига они были вынуждены изменить свою религию. Одни приняли католичество, другие – ислам. Так, из 50 фамилий, проживающих в Уде, 10 приняли мусульманство, остальные 40 фамилий стали католиками.
Стало быть, население в Уде было смешанным – мусульмане и католики, которые состояли друг с другом в кровном родстве.
Что касается мусульманского населения села Уде, восемь родов (160 семей) сохранили свои грузинские фамилии: Абуладзе, Бакрадзе, Бараташвили, Канчадзе, Кикнадзе, Петашвили, Сараджишвили, Чилашвили…
Мой отец Латифшах Бараташвили до депортации работал учителем истории в Уде, занимался исследованиями по этнографии месхов. В этот же период он начал создавать генеалогические таблицы фамилий своих односельчан. Над одной из них и работала восьмиклассница Марго.
И она, конечно, выясняет, что фамилия Чилашвили встречается в Уде у представителей обеих религий. Собранная информация не помещается на тетрадных листках. Случайно подворачивается газета «Колхозник Адигени» с чистой оборотной стороной, и Марго, высунув язычок, усердно чертит на газетном развороте родословную своей фамилии. Глава рода – Серго Чилашвили, его сын – Иона с многочисленным потомством: Петрэ, Тэпо, Павлэ и Вардо.
Выясняется, что упомянутый Вардо примерно в 1760-м году переходит в ислам и меняет имя на Гюли («вардо» и «гюли» с грузинского и турецкого означает одно и то же – «роза»).
Его трое старших братьев – Петрэ, Тэпо, Павлэ – переходят в католичество.
Таким образом, род Чилашвили разветвляется на две религиозные ветки – католическую и мусульманскую.
Это История. И 15-летняя девочка Марго никаких оценок не выставляет, не обзывает своих родственников по родословной «предателями веры» или еще как-то, как любят поносить месхетинских мусульман «знатоки» грузинской истории и «радетели» христианства. Правда, они почему-то оставляют в стороне от своей ругани неофитов-католиков (наверное, оттого, что - все же христиане, хоть и католики). И поныне некоторые «патриоты» наивно изумляются в своем девственном неведении – мол, откуда они появились, эти мусульмане?
А Марго просто констатирует – было так-то: переход из православия в католичество и ислам. И старательно, поименно выписывает найденные сведения, констатируя, что, несмотря на разные религии, эти люди состоят в кровном родстве и принадлежат к одному грузинскому роду Чилашвили села Уде.
Так оно и было.
Папа мой в своей неопубликованной работе («Историко-этнографический очерк села Уде» (на груз. яз.), 1943-44 гг.) отмечал, что генетическая принадлежность к грузинскому племени всегда объединяла месхов – католиков и мусульман. Этот пример единения месхов-мусульман и католиков выразился в совместном строительстве в 1895-1907 гг. католического собора в селе Уде, которое состоялось по инициативе падре Иосеба Чилашвили. Духовный же предводитель мусульман мулла Эюб Чилашвили (организовавший строительство мечети в селе Уде) объявил в своей проповеди, что и церковь, и мечеть – это обители Всевышнего. И каждый, кто потрудится на славу строительства храма, заработает «саваб» (душеспасительство). Естественно, оба этих Чилашвили, возглавлявшие духовную власть в селе, были между собой родственниками, что можно проследить на генеалогии, начерченной рукой восьмиклассницы Марго. Мулла Эюб был внуком Гюли-Вардо, а падре Иосеб (Осэ) – внуком Павле, брата Гюли.
Католический храм и поныне стоит в Уде – с любопытной надписью на стене о том, что в строительстве этого храма принимали участие 2120 католиков села Уде и 520 – мусульман, «все – грузинского племени». Последнее говорит о том, что термин «грузин» стал для жителей села Уде более широким понятием, чем «православный», «мусульманин» или «католик».
Этот газетный разворот, подписанный Марго, пожелтевший и истертый временем, папа вывез из родного села 66 лет назад. Когда под дулами солдатских винтовок надо было срочно собирать самое важное и ценное. Эта генеалогия ехала с папой в американских «студебеккерах», тряслась в товарных вагонах и не полетела в печку, когда в морозные дни нечем было согреться. Она ехала с папой вместе с самыми важными документами из Грузии в Узбекистан, а потом – в Азербайджан и была бережно сохранена в старой папке с тесемочками – вместе с 58-ю таблицами фамилий его родного села. Теперь, спустя более полувека, эта генеалогия вернулась в Грузию.
