Александр Генис: Август в Америке, как и всюду - пора урожая - но об этом не узнаешь в супермаркете, где сосуществуют времена года. Чтобы вкусить сласть сезонного продукта, надо отправиться на базар, где по-прежнему царит согласие между календарем, природой и желудком.
К счастью, в последние десятилетия большие и маленькие крестьянские (здесь их называют "фермерскими") базары вновь расплодились по всей Америке. Они торгуют не только вкусным, но и самым здоровым, исключительно органическим и сугубо натуральным съестным товаром.
Главное на американском базаре - необязательность всего предприятия. Здесь продают то, без чего заведомо можно обойтись - пряные травки и домашнее вино, яблоки с дерева и почти парное молоко, грубый хлеб и самодельные пироги, странные соленья и хитрые варенья, праздничные венки и прозаические веники. Конечно, все это - лишь фермерская закорючка на тучных полях нормального рыночного хозяйства, каприз гурмана, знатока, ценителя, наслаждающегося не только тонким вкусом базарного товара, но и тонким умыслом базарной торговли, которая снимает коммерческий налет с натурального продукта. Расположенный на обочине обычной экономики, базар может себе позволить веселую атмосферу детского праздника: рыночный механизм начинает работать понарошку, когда продающим важно не только продать подороже, а покупающим не только купить подешевле. В конечном счете, тут предлагают не крестьянскую еду, а крестьянскую мечту - фермерскую утопию о возвращении в доденежный рай, где продукт еще не отчужден от того, кто его произвел: что вырастил - то и продал, кто не работает - тот не ест.
Постепенно эти аграрные карлики все чаще перебираются с пригородных дорог на городские площади, включая старинный манхэттенский центр Гранад Юнион.
Здесь расположился главный и самый старый «зеленый рынок» Нью-Йорка: только что он отметил свое тридцатилетие. Этот базар - угодья экологически чистого поколения бунтарей-идеалистов, которые выросли на грядках Лонг-Айленда и Нью-Джерси.
Чтобы познакомить с ними слушателей «Американского часа», на Гранд Юнион отправилась наш специальный корреспондент Рая Вайль.
Рая Вайль: В последнее время фермерские рынки появляются в городах и весях, как грибы после дождя. Даже у нас, в Джерси Сити, раз в неделю работает местный «гринмаркет», то есть зеленый базар. Так они все называются, включая самые маленькие, как у остановки метро «Всемирный Торговый Центр». Его и базаром-то не назовешь, несколько прилавков всего, зато работает каждый день, и все необходимое для салата есть, и яблоки, и, даже, домашний горячий сидр. В Нью-Йорке сегодня 45 фермерских рынков, десять новых только в этом году открылись, причем, половина из них в Гарлеме и в Южном Бронксе, в районах, где, в основном, живут малообеспеченные семьи.
Самый большой базар, король всех нью-йоркских «гринмаркетов», находится, конечно, в Манхэттене, на 14-й улице, рядом с остановкой метро «Юнион Сквер». Все ньюйоркцы знают базар на Юнион Сквер. По субботам сюда приезжают за свежей едой из всех районов Нью-Йорка. Старейший из городских фермерских рынков под открытым небом, в этом году базар на Юнион Сквер отмечает свой 30-летний юбилей. Здесь продают все: мясо, рыбу, хлеб, сыры, даже вино. Но, главное - овощи и фрукты, выращенные на местных фермах, душистые травы, цветы садовые и полевые, яркие, пахучие, такие в цветочных магазинах не купишь. Самый центр Даунтауна, вокруг коммерческие здания, автомобили гудят, пробки, а тут - редиска, укроп, красная смородина...
Росс Уиллер: Мы одна из немногих ферм в Америке, которая выращивает смородину, красную и черную, - говорит 62-летний Росс Уиллер, хозяин фермы «Фэнтэзи фуд», расположенной в городке Энтон на севере штата Нью-Йорк.
Росс Уиллер: Раньше эту ягоду здесь не очень-то жаловали, в основном, для начинки пирогов брали. А сейчас на нее спрос большой, как на фермерские рынки. Раскусили, понравилось. Я, поначалу, ревниво относился к открытию новых базаров в Манхэттене, а сейчас вижу - сколько их не открывай, все равно недостаточно. Потребность в фермерских рынках огромная. Люди стали больше о здоровье думать, предпочитают свежую, натуральную еду, выращенную при минимальном количестве химических добавлений. Их уже не устраивают безличные, ничем не отличающиеся друг от друга супермаркеты, да там и нет всего того, что на фермерских рынках продается...
Рая Вайль: Кроме смородины, ферма Росса Уиллера привозит на рынок крыжовник, чернику, малину и клубнику, аромат которой перебивает даже выхлопные газы. «Торговля идет бойко, вот только ездить далеко приходится, - вздыхает мой собеседник, - четыре часа дороги только в одну сторону, три раза в неделю, и так уже 20 лет. Это тяжело, очень уж длинные дни получаются». Оправдывает ли выручка затраченные усилия?
Росс Уиллер: Безусловно, людям нравятся наши ягоды, и мы хорошо зарабатываем.
