Автор программы Марина Ефимова

Диктор: Когда мы проезжали через Алтон, красный свет восхода тронул облака и обвел ярким ободом черные шиферные крыши. Светящаяся глыба родительского дома проплыла справа. И я, как в детстве, на секунду испугался, что дед мог увидеть меня, если бы взобрался на крышу амбара. Потом деревья закрыли дом, закрыли Алтон, и нас окружил пейзаж, где уже никому не было до нас дела. Нил спал на пассажирском сиденье. Спал также безмятежно, как еще час назад спала на кухне Маргарет, засунув голову мне под мышку, для тепла. У меня было много поводов для счастья. В Чикаго меня ждала девушка, которая была готова выйти за меня замуж, если бы я попросил. Но до нее и до решения было еще несколько беззаботных часов. Когда едешь ранним утром по Пенсильвании, то возникает блаженное чувство, что ты всю жизнь так вот и будешь скользить сквозь прозрачный воздух. И в окно вечно будут вплывать холмы, вид которых вызывает странную гордость, словно они созданы для тебя. И еще была счастливая мысль, что за последние несколько часов два человека доверились мне настолько, чтобы заснуть на моем плече.

Марина Ефимова: Так кончается рассказ "Когда я был счастлив". Он был опубликован в 1959 году, в первом сборнике рассказов Джона Апдайка "Та же дверь". А недавно вышла 50-я книга писателя - 900 страничный сборник эссе и статей под названием "More Matter", что можно перевести, как "Больше смысла". Это название - оборванная реплика из шекспировского "Гамлета", где Гертруда говорит про педантичного Полония: "Больше смысла, чем искусства". Книга "Больше смысла" словно открыла кран, из которого хлынули в интернет и в прессу рецензии, заметки, биографические справки и исследовательские статьи о творчестве писателя. Америка вдруг вспомнила, что Джон Апдайк - один из ее последних живых классиков. Это определение дает профессор университета Амхерст колледж Уильям Причард, с которым мы еще будем беседовать в нашей передаче.

Уильям Причард: Сейчас, в конце века стало ясно, что Апдайк является одним из трех лучших современных американских романистов: Сол Беллоу, Филипп Рот и он.

Марина Ефимова: Надо сказать, что многие российские читатели, начав чтение Апдайка романами "Кентавр " и "Ферма", довольно скоро его и закончили романами "Кролик, беги" и "Возвращение кролика". После этого апдайковский кролик стал размножаться, как и свойственно кроликам, и уже немногие прочли даже третьего кролика "Кролик богат", хотя именно за него автор получил Пулицеровскую премию. После этого Апдайк, в общем, исчез с российского горизонта. Но вот что рассказывает профессор Дартмутского университета поэт Лев Лосев.

Лев Лосев: 20 с лишним лет я живу в Америке, окруженный Апдайком. Меня, как и, наверное, очень многих читателей Апдайка, поражает граничащая с графоманией плодовитость этого замечательного писателя. Вот я перечислю только то, что мне попадалось за последние месяц-полтора. Большая статья и обзор выставки живописи, статья о чемпионате по бейсболу, отклик на музыкальные события, несколько стихотворений. При том, что Апдайк продолжает выпускать с завидной регулярностью и свои большие романы. Издательство "Кнопф" объявило, что в феврале выходит новый роман Апдайка. Называться он будет "Гертруда и Клавдий". Это история матери и дяди принца Гамлета до начала известных событий, описанных Шекспиром.

Марина Ефимова: За 40 лет литературной деятельности Апдайк написал 18 романов. Но для многих русских читателей он застыл в 60-х. Мир учителей и учеников, родителей и детей подростков, девочек и мальчиков, взросление, расставание с отрочеством, время затишья между двумя войнами, время легкой музыки. Однако в Америке его слава началась не с этого. Рассказывает профессор Причард.

Уильям Причард: Здесь в США популярность Апдайка у широкой публики, причем, довольно скандальная, началась с романа "Пары". Популярность эта объяснялась просто - роман был о сексе. Даже больше, о сексе в буржуазной среде жителей богатых предместий, которые отличались добропорядочностью и свою интимную жизнь не афишировали. Их любовная жизнь была, как теперь говорят, выведена из шкафа, рассекречена и детально описана Апдайком. Он заработал на этом романе, по-моему, миллион долларов и стал для широкой публики апостолом свободной любви и сексуальных приключений. Но многих читателей он потерял. Тех, кто любил его более строгие ранние вещи.

Марина Ефимова: Роман "Пары" был опубликован в 1968 году, и сейчас даже трудно себе представить, что он казался вызывающим. Дело не только в сдержанности и поэтичности его эротики, но и в том, что главной темой Апдайка и здесь было, скорее, состояние души, чем тела.