Много лет позже, уже в Грузии, мы с братом Маратом проводили семинар-диалог депортированных месхетинцев с местным населением, где познакомились с Аней Чилашвили, муж которой был родом из Уде. Я спросила, знают ли они такую Марго Чилашвили? Аня ахнула: «Да это же тетя Отара!» И, оказывается, жила она по-прежнему в Уде – большим благополучным семейством. Я сказала: в таком случае у нас есть подарок для тети Марго. И передали ей копию рукописной генеалогии.
Когда мы встретились на следующем тренинге, Аня рассказала, что тетя Марго буквально разрыдалась, увидев привет из своего детства. И долго держала в дрожащих руках документ полувековой давности, рассматривая свой детский почерк, умиляясь надписи: «Эта генеалогия составлена в период Отечественной войны. Составитель Марго Чилашвили. 14/IX 1944».
Мы собирались встретиться с ней, но как-то не случилось. Зато близко познакомились с семьей Ани и Отара – его прелестными дочерями – Нино, Лианой и Луизой.
Говорят, тетя Марго спрашивала, живы ли кто-нибудь из ее родственников мусульманской ветки Чилашвили?
В 2004 году я встретилась с Фатимой Чилашвили. Это было в азербайджанском селе, где жили несколько семей месхетинцев, бежавших от ферганских погромов. Материально они жили хорошо, но были в некоторой растерянности: не знали, куда ехать, но хотели в Грузию.
Там я и записала рассказ Фатимы Чилашвили.
«Родилась я в селе Уде Адигенского района в 1929 году. В Уде мы жили вместе с грузинами-католиками, и никто из нас ничего плохого не видел от них. Наоборот, они очень уважали нас, особенно, моего отца Хамзу. Называли его «батоно», и стайками ходили за ним (видный, наверняка, был мужчина! – К.Б.). А мама была родом из села Шувар-цкали, это тоже часть Месхети. Нас было четыре сестры.
Жили мы хорошо. Такие у нас большие сады были, что отец ездил продавать яблоки в Россию, и этих денег хватало до нового урожая. Дом у нас был большой: внизу – хозяйственная часть, а наверху, с красивыми балконами – жилая.
Воздух Уде – ого!.. Хороший был воздух, а уж о воде и говорить не приходится –хрустальная и целебная. Из Тбилиси, бывало, приезжали люди к нам подлечиться. Обычно приезжали худосочными, а уезжали от нас совершенно в другом виде – здоровыми, пополневшими… Весной мы часто на фаэтоне ездили в Абастумани на воды, это близко от Уде, несколько верст. Обмывались в горячих целебных родниках и возвращались освеженные. Я слышала – они еще есть, эти целебные источники и до сих пор люди там купаются? Ай, Аллах, как хочется увидеть их снова…
В Уде у нас была хорошая мечеть. И строил ее мой предок Эюб Чилашвили (Да, вот и появились родственники нашей Марго! – К.Б.). И еще в селе у нас был большой католический храм. Мы ходили в школу, она была на азербайджанском языке, учились на латинице (азербайджанизация мусульман Самцхе-Джавахети была в полном разгаре – К.Б.). Газета еще выходила – «Адиген колхозчусу» – на двух языках – грузинском и азербайджанском. (А вот и наша газета появилась – «Колхозник Адигени», на обороте которой Марго чертила генеалогию – К.Б.)