Рая Вайль: Хорошо - понятие относительное. Для Росса Уиллера это тысяча долларов в день. Базар работает три раза в неделю, в любую погоду, в год получается около ста тысяч. Немного, конечно, с учетом всех расходов, включая наемных работников. Но если еще несколько лет назад многие фермы разорялись и закрывались, не в силах свести концы с концами, то сейчас для фермеров наступили хорошие времена. Среди них даже появилось много молодежи. Майкл и Мишель, ему 28 лет, ей - 25, арендуют ферму в полутора часах езды от Нью-Йорка. Они не пара, просто друзья, которым надоела жизнь в городе. Майкл, в прошлом программист с хорошим окладом, говорит, что его давно уже тянуло к земле, хотелось делать что-то настоящее, то, что реальную пользу приносит...
Майкл: Мы занимаемся этим уже второй год, выращиваем чеснок, базилик, мяту, лечебные травы, делаем из них различные масла, специи, натуральные кремы. Все это много лет продавала здесь бывшая хозяйка, ее тут все знали, ее пасту из зелени до сих пор спрашивают. Как она ее делала, уже никто не узнает. В прошлом году Энн умерла, ей было 96 лет, ферма перешла к сыну, а он врач, ему не до этого, и он сдал нам ее в аренду. И вот теперь мы учимся делать все то, что делала Энн. Работаем шесть дней в неделю, три - на ферме, и три - здесь, на базаре. Встаем в 5 утра, домой приезжаем в 8, в половине девятого...
Рая Вайль: Голубоглазая, улыбчивая Мишель и без грамма косметики выглядит, как кинозвезда. Высокая, стройная блондинка с матовой нежной кожей и естественным румянцем, она сама - великолепная реклама фермерским кремам...
Мишель: Я встречаю здесь людей, которые знали Энн много лет, они рассказывают о ней потрясающие истории. Родом она из Южной Африки, откуда и привезла секреты изготовления натуральных мазей, кремов и масел, приготовленных из лечебных трав и цветов. Она и в Африке эти травы выращивала, и лечила ими людей, и здесь, в Америке. Это была мудрая и очень добрая женщина, ее все здесь любили. Я когда ферму ее в первый раз увидела, сразу поняла, что хочу здесь жить и работать. К дому ведет цветочная аллея, в саду вишневые деревья, много настурции, шиповника, даже терраса увита какими-то дикими, душистыми травами. Поверьте, оттуда уезжать не хочется, такая там красота...
Рая Вайль: Почему такая красавица вдруг решила заняться фермерством? Мишель смеется.
Мишель: Мне нравится работать на воздухе, под открытым небом, нравится двигаться, чувствовать свое тело, сажать, полоть, собирать урожай. Здесь даже устаешь по-другому, не так, как в городе, это приятная усталость, заслуженная. И потом, я убеждена, что поддерживая фермы, мы поддерживаем себя, улучшаем качество жизни. Говорят, и я в это верю, что у каждого человека есть лишь одно место, где он чувствует себя так хорошо, как нигде больше. Вот только найти его сложно, не каждому удается. Мне повезло, я нашла. Для меня таким местом оказалась ферма...
Рая Вайль: 22-летняя Карли и ее «гурманная» бригада ничего не продают. Они представляют кулинарную школу, специализирующуюся на здоровой пище, и прямо здесь, на рынке, демонстрируют блюда, сделанные из местного шпината, свекольной ботвы и зеленой фасоли. «Достаточно ли в Нью-Йорке зеленых базаров?» – переспрашивает меня Карли.
Карли: Нет! Я бы хотела их видеть на каждом углу. Натуральные продукты должны сейчас продаваться везде, вместо замороженных гамбургеров и химической картошки. У нас чуть не каждый третий диабетом болен, людей мучают различные аллергии. Что-то мы не так делаем, не то едим. В фермерских рынках со свежими, натуральными продуктами нуждаются все, но, особенно, небогатые районы. У меня есть знакомый фермер, который в Гарлем свою зелень привозит, там недавно малюсенький фермерский базар открыли. Так он говорит, что за его салатами, огурцами и яблоками очередь выстроилась. Он боялся, что покупать не будут, потому что дорого, а люди фудстемпами расплачивались, которые государство дает малообеспеченным семьям на продукты. Так что и в Гарлеме, где заведения типа Макдональдс гораздо чаще встречаются, чем в любом другом районе, тоже созрела необходимость фермерских рынков. 45 базаров на Нью-Йорк - это капля в море. Нам еще нужно, и много. Чем больше, тем лучше...
Рая Вайль: После полудня, как и обещали, пошел сильный дождь, но, как сказал старый фермер Росс: «Хорошая погода, плохая - не важно, мы и в дождь продаем».
За то время, что я не была на этом базаре, здесь много чего изменилось, в том числе и соотношение цен. Еще в прошлом году хлеб стоил дешевле овощей, и его было много, а сейчас пучок редиски, например, или сельдерея можно купить за один доллар, зато хлеб стоит от шести до девяти долларов за буханку, и привозит его только одна ферма. В отличие от неизменного супермаркета, базар - живой организм, он чутко реагирует на влияние времени, на то, что сегодня нужнее, что пользуется большим спросом. Вот хлеб, настоящий, не супермаркетовский, и превращается в деликатес, многие покупают по нескольку ломтей, как пирожное, например, от буханки с орехами и изюмом.
И еще одно наблюдение. Раньше на базар привозили продукты, в основном, потомственные фермеры, а сейчас картина иная. В фермеры подались бывшие горожане. Зэйд Гарсия с женой Хайфой семь лет назад купили ферму в шести часах езды от Нью-Йорка и выращивают там все овощи - от картошки до зеленого горошка и цветной капусты. У них самые вкусные на базаре огурцы и помидоры. Но, послушаем, что говорит Зэйд.