Диктор: Мир был гораздо более платоническим, чем он ожидал. Вспоминая Фокси, он испытывал ностальгию не только по ней, сколько по адюльтеру, как таковому. По приключению, по напряжению натянутых внутри струн. По той акробатической увертливости, которой мы ради него учимся. По той новой территории, которую мы ради него осваиваем.

Марина Ефимова: Американский теолог Джордж Хант назвал свою книгу "Джон Апдайк и три его секрета: секс, вина и искусство". Он пишет.

Диктор: У Апдайка эротика сочетается с печалью и чувством вины. Не перед супругами даже, которым герои изменяют, а перед Богом. То есть тем чувством вины, которое философ Кьеркегор и определил, как ощущение греха. В книге "Пары" отношение к сексу было серьезным и тонким. Роман можно было читать, не таясь и не оборачивая книгу в бумагу, чтобы соседи по автобусу не могли увидеть обложки.

Марина Ефимова: В отзывах на новую книгу эссе "More Matter", а это уже четвертый том публицистики Апдайка, несколько рецензентов написали довольно издевательски, что у Апдайка ни одна написанная им строчка, ни одна мысль не осталась неопубликованной. Вот, как относится к этому профессор Лосев.

Лев Лосев: Что меня необыкновенно привлекает в Апдайке, это именно его одержимость писательством, как таковым. Но, между прочим, сам Апдайк, устав от бесконечных вопросов о причинах его такой неудержимой плодовитости, однажды, объяснил это полушутя-полусерьезно, и, мне кажется, что к этому объяснению стоит прислушаться. Он дает три объяснения. "Во-первых, может быть, это потому, что всю жизнь я прожил в маленьких городках, более или менее изолированно, и мне просто необходимо, чтобы каждый день приходили письма из редакций, пакеты с гранками, это дает мне ощущение связи с миром. Во-вторых, - говорит он, - я вырастал в годы депрессии, и поэтому я просто не в силах отказываться от заработка. И третья причина - в отличие от многих других американских писателей я никогда не кончал никакую аспирантуру. Мое высшее образование закончилось сравнительно рано, и я просто восполняю этот пробел. Мне нужно писать курсовые работы. Тем более что я пишу их не за отметки, а за деньги". В этих шутливых ответах есть свет настоящего литературного профессионализма. И то, что такой признанный классик современной американской литературы, писатель, о котором о самом уже написано достаточно много книг, не гнушается никакой литературной поденщиной, в этом, по-моему, есть большой пример для всех литераторов.

Марина Ефимова: Это, конечно, смешно, когда Апдайк жалуется на недостаток образования. Он окончил Гарвард, потом год учился в Оксфорде, и потом три года, с 54-го по 57-й, работал редактором в "Нью-йоркере". В наше время дробной специализации филологов Апдайк, один из немногих, пишет для того, широко образованного, по-настоящему интеллигентного читателя, которого, по выражению Т.С. Эллиота, "в природе не существует, но который и является настоящей публикой настоящего писателя".

Уильям Причард: Многие намекают на то, что человек, который столько написал, не мог все написать хорошо. Но я думаю, что Апдайк просто вызывает зависть у тех современных американских прозаиков, которые пишут вяло и лениво, и давно посадили читателей на голодный литературный рацион. Что же касается Апдайка, то если сложить вместе, как мозаику, то, что он написал за 40 лет своей литературной карьеры, то получиться непревзойденный портрет послевоенной Америки, Америки маленьких протестантских городов Новой Англии. Никто не описал так, как Апдайк, ее преображение, ее потери, начало ее упадка. Покушение на известных и любимых народом политиков, сексуальная свобода, быстро перешедшая в распущенность, разводы, сиротства детей, у которых есть оба родителя, я думаю, он оглядывается с ностальгическим чувством на те времена, когда мы были или, хотя бы, думали, что были единой нацией. Мы хотели цивилизовать и демократизировать мир. И были уверены в благородстве своей миссии и в возможности ее осуществления.

Марина Ефимова: В эссе "50-е годы" Апдайк прямо пишет о любви к этому десятилетию своей юности. К 10-летию, из которого вышли его первые книги.

Диктор: Нами правили два хороших президента - Трумэн и Эйзенхауэр. И хотя Трумэна осуждали справа, а Айка презирали слева, оба они приучили нас к разумному расчету и здоровому компромиссу. Именно поэтому Залив Свиней, Вьетнам и полет на Луну достались следующему поколению. Поклонники 60-х обзывали наше время конформистским, консьюмеристским, политически застойным и сексуально задавленным. Мое поколение получило прозвище молчаливого. Думаю, что после бунтов, нытья и кровавых убийств следующего поколения, это не так уж плохо.