К нам много гостей жаловало. Сестру одну мы отдали замуж в село Зазало, другую – в Кахарети, нас посещали новые родственники. Свадьбы наши тогда по-особому проходили. Невесту сажали в фаэтон. Обязательно жертвенного барана резали. Полный комплект золота давали невесте – золотые бусы, серебряный пояс дагестанской работы, нагрудные украшения работы ахалцихских ювелиров…
Из еды почетными у нас были хинкали, плов. Ели мчади (лепешки из кукурузной муки – К.Б.), сыр. Фруктов много было. Помню сорта груш, что у нас росли в саду – «сасела», «синджирли», «нямязир», «кабах», из яблок – «апорт», «синап», «паша алмаси», «шякяр алмаси», «кярянфил алмаси» (гвоздичное), оно было удлиненной формы и вправду пахло гвоздикой. Варенье тогда еще не было распространено, в основном, делали «пястиль». Сейчас расскажу, как его делали. Сливы долго варились, получалось повидло. Его размазывали тонким слоем, выкладывали на крыши, где оно сохло большими листами.
Мама затем укладывала их в ящики, и отец отправлялся продавать. Бякмяз делали (выварочный сок из фруктов – К.Б.) – из груш, заливали им кувшины и зимой ели. Лобио было, кукуруза, пшеница… Ну, наша мама пекла удивительно вкусное мчади. У нас была такая большая печь – «фурун» мы ее называли. Ее сделал Аббас-дэдэ – брат моего деда, мы рядом жили. Такая это была большая печь, что зараз в нее вмещалось 20 «кярсянов» с мчади («кярсян» – деревянная емкость, в которой замешивали тесто – К.Б.).
В то утро, когда нас высылали, а это был 15 ноября 1944 года, мы еще спали, а мама пошла к Аббас-дэдэ, чтобы испечь для нас мчади. И вдруг с воплями возвращается. Бьет себя по коленям и плачет. Отец говорит: «Жена, да что случилось?» А мать голосит: «Ву-уй! Гляньте-ка, вниз (мы наверху жили), народ подымают с мест…» И в это время в дом солдаты ворвались. Школа от нас недалеко была, намедни туда солдат привезли. Уроков школе не было который день.
Весь народ собирается, а на улице машины огромные дожидаются. Ну, мы тоже пособирались кое-как. Зарезали кур и сварили на скорую руку. Хотели барана заколоть – не успели. Вся скотина так и осталась в сараях. Мы только собрали фрукты; с горного пастбища прислали масло, сыр, да еще одного котенка хорошенького… Только вечером все это получили, так утром – вставай с места, вперед! Все, что имели – все осталось. В вагоны нас посадили в Ахалцихе. Хотели бежать, а куда побежишь? Такой переполох был, такая давка и неразбериха… В вагонах ехали с месяц примерно. Попали в Самаркандскую область, далеко от родственников. Как прибыли в ссылку, стали нас выгонять на работу – то хлопок, то свекла, то каналы рыть. Голод был страшный и бедность такая же.
В 1949-м году я вышла замуж за Фейаза, он родом из села Каратубани. А жили недалеко от вас, меня грела мысль, что буду близка к своим удинцам, очень любила я дядю Латифшаха, твоего отца, родней его считала…
Свадьбы особой не было. Ну, какая там свадьба… Родственники жениха испекли хлеб из ячменя и пшеницы, приехали за мной на арбе и повезли. Такое время было голодное, за хлеб человека могли зарезать. Так что если попотчуешь кого-нибудь простым хлебом, и то это было большим угощением…
У меня пятеро детей. Один в Казахстане, трое в Узбекистане. И здесь со мной один сын.
Слава Аллаху, пережили трудности и дожили до благополучия.
Но вот в 1990 году бежали из Узбекистана от погромов. Приехали сюда, сеем, сажаем, огородом занимаемся. Сын и внуки помогают. Относятся к нам здесь хорошо, не жалуемся, земля есть. Но все же мы свою Родину хотим.
Все мои сестры поумирали. Из нашего поколения Чилашвили из Уде я одна осталась.
Что еще хочу сказать – ведь раньше, когда наши отцы и деды жили там, на Родине, мы ведь жили тихо-мирно с грузинами-католиками.
А что нам и сейчас помешает жить так же в мире? Почему нас не могут вернуть?»
Справедливый вопрос задала тетя Фатима. Правда, ответить на него некому. И сама она опять далеко от родного Уде, живет теперь в Турции, в Бурсе. И также, наверное, тоскует по Родине.
Генеалогия рода Чилашвили из Уде, составлена в 1944 году ученицей VIII а класса удинской средней школы Марго Чилашвили по заданию учителя истории.