Зэйд Гарсия: Фермерство - не очень-то прибыльный бизнес. Мы занялись этим, когда приехали сюда жить и обнаружили, что не можем купить продуктов, к которым привыкли. В Америке много еды, но качество не то. Они выращивают фрукты и овощи для перевозки, а вкус, полезность - это второстепенное дело. Тогда мы решили, что будем сами выращивать качественные продукты. Таких свежих, натуральных овощей, как у нас, вы ни в одном магазине не найдете, все только вчера было собрано...
Рая Вайль: Зэйд рассказывает, что у них с женой два сына, оба учатся, а в свободное время помогают им на ферме, что работают они с женой семь дней в неделю, по сто часов, что фермерство это очень, очень тяжелый труд... У каждого фермера есть своя история, связанная с базаром на Юнион Сквер. Есть она и у Зэйда, и связана она с 11-м сентября, когда взорвали Всемирный Торговый Центр...
Зэйд Гарсия: Мы не могли тогда приехать в город, несколько недель дома сидели, напуганные, потрясенные, ведь мы - тоже мусульмане, и мы очень переживали, нам звонили друзья, постоянные покупатели, поддерживали, но все равно нам было не по себе. А потом, когда моя жена поехала в Бруклин, к родителям, чужие люди ее охраняли, провожали до дома, боясь, что кто-то может ее задеть, оскорбить, обидеть. И хоть ничего такого не произошло, это было невероятно трогательно, только за одно это Америку уже можно любить.
Александр Генис : Говорят, что цены на бензин немного очистили американские дороги. Три доллара за галлон заставили задуматься владельцев огромных караван-сараев, в которых многие американцы любят проводить отпуск, возя за собой семью, три телевизора и плотно обставленную гостиную. Однако если этих фургонов и впрямь стало встречаться поменьше, то обычных машин по-прежнему хватает. Особенно - в августе, когда жара выдавливает из городов всех, кто может себе позволить забыть о делах в самый жаркий месяц года.
Искусство американского путешествия (в отличие от заокеанского отпуска) тесно связано не с местом конечного назначения, а с дорогой к нему. Как было сказано по другому поводу, цель – ничто, движение - все. Веря в это, американская дорога не сокращает, а увеличивает расстояние, помогая разъехаться всем подальше друг от друга. Густая сеть скоростных магистралей позволяет американцам привольно рассредоточиться по всей стране. Отсюда - принципиальное различие между двумя концепциями дороги.
В Старом Свете дорога - повествовательная условность. Важно, откуда и куда она идет, а подробности - пунктиром: «за тридевять земель» и точка. Дорога - это шампур, на который нанизываются приключения героев. Она нужна для того, чтобы выстроить сюжетную последовательность: ближе-дальше, раньше-позже.
Зато в Новом Свете дорога важна сама по себе: она и есть приключение, которое разворачивается во всех трех родах изящной словесности. Так, классическую драму с ее единством места, времени и действия представляет знаменитое Аляскинское шоссе, сооруженное во время войны в немыслимо короткие сроки. В эпическом жанре исполнен растянувшийся почище «Илиады» Пан-Американский хайвей, чьи 16 тысяч миль сподручнее мерить уже градусами, как на глобусе. Что касается лирики, то это сооруженные безработными во времена великой депрессии парковые автострады. Их «художественный прием» - бесцельность: это настоящие «дороги никуда», плод чистой любви к перемещению.
Как и положено, «лирическая» дорога раскрывает душу американского хайвея, который так ластится к пейзажу, что, в конце концов, становится его уместной частью: как река, он не перерезает ландшафт, а плавно в него вписывается.
Подражая природе, учась у нее естественности, такое шоссе преподает урок американского путешествия, приучая нас искать не впечатлений, а состояний, не результата, а процесса, не цель, а дорогу, ведущую к цели.
Как раз такое – чисто американское – путешествие описал в своем высоко оцененном критиками опусе Роберт Салливан. О его книге «Пересекая Америку» рассказывает слушателям ведущая нашего «Книжного обозрения» Марина Ефимова.
РОБЕРТ САЛЛИВАН. «ПЕРЕСЕКАЯ АМЕРИКУ».
Марина Ефимова: В путешествии по Америке на автомобиле есть своя специфика – такая отличная от путешествий вообще, что оно описано множеством авторов: Стэйнбеком в очерках «Путешествие с Чарли», Керуаком в книге «На дороге», Ильфом и Петровым в «Одноэтажной Америке», режиссером Александром Пэйном в фильме «Про Шмидта» - « About Shmidt ».
Поездка с Робертом Салливаном – это путешествие с обаятельным, разговорчивым историком, влюбленным в странности Америки. Он и до этого писал, например, об истории нью-джерсийских болот (в книге «Страна лугов» -“ Meadow - lands ”), или о возрождении китобойного промысла у индейцев племени Мака в книге («Охота за китом» -“ A Whale Hunt ”) и даже о войне города Нью-Йорка с крысами (в бестселлере “ Rats ” – «Крысы»). На этот раз, пересекая континент с Востока на Запад, Салливан вспоминает историю путешествий по Америке:
Диктор: «Луис и Кларк были первыми образованными путешественниками, которые (по замыслу президента Джефферсона) пересекли страну в поисках удобных путей с Востока на Запад. Их путешествие – самое знаменитое в истории Америки: 2,5 года, 13 000 километров по диким не обжитым землям, и из сорока человек отряда только один погиб – умер от аппендицита. Составлены карты, собраны коллекции, сохранены десятки блокнотов дневниковых записей и рисунков. Однако вот ирония истории - успех их экспедиции практически никого не вдохновил. 30 лет после их похода обследованный ими регион был все так же редко населен индейцами и охотниками – французами, англичанами, испанцами, русскими, мексиканцами, которые слыхом не слыхали о Льюисе и Кларке. А когда в 1840 году началась массовая миграция на Запад, поселенцы пользовались совершенно другими картами и гораздо более удобными и лёгкими дорогами, издавна проложенными индейцами и охотниками. Никто больше не переходил зимой Скалистые горы через гиблый перевал Лоло Пасс, так живо описанный Кларком.