Марина Ефимова: Профессор Причард, а как менялся литературный стиль Апдайка?

Уильям Причард: Скажем, романы "Месяц воскресений", "Заговор" и даже, отчасти, "Ведьмы Иствика" написаны с довольно неожиданным для Апдайка темным, сардоническим отношением к жизни. И, кроме того, эти романы полны стилистических экспериментов, напоминающих, а иногда прямо имитирующих стиль Владимира Набокова. Эти вещи очень отличаются от первых произведений Апдайка, гораздо более искренних, открытых и более приемлющих жизнь.

Марина Ефимова: В 1711 году историк религии Джозеф Адисон писал: "Я искренне верю, что ведьмовство существовало. Но, при этом, ни могу привести ни одного доказательного примера, ни одного исторического документа". И вот, в романе "Ведьмы Иствика" Апдайк в реальной, обаятельной и чрезвычайно конкретной форме описывает нам такой момент. Как в тихом городке Род Айленда в 1984 году появляется богатый незнакомец Дэрил Ванхорн. И ненадолго превращает трех одиноко стареющих женщин в ведьм. Голливудский фильм, поставленный по роману, исказил, разумеется, все, что можно было исказить, но сохранил монолог, которым Ванхорн, дьявол, его играет Джек Николсон, соблазняет современную женщину Александру, которую играет Шер.

- Кто вы?

- Черт знает кто! Но я ваш. А кто ждет вас дома? Никто. Оставайтесь. Ваша дочь поест и спокойно уснет у телевизора. Это я вам обещаю. Уборка? Грязь подождет до завтра. Никуда не денется. Вы прекрасно справляетесь с рутиной, Алекс. Готовка, посуда, домашние задания, утром - чашечка кофе с соседкой, вечером - стаканчик вина с подружкой, по средам - визит к психоаналитику. Сколько времени вы все это выдержите? Вы лежите ночами без сна и чувствуете, что жизнь, которую вы ведете, это только половина жизни. А вторая половина? Я могу ее заполнить, Алекс. Используйте меня, используйте меня пока не поздно и не ждите, Алекс, время - убийца.

Марина Ефимова: И профессор Причард, и писательница Джойс Кэрол Оутс в статье "Американские комедии Апдайка", и многие другие критики утверждали, что на стилистику Джона Апдайка заметно повлияла проза Набокова. Надо сказать, что Джон Апдайк вообще очень хорошо знает русскую литературу. Эпиграфом к роману "Пары" взяты, скажем, строчки из Блока. В Набокове Апдайк восхищался именно даром стилиста. Он считал Набокова своим ментором и написал предисловие к изданию его корнельских лекций. Об этом - Александр Генис.

Александр Генис: Среди набоковских студенток была жена Апдайка, которая, через много лет, заразила мужа своим восторгом. Вспоминая учебу, она говорила: "Я чувствовала, что он может научить меня читать, верила, что он даст мне что-то такое, чего мне хватит на всю жизнь. Так и случилось". Сам Апдайк, впрочем, у Набокова учился не читать, а писать. Оценивая инструментарий русского гения, он хищно набрасывается на поразительной плотности детали, способные вынести покорного случаю автора за ограду здравого смысла. С проницательностью собрата Апдайк пишет про Набокова: "Он требовал от своего искусства чего-то лишнего, росчерка миметической магии или обманчивого двойничества, сверхъестественного и сюрреального, в коренном смысле этих обесцененных слов". Самое интересное, что Апдайк расходился с мэтром в том, как вернуть смысл этим стертым словам. Называя Набокова "жрецом воображения", Апдайк уверяет, что реальность для Набокова не столько структура, сколько узор, привычка, обман. В его эстетике невысока цена скромной радости узнавания и плоской добродетели жизнеподобия. Зато в творчестве самого Апдайка, эти достоинства стоят на первом месте. Его литература невозможна без того, что он с затаенной гордостью называет, переча Набокову, банальными, но увесисто земными предметами. Говоря по справедливости, у Апдайка есть право на этот тихий бунт. Как бы ни велико было набоковское воображение, оно не сумело того, с чем так успешно справляются романы Апдайка - описать Америку. Действие "Лолиты" протекает в такой же вымышленной стране, как, скажем, романа "Приглашение на казнь". Из "Лолиты" мы можем узнать об Америке 50-х не больше, чем из того набоковского высказывания, где Америка называлась "недурным местом для пикников". Апдайк шел другим путем. Он вычертил поразительную, по обилию подробностей, карту американской души. Однако сегодня, оглядывая плоды своего многолетнего труда, стареющий писатель уже отнюдь не уверен в своей правоте. Совсем недавно Апдайк напечатал статью в "Нью-Йорк Таймс", где с горьким достоинством предрекает закат своему ремеслу. Он считает, что кино решительно вытесняет роман, ибо хороший фильм может рассказать за два часа столько же, сколько читатель романа узнает за неделю. Мне кажется, что в этих сомнениях слышен отзвук заочного спора. Возможно, Апдайк, оглядываясь назад, понял, что перевести на язык соперничающего искусства нельзя лишь ту лишенную увесисто земного прозу, что парит, как Набоков, в разряженной атмосфере словесной виртуозности.

