Пелевин бывает монотонным и пронзительным. Иногда в том же произведении, иногда – в разных. Поэтому одним (среди них много критиков) надоела его проза, другим (среди них много читателей) – нет. Вторых мне понять проще, чем первых, ибо я для простоты считаю, что Пелевин – подарок судьбы. Уже два десятилетия он скрашивает жизнь страны с непростой историей и нетривиальной экономикой. Пелевин подстерегает настоящее, следя за всеми изгибами русской жизни. Но вместо исторической хроники и злободневных частушек он создает ее метафизику, пользуясь одним и тем же приемом - нанизывает древние теологические конструкции на новых персонажей.

Сочиняя легенды и мифы новой России, Пелевин сложил Стругацких с Лемом и перемножил на Борхеса. Собранный по этой схеме генератор сатирической фантазии помимо сюжета производит "мемы". Так сетевое поколение называет забавные словечки, населяющие их блогосферу. Это и чекист-террорист Саул Аль-Эфесби, и сайт разведки Malyuta.org или "русский марш", который в пелевинском переводе превратился в "гой прайд".

"Ананасная вода для прекрасной дамы" (мне нравится у Пелевина все, кроме названий) строится вокруг бойцов невидимого фронта, которых автор назначает героями нашего времени. Живя в зеркалах измен, они обретают в параноидальном мире, где всем управляют Бог и Дьявол. Второй подбивает Россию развязать войну в Афганистане, первый убеждает сделать то же самое Америку. В сходстве результатов нет ничего удивительного. Роль обоих демиургов выполняет олицетворяющий всемирный еврейский заговор одессит Сема Левитан, нанятый ФСБ за звучный голос, связывающий его с однофамильцем.

Разоблачая один миф, Пелевин обязательно дает читателю другой. Так, в следующей повести всплывают детские книги, которые некогда обещали нынешнему поколению "Полдень человечества" (привет - Стругацким). В лирическом прозрении герой догадывается, что СССР и впрямь построил коммунизм, но ошибся адресом. Соблюдая космическое равновесие добра и зла, он надавил на другую чашу весов и мистически реализовал мечту о счастье не у себя, а на Западе.

Социальное, однако, никогда не исчерпывает пелевинской прозы. За всеми корчами современности проглядывает небо вечности, пробиться к которому стремятся все герои Пелевина. Приключения плутающего сознания в поисках истины, изречь которую нельзя, но нужно – вот и внутренний, и постоянный, и главный сюжет всех его сочинений. В нем-то и кроется тайный соблазн. Как многие другие, Пелевин всё видит, всё знает, ничему не верит, но чернухи не пишет. Вместо нее, он, цитируя на этот раз Платона, уверяет, что за внешней действительностью, обещающей в лучшем случае перспективу "стоять в угарной пробке на ярко-красном "Порше", есть иная реальность. Какой бы она ни была и как бы она ни называлась, надежда на нее – лучший праздничный подарок тем верным читателям, которым, как всем героям Пелевина, "просто хочется чудесного - чего-то такого, отчего все меняется".