Марина Ефимова: Путешествия ради удовольствия начались в Америке в знаменательный год – 1865-й - сразу после Гражданской войны. Редактор массачусетской газеты Самюэль Боулс пересек страну без всякой надобности и красочно описал свои впечатления. Боулс считал, что путешествия могут снова объединить народ, расколотый Гражданской войной. Эта идея – путешествие как патриотический акт – захватила американцев и вскоре переросла в движение « See America First » - «Сначала осмотри Америку». Патриоты осуждали тех, кто рвался провести отпуск в Европе, ни разу не съездив на Гранд Каньон. Толпы ринулись колесить по Америке - сначала поездами, а потом автомобилями. Техника с каждым годом делала путешествие все более вместительным: в 1916 году водитель легковой машины мог проделать 220 км в день, а в 1936-м многие без труда проезжали 600 км. Потом появилось детище Эйзенхауэра – система скоростных шоссе, и проезд на машине через всю страну стал традиционным семейным отпуском.
В своей книге «Пересекая страну» Салливан сумел воссоздать тепло и странный дорожный уют такого семейного путешествия, и это особенно тронуло рецензента книги Брюса Баркота:
Диктор: «Самое большое удовольствие от чтения книги «Пересекая страну» - проходить вместе с автором все стадии такого путешествия: от экзальтации ПЕРВОГО дня до головной боли и раздражения в конце ПЯТОГО дня, и потом до привыкания и уютной рутины долгого путешествия: маленькие мотели с открытыми бассейнами, деревенские рестораны у проселочных дорог (где подают забытые и восхитительные блюда вроде горячего персикового пирога с мороженым), сувенирные магазины (где продают конфеты из кленового сока), последний перегон в темноте перед ночевкой, томление и ломота в теле, ленивое удовольствие прохладного душа, и поздний кинофильм по телевизору, который вся семья смотрит прямо с гостиничных кроватей и засыпает, не дождавшись конца...»
Марина Ефимова: Я помню, как меня впервые поразил КОМФОРТ американской дороги: магазины и рестораны рядом с бензоколонками, дорожные игры для детей, сухие пайки, питье в маленьких бутылках, уютные места для привалов с чистой уборной за цветущими кустами... Но, главное – меня поразила та естественность, с которой американцы живут на дорогах. Однажды, в глуши северного Мичигана, мы спросили на бензоколонке, нет ли где поблизости кафе-мороженого для нашей маленькой дочки. «Конечно, есть, - сказал владелец колонки, - поезжайте по этой дороге». – «А сколько примерно ехать?» - «А какая разница? – изумился мичиганец. – « Get in the car and go ahead !» («Садитесь в машину и – вперед!»).
Диктор: «Америка, которую я вижу, словно говорит вам: поезжай! - к чему-то, что лучше. Останавливайся только для того, чтобы заправиться, и снова в дорогу – куда-то, где НУЖНО быть... куда-то, где ВОЗМОЖНО быть - если не останавливаться... Двигайся, двигайся! Не стой на месте...
Другими словами, Америка – это дорога.
Марина Ефимова: Я готова была бы с этим согласиться, если бы не прочла вчера, что в Китае километраж шоссейных дорог с 2001 года вырос больше, чем вдвое, и достиг 38 тысяч километров. И на этих дорогах в 2001 году было 6 миллионов пассажирских автомобилей, а в этом году – 20 миллионов.
Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: Лето в Америке сопровождает особая летняя музыка. Как раз на днях вышел один из самых интересных таких «сезонных» альбомов - "Жестокие, как школьники" ( As Cruel As School Children ). Его записала группа "Герои Спортзала", которую составляют четверо школьных друзей из городка Женева штата Нью-Йорк. Они уже почти десять лет экспериментируют в многообещающем направлении независимого хип-хопа. Независимого от переиспользованных мёртвых ритмов и перезаезженной уголовной тематики. Вместо этого "Герои Спортзала" используют настоящие гитары и барабаны, сплавляя рэп с поп-музыкой и даже роком.
Песни пишут они на самые разные темы, но на этот раз – специфически летние. А именно: про девушек, пляжи и ещё раз про девушек. Летняя музыка, как и летнее кино, обычно не вызывает восторг критиков, но мне кажется, что слишком серьёзно к этому жанру и не стоит относиться. Скорее, это - звуковая дорожка к пляжной жизни, вечеринкам с друзьями и долгим автомобильным прогулкам - с ветерком, но без цели. Нечто такое, что приятно будет вспомнить, когда услышишь эту песню в мрачный зимний день. Для меня, я думаю, такой будет вот эта песня беспечно летних "Героев Спортзала": "Семь недель" (7 Weeks ).