Марина Ефимова: Так видит эту пару - Апдайка и Набокова - Александр Генис. Немного, я бы сказала, в пользу Набокова. Любопытно, что почти обратное пишет, сравнивая Апдайка с Набоковым, известная американская писательница Джойс Кэрол Оутс, но тоже не без ложки дегтя.

Диктор: Проза Апдайка, безусловно, напоминает прозу Набокова. Но Апдайк не преследует набоковских целей - лукавого обмана, издевки, утайки, маскировки. Его энергичная, по-американски плодовитая и по-американски же объективная проза обращается свое одинаково почтительное внимание на все.

Марина Ефимова: Гор Видал, известный публицист и интеллектуал, но довольно посредственный писатель, назвал когда-то Апдайка писателем для средне интеллигентной публики - миддлброу, в отличие от хайброу - то есть, от высоколобых интеллектуалов.

Уильям Причард: Миддлброу - старомодное слово. И такие элитарные критики и снобы, как Гор Видал или Симур Смит, обозначают им публику недостаточно начитанную, читателя недостаточно искушенного и тонкого, такого, который предпочитает легкое чтение. Обычно они имеют в виду, скажем, публику, которая читает Роберта Фроста, но не читает Т.С Элиота. Эти критики находят произведения Апдайка подозрительно легкими для восприятия и, может быть, слишком понятными для их замысловатых литературных игр. Там нет изящно разбросанных по тексту намеков, и им нечего разгадывать. Более того, Гор Видал в политическом смысле находится много левее Апдайка, и его критика политических и общественных институтов США, американских традиций и образа жизни намного резче. Поэтому, его раздражает, скажем, патриархальная любовь Апдайка к американской буржуазной провинции, к маленьким городкам, населенным добропорядочным средним классом. На это я могу только сказать, что философское, религиозное и поэтическое осмысление жизни, с моей точки зрения, требует гораздо больше таланта и тонкости ума, чем создание летучих мо и клише, вроде термина миддлброу паблик.

Марина Ефимова: Профессор Причард, вы поставили Апдайка в один ряд с лучшими американскими романистами нашего времени Солом Беллоу и Филиппом Ротом.

Уильям Причард: Причем, из этих троих Джон Апдайк - единственный не еврей и, на мой взгляд, только он отразил жизнь все уменьшающейся части американского населения - белых американских протестантов. Вообще, он единственный серьезный протестантский романист нашего времени.

Марина Ефимова: Джойс Кэрол Оутс, обсуждая эту сторону творчества Апдайка, писала, что его религиозное чувство сильно и неколебимо. Но его симпатии почти всегда на стороне тех, кто сомневается. На стороне тех, кто оставил надежду на спасение и вечную жизнь и пытается придать своей земной жизни некую объективную ценность. Стать художником и творцом собственной жизни. В 1964 году, в речи, при получении национальной книжной премии за роман "Кентавр", Апдайк сказал, определяя писательское дело: "Воображение подсказывает нам, что тот, кто создал наш мир, создал его безболезненно и легко. Но нам суждено смиренно трудиться и терпеть боль, создавая шаг за шагом, слово за словом, нечто полезное и красивое, а, следовательно - хорошее".

Уильям Причард: Я думаю, Апдайк - хранитель традиций в американской художественной литературе. Может быть, последний хранитель традиций, уходящий на сто лет назад, в те времена, когда Уильям Дин Хауэлс в Новой Англии начинал жанр американского романа. Апдайк продолжил традиции Синклера Льюиса, Шервуда Андерсона и, до некоторой степени, Хемингуэя, так прекрасно описавшего средний Запад. Апдайк сложился, как писатель, под огромным влиянием двух своих современников - Сэлинджера и Джона Чивера, которых он боготворил и у которых учился тому, как сохранить свой собственный голос в огромном литературном хоре. Сильный или слабый, но свой. И, в отличие от Сэлинджера, Апдайк принял судьбу такой, какая она есть. Его ничто не остановит.