Александр Генис: Этим летом американский кинотеатр служит двойным убежищем: он помогает скрыться от жары и хоть на два часа забыть о кошмарных международных новостях. Во всяком случае, это помогает, когда на экране резвятся карибские пираты.
Однако у тех неисправимых любителей кино, кто и в августе не сдается голливудскому эскапизму, теперь есть радикальный выход: «НЕТФЛИКС». Эта компания возникла сравнительно недавно – в 1997-м году. Сегодня ей нет равных. Пять миллионов семей пользуются ее услугами столь же регулярно, как телефоном или газетой. Концепция «Нетфликса» проста. За небольшую ежемесячную абонентную плату (около 10 долларов) фирма высылает вам фильм на ДВД. Когда вы возвращаете одну картину, вам высылают следующую. Умелая компьютеризация бизнеса позволила «Нетфликсу» расположить фильмы по иерархии – каждую просмотренную картину зрители оценивают, раздавая им от одной до пяти звездочек. Это дает возможность создать индивидуальный профиль абонента. «Нетфликс» знает, что любит каждый его подписчик, и постоянно рекомендует ему фильмы, выбранные по его персональному – вкусу. (В результате, в моей очереди фильмов – 180 названий, чтобы их посмотреть, мне нужен год, а то и полтора).
Вот и все. Казалось бы, «Нетфликс» всего лишь дублирует обычный видеопрокат, но, на самом деле, он устроил тихую революцию, меняющую наши устоявшиеся представления и об искусстве кино, и о вкусах его зрителей.
Вот, что об этом говорит директор «Нетфликса» Рид Хастингс.
Диктор: Даже в хорошем пункте видеопроката хранится всего лишь несколько тысяч фильмов, подавляющее большинство их – новые картины, только что вышедшие на ДВД. Нашу видеотеку составляет 60 тысяч самых разнообразных фильмов, начиная с классики немого кино до последних блокбастеров. И количество их стремительно растет каждую неделю, причем, за счет картин всех стран мира, а не только американских.
Александр Генис: Однако нужно ли американскому зрителю все это безмерное богатство? Сколько фильмов расходится по рукам, а сколько лежит простым балластом? Вспомнив полки соседнего видеопроката, я бы ответил на этот вопрос так: тысяча картин пользуется спросом, а остальные 59 тысяч никто не берет. Но вот, какие данные представил глава «Нетфликса» Хастингс:
Диктор: От 35 до 40 тысяч наших картин постоянно на руках. Поразительный показатель: каждый божий день два из трех фильмов находят себе зрителя. И это значит, что вкусы американских зрителей несравненно более разнообразны, чем представляют себе голливудские студии. Гонясь за массовым зрителем, они снимают фильмы для всех. Мы удовлетворяем нишевый спрос. Успех фирмы, 59 отделений которой открылись в каждой метрополии страны, говорит о том, что американцы любят разное кино и с удовольствием смотрят его, когда знают, где найти.
Александр Генис: Меня очень радуют эти цифры, ибо они опровергают снобистские разговоры о том, что умное и тонкое искусство никому не нужно. Реальность культурной экономики разоблачает миф о том, что успех могут принести только безразмерные бестселлеры. Это происходит повсюду: и в книжном, и в медийном, и в телевизионном, и в кинематографическом мире. В этом ряду явление «Нетфликса» - лишь еще одно подтверждение новой рыночной стратегии, делающей ставку на демассификацию спроса. Важно, однако, сказать, что преследуя свой коммерческий интерес, эта компания вывела кинопрокат на новый рубеж, устроив первую по-настоящему эффективную и доступную видеотеку с мировым охватом. (Представьте себе, я здесь нашел фильм «Старик Хоттабыч», который - по утверждению мамы - первый раз смотрел, когда мне было три года).
Нашу беседу о «Нетфликсе» и открытых им перспективах мы продолжим с ведущим «Кинообозрения» «Американского часа» Андреем Загданским.
Александр Генис: Андрей, я вам очень благодарен за то, что именно вы открыли для меня все богатства компании «Нетфликса», о которых мы только что разговаривали.
Андрей Загданский: Спасибо.
Александр Генис: Спасибо Вам. Год я пользуюсь этой фирмой, этой системой, и за это время я посмотрел фильмов больше, чем за всю предыдущую свою жизнь и, как мне кажется, стал гораздо более грамотным в области кино. Однако речь, все-таки, не обо мне, а, я бы сказал, о всемирном культурном явлении. «Нетфликс» и подобные фирмы, которые существуют сейчас во всем мире, подобные библиотеки кино, превратили кино именно что в библиотеку. Я по себе это чувствую. Каждый раз, когда я смотрю теперь фильм, я смотрю вне зависимости от того, когда он сделан. Это то же самое, как снять книжку с полки в библиотеке – фильмы потеряли время, они стали все современниками. Как вы считаете, как это отразится на вкусах кино? Это ведь, в сущности, огромная перемена. Многие годы мы смотрели новое кино, то, которое появилось на этой неделе или в этом месяце, а теперь все фильмы сосуществуют рядом. Такая вот гигантская Вселенная кино.
Андрей Загданский: Вы знаете, с одной стороны, Саша, это абсолютно замечательно. Все стало доступно, все стало возможно, все можно посмотреть, пересмотреть. Мы все чаще и чаще будем ссылаться в нашей культуре на фильмы. Они станут ссылкой. Как ссылкой давно является литература, так же будет с фильмами. Будет больше визуальная культура заполнять нашу ежедневную культуру. Мы чаще будем ссылаться на картины. Но в этом есть, с моей точки зрения, и обратная, печальная сторона - мы меньше будем ходить в кинотеатры, мы меньше будем оказываться перед этим полупрозрачным светящимся экраном, где фильмы куда более похожи на сны, на мечты, чем они похожи на свое экранное подобие на экране телевизора, когда мы смотрим их дома. Тут, все-таки, два разных действа, два разных опыта, два разных переживания человеческих.
Александр Генис: А вот знаете, мне кажется, что все останется на своих местах – и фильмы разные, и по-разному они смотрятся. Я, опять-таки, приведу свой пример. Ну скажем, фильмы Бергмана, которые смотрятся по телевизору, по-моему, лучше, чем в кино, потому что для Бергмана нужна такая камерная аудитория. Там и фильмы такие камерные, их и в гробу хорошо смотреть, и по содержанию тоже. А с другой стороны, есть фильмы, которые я бы не стал смотреть на своем телевизоре, потому что мне жалко. Ну, например, роскошные китайские костюмные фильмы, настолько красивые, настолько яркие, что только в кинотеатре можно оценить по-настоящему прелесть этих красок. И вот мне кажется, что эта цифровая революция, которая принесет нам все фильмы вместе, создаст другую референтную группу. Мы все будем знатоками кино, и это только поможет, привлечет в зрительный зал, потому что мы сможем больше оценить настоящее искусство.
Андрей Загданский: Ну, все мы знатоками кино не станем, слава богу, но, да, дело идет к этому. Потому что, если раньше фильм можно было посмотреть тогда и только тогда, то сейчас его можно посмотреть тогда, когда мы захотим. В принципе, в этом смысле все изменилось. Фильм стал как книга. Кроме того, фактор дополнительной информации – мы узнаем много дополнительных вещей, которые мы никогда знать не могли и принимать во внимание не могли, когда смотрели картины. Вот пару дней назад я пересматривал «Виридиану» Бунюеля, которую я так люблю. И в только что вышедшем диске есть дополнительное интервью с самим Бунюелем, которое я никогда не видел. Это какая-то телевизионная передача, вышедшая где-то во Франции в 60-е годы. Шансов увидеть это у меня никогда бы не было. Я увидел эту телевизионную передачу с живым Бунюелем, я увидел интервью с актрисой, которая играет главную роль, и она рассказывает о том, как была сделана картина, как финансировался фильм, и так далее, и так далее. Все эти вещи мне, как человеку, который любит кино, очень важны, они дополняют дополнительные краски, фильм входит в определенный новый информационный контекст для меня.
Александр Генис: Для меня, как, можно сказать, неофита, это особенно важно, потому что я просто много узнаю нового. Но, с другой стороны, для меня все эти дополнительные радости ДВД, которые так привлекают новичка в кинематографе, который смотрит на все это открыв глаза (потому что есть вещи, которые я никогда не слышал, не видел, и только благодаря «Нетфликсу» я добрался до картин, о которых просто ничего не знал). Так вот, мне кажется, что каждый раз, когда я добираюсь до по-настоящему интересного кино – это тот же опыт, который я получаю, когда читаю книжку литературного памятника. То есть, со всеми мыслимыми комментариями. С другой стороны это, конечно, и убивает непосредственное впечатление, это хорошо для классики, когда мы пересматриваем что-то давно уже созданное, но новый фильм, наверное, нуждается в более современной атмосфере. «Нетфликс» и, вообще, вся эта система видеотек должна дополнять, но не заменять прокат. Вот, что я хочу сказать.
Андрей Загданский: Вы знаете, тенденция, может быть, и такая, и такая. Она может его не заменить, ведь Интернет не стал убийцей книги, хотя, когда-то, об этом говорили. Помните?
Александр Генис: Пока не стал.
Андрей Загданский: Пока не стал. Может быть, «Нетфликс» и подобная доступность фильмов на дисках, а скоро это уже будут диски high definition , то есть, записанные с высокой четкостью изображения, которые в два-три раза лучше, чем обычный диск, они не должны убить фильмы, ведь это только будет поводом для того, чтобы еще раз выйти в кинотеатр посмотреть картину.
Александр Генис: Андрей, другой вопрос, связанный с нашей темой. Всего снято, как подсчитали, полмиллиона фильмов, конечно, очень малая их часть на ДВД. Однако, тем не менее, кинематографы разных стран по-разному представлены в этой всемирной видеотеке. Как, по-вашему, какое место занимает в этой видеотеке русское кино, российское кино?
Андрей Загданский: Вы знаете, российских фильмов мало, но, с другой стороны, их становится больше. Вот, что совершенно замечательно. Я помню, что, когда десять лет назад я впервые читал курс о советском кино, я не мог нигде найти ни один фильм Отара Иоселиани. Их просто не было. Я не мог найти «Балладу о солдате», классику советского кино Чухрая. И вот сейчас, совсем недавно, убедился, что эти фильмы доступны на «Нетфликсе», что их можно найти на ДВД. Я пересматривал Отара Иоселиани, замечательные, конечно, картины и с огромным удовольствием посмотрел «Листопад» – одну из моих первых больших влюбленностей в кино. Так что количество русских или бывших советских фильмов становится значительно больше на ДВД и они, опять-таки, становятся доступны всем.
Александр Генис: Сегодня наша традиционная рубрика «Картинки с выставки» отправится в один их моих самых любимых музеев – в музей Австро-германского модернизма, где, при большом стечении народа, сейчас происходят, так сказать, публичные крестины нового шедевра. Благодаря щедрости основателя музея, косметического магната Рональда Лаудера, Нью-Йорк обзавелся самой дорогой картиной в мире. Во всяком случае, из тех, что продаются. Это - полотно Густава Климта. Знаменитый портрет юной Адели, жены сахарного барона, был конфискован нацистами, и сейчас, после многолетней судебной баталии, в которой отличился американский адвокат, внук композитора Шенберга, картина возвращена из венского музея «Бельведер» законной наследнице. Сперва она предложила Австрии купить у нее картину, но когда та отказалась, полотно было продано нью-йоркскому музею за рекордную сумму в 135 миллионов долларов.
Конечно, история с картиной Климта вызвала сенсацию. Покупку обсуждали со всех сторон, включая нравственную. Один из аргументов «против» звучал так: лучше потратить миллионы на бедных. Меня этот тезис не убеждает. Если бы великие коллекционеры, вроде Медичи или Екатерины Второй, слушались моралистов, у нас бы ни было ни Уффици, ни Эрмитажа.
Зато интересным мне показался другой аргумент. Критикуя покупку некоторые критики говорят, что одним росчерком пера филантроп переписал историю искусств. Заплатив бешеные деньги, Лаудер перекраивает устоявшуюся иерархию. В общепринятых монографиях Климт обычно характеризуются как модернист второго ряда, сильно уступающий в значении таким корифеям нового искусства, как Пикассо или Малевич. Однако теперь, после того, как за его картину заплатили столько, сколько стоит целый музей, критики поневоле должны принять к сведению произошедшую переоценку ценности. Конечно, деньги ничего не могут прибавить к достоинствам шедевра, но они меняют наше отношение к нему. И в данном, отдельном случае, я чрезвычайно этому рад. Я давно люблю Климта, специально ездил на чудную венскую окраину, в «Бельведер», где раньше хранились те самые работы, что теперь выставлены в Нью-Йорке. Теперь они будут под боком. Для нашего города это – бесценное приобретение и роскошный подарок. Еще и потому, что у космополитической и утонченной Вены никогда не было более достойного наследника, чем Нью-Йорк.
Добравшись до музея и отстояв свое в очереди, я пробрался сквозь заметно окрепшую охрану, прошел мимо элегантной венской мебели, окинул взглядом уже привычные полотна Кокошки и Шиле, и втиснулся в забитый толпой зал, где сейчас выставлены несколько пейзажей Климта, играющих роль свиты при королеве. Я, конечно, говорю об огромном, сияющем золотом портрете, который его новый владелец, хозяин музея Лаудер, гордо называл «нашей Моной Лизой».
И действительно, эта картина достойна стать символом своей эпохи, причем, какой эпохи - прекрасной: «бель эпок». Созданное в ее зените полотно Климта сконцентрировало в себе всю энергию западной культуры, умирающей от перенасыщенности. Застыв на грани, отделяющей фигуративную живопись от абстрактной, его картина стала вершиной модернизма: она уже нова, но еще и красива.
Климт не считал себя художником Заката. Напротив, как новый язычник, он воспевал торжество природы над цивилизацией. Последнюю он не любил, и в нее не верил. Когда столичный университет заказал ему аллегорические фигуры Юриспруденции, Философии и Медицины, художник изобразил их в виде горьких иллюзий, отравляющих счастливую жизнь «естественного» человека. Когда профессора отказались преподавать студентам науки рядом с кощунственными панно, Климт выкупил свои творения у заказчика и зарекся работать с государством. В сущности, его интересовала лишь одна тема: женщина, власть эроса. Даже на его лесных пейзажах каждая береза, выписана как красавица.
Эротизм Климта достигает своего изысканного предела в картине, на которой утонченная до болезненности, нервная девушка с тонким лицом и изломанными руками вписана в золотой византийский образ. Это – сама страсть, темная и опасная. Но все же, юная и прекрасная Адель с картины Климта никак не похожа на новую Афродиту – она слишком много знает и помнит. Если у языческих богинь Ботичелли не было истории, разве что – естественная, то климтовская Адель не может отказаться от своего цивилизованного прошлого, даже если бы она того хотела. Это не Венера, это - Европа. Устав от накопленной за века культуры, она пришла в храм любви жрицей чувственного культа. Ее худое стройное тело укутывает плотный золотой фон, в котором плавают символы полузабытых царств и религий – Египет, Крит, Микены. Этот шлейф из культуры стал пышной декоративной тканью ее платья. Опускаясь на сцену роскошным театральным занавесом, эта пелена прежних увлечений прикрывает собой утомленную Европу…
В сущности, Климт написал светскую, декадентскую икону, на которую могут молиться поклонники соблазнительной, но уже исчезнувшей культуры Старого Света.
Соломон, сейчас Ваша очередь представить выставку Климта, проиллюстрировав ее музыкой. Но сперва я хочу проводить Вас в путь одной цитатой. Адолф Лоос, теоретик и практик того самого венского модернизма, лучшим представителем которого был Климт, провозгласил символ веры всего течения. «Всякое искусство, - сказал он, - эротично».
С венской живописью все понятно. А как обстоят дела с венской музыкой этой на зависть богатой эпохи?
Соломон Волков: Конечно же, и музыка, которая, по определению, является, мне кажется, эротическим искусством, и музыка венская вся понизана эротикой. Я, для того, чтобы проиллюстрировать ваш визит к полотну Климта, выбрал трех композиторов, которые сразу же приходят на ум, когда думаешь об этой эпохе. Это Арнольд Шенберг, об участии внука которого во всем этом предприятии вы сказали, Альбан Берг и Рихард Штраус. Но выбрал я, в данном случае, не обычных подозреваемых, как бывает, а у каждого взял сочинение, которое звучит не так часто, как главные их определяющие опусы. В случае Шенберга это не «Просветленная ночь», мое любимое шенберговское сочинение, а это его огромный, монументальнейший опус для какого-то невероятного оркестра, хора и солистов под названием «Песни Гурра». Шенберг написал этот свой гигантский опус в 1900-1901 году и оркестровал в 1910-1911.
Александр Генис: Как раз в те самые годы, когда Климт работал над своим портретом.
Соломон Волков: Сделано это было на стихи датского писателя Йенса Петера Якобсона, которого датчане считают своим, после Андерсена, самым мировым и популярным автором. Но до наших дней его слава не дошла. О Якобсоне сейчас чаще всего вспоминают именно как об авторе текста к «Песням Гурра» (конечно же, Шенберг это сделал в немецком переводе). Там идет речь о детском средневековом замке Гурра и об истории короля Вальдемара Четвертого, который влюбился в простую девушку Товелилле (что по-русски означает «голубок»). Королева, жена Вальдемара, сгубила девушку, король был безутешен и в финале шенберговского сочинения он скачет по лесам и холмам в сопровождении свиты из мертвых рыцарей. Вот такая вполне символистская и декадентская история в духе времени, и в духе отношения к женщине той эпохи. Она ведь вся проходила под знаком Фрейда. В этой парадигме женщина либо идеал, либо проститутка, либо угроза.
Александр Генис: Женщина-вамп. Та самая, которую так изобретал Климт. Про Климта говорили, что он нарисовал Грету Гарбо задолго до того, как она появилась на свет.
Соломон Волков: Но, в данном случае, в «Песнях Гурра» Товелилла это, конечно же, женщина-идеал. Она выступает в данной записи Бостонского симфонического оркестра, и Товелилла поет о лунном свете, о красоте облаков. Партию Товелиллы исполняет американское сопрано Джесси Норман.
Другое сочинение – Альбана Берга. О нем, когда мы вспоминаем, то, конечно же, прежде всего, думаем о его опере «Воццек» или «Скрипичном концерте». А я, в данном случае, хочу показать даже не вокальное сочинение, не сюжетное, а его опус номер один - «Фортепьянную сонату», которую он сочинил, когда ему было всего 22 года. И хочу показать как, даже в фортепьянной музыке, эпоха проецировала такую густейшую эротику. Это Скрябин. Если подумать о Скрябине, то вся его музыка это одно сплошное эротическое томление. Это сплошные подъемы вверх, вниз. И Альбан Берг, в своей «Фортепьянной сонате» (о чем сейчас редко вспоминают), идет за Скрябиным, который, в то время, в Европе был невероятно популярен. Исполняет это произведение немецкий пианист Альфред Брендель.
И, наконец, у Рихарда Штрауса я выбрал не его знаменитую «Соломею», оперу…
Александр Генис: Которая является символом эротики венской да и любой другой.
Соломон Волков: Он ее сочинил в 1905 году. А вот к 1908 году он кончил свою следующую оперу под названием «Электра». Это сюжет известный. Как все мы помним, речь идет о дочери микенского царя Агамемнона и царицы Клитемнестры. Мы помним, что когда Агамемнон был под Троей, Клитемнестра сошлась с Эгистом, который вероломно убил вернувшегося Агамемнона и стал править Микенским Царством, а Электра помогла своему брату Аресту отмстить убийце. Вот это сюжет, на который написали свои произведения Софокл и Еврипид и сюжет, который был переработан Гуго фон Гофмансталем, австрийским драматургом, и соавтором Рихарда Штрауса по нескольким либретто.
Александр Генис: В том числе, знаменитую оперу «Кавалер Роз»?
Соломон Волков: Да. В данном случае, это их первое сотрудничество – совместное над «Электрой». Рихард Штраус написал свою, может быть, самую безумную оперу. Она была довольно скоро поставлена, после своей премьеры, в Петербурге и постановщиком был в Императорской опере Мейерхольд. И вот незабываемая для меня фраза из рецензии критика Каратыгина: «Электра Рихарда Штрауса – истерична. Электра господина Мейерхольда – исторична». Так вот эта истерика просто пронизывает все это произведение, это квинтэссенция экспрессионизма в музыке. Там все кричат, все время кричат, вокальная линия изломанная, все идет на пределе эмоций, на пределе страстей, и музыка такая, что после нее уже невозможно было дальше продвигаться в этом направлении. Рихард Штраус это, вероятно, почувствовал и следующим его произведением стал этот самый «Кавалер роз», которого вы упомянули. И все, на этом экспрессионистский период Рихарда Штрауса кончился. Вот на этой самой «Электре». Я покажу заключительную арию из этой оперы, где Электра торжествует победу, торжествует свою месть. Это редкая запись, дирижер Рихард Штраус, который возглавляет Оркестр Немецкого Радио. Запись 1953 года. А Электру поет Астрид Варнай, американское сопрано шведского происхождения. Мне-то как раз было бы очень любопытно понаблюдать за героиней полотен Климта. Она определенно всю эту музыку слушала. И мне было бы очень любопытно посмотреть, как бы она ее воспринимала